Со стола никогда не убирали и буфет стоял открытым с утра до вечера

Обновлено: 04.05.2024

Две­на­дца­ти­лет­няя Тиночка Руд­нева вле­тела, как раз­рыв­ная бомба, в ком­нату, где ее стар­шие сестры оде­ва­лись с помо­щью двух гор­нич­ных к сего­дняш­нему вечеру. Взвол­но­ван­ная, запы­хав­ша­яся, с раз­ле­тев­ши­мися куд­ряш­ками на лбу, вся розо­вая от быст­рого бега, она была в эту минуту похожа на хоро­шень­кого мальчишку.

— Mesdames, а где же тапер? Я спра­ши­вала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот гово­рит — мне не при­ка­зы­вали, тот гово­рит — это не мое дело… У нас посто­янно, посто­янно так, — горя­чи­лась Тиночка, топая каб­лу­ком о пол. — Все­гда что-нибудь пере­пу­тают, забу­дут и потом начи­нают сва­ли­вать друг на друга…

Самая стар­шая из сестер, Лидия Арка­дьевна, сто­яла перед трюмо. Повер­нув­шись боком к зер­калу и изо­гнув назад свою пре­крас­ную обна­жен­ную шею, она, слегка при­щу­ри­вая бли­зо­ру­кие глаза, зака­лы­вала в волосы чай­ную розу. Она не выно­сила ника­кого шума и отно­си­лась к “мелюзге” с холод­ным и веж­ли­вым пре­зре­нием. Взгля­нув на отра­же­ние Тины в зер­кале, она заме­тила с неудовольствием:

— Больше всего в доме бес­по­рядка дела­ешь, конечно, ты, — сколько раз я тебя про­сила, чтобы ты не вбе­гала, как сума­сшед­шая, в комнаты.

Тина насмеш­ливо при­села и пока­зала зер­калу язык. Потом она обер­ну­лась к дру­гой сестре, Татьяне Арка­дьевне, около кото­рой вози­лась на полу модистка, под­ме­ты­вая на живую нитку низ голу­бой юбки, и затараторила:

— Ну, понятно, что от нашей Несме­яны-царевны ничего, кроме настав­ле­ний, не услы­шишь. Танечка, голу­бушка, как бы ты там все это устро­ила. Меня никто не слу­ша­ется, только сме­ются, когда я говорю… Танечка, пой­дем, пожа­луй­ста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать…

Тина только в этом году была допу­щена к устрой­ству елки. Не далее как на про­шлое Рож­де­ство ее в это время запи­рали с млад­шей сест­рой Катей и с ее сверст­ни­цами в дет­скую, уве­ряя, что в зале нет ника­кой елки, а что “про­сто только при­шли поло­теры”. Поэтому понятно, что теперь, когда Тина полу­чила осо­бые при­ви­ле­гии, рав­няв­шие ее неко­то­рым обра­зом со стар­шими сест­рами, она вол­но­ва­лась больше всех, хло­по­тала и бегала за деся­те­рых, попа­да­ясь еже­ми­нутно кому-нибудь под ноги, и только уси­ли­вала общую суету, царив­шую обык­но­венно на празд­ни­ках в руд­нев­ском доме.

Семья Руд­не­вых при­над­ле­жала к одной из самых без­ала­бер­ных, госте­при­им­ных и шум­ных мос­ков­ских семей, оби­та­ю­щих испо­кон века в окрест­но­стях Пресни, Новин­ского и Конюш­ков и создав­ших когда-то Москве ее репу­та­цию хле­бо­соль­ного города. Дом Руд­не­вых — боль­шой вет­хий дом дое­ка­те­ри­нин­ской постройки, со львами на воро­тах, с широ­ким подъ­езд­ным дво­ром и с мас­сив­ными белыми колон­нами у парад­ного, — круг­лый год с утра до позд­ней ночи кишел наро­дом. При­ез­жали без вся­кого пре­ду­пре­жде­ния, “сюр­при­зом”, какие-то соседи по наров­чат­скому или инсар­скому име­нию, какие-то даль­ние род­ствен­ники, кото­рых до сих пор никто в глаза не видал и не слы­хал об их суще­ство­ва­нии, — и гостили по меся­цам. К Аркаше и Мите десят­ками ходили това­рищи, меняв­шие с годами свою обо­лочку, сна­чала гим­на­зи­стами и каде­тами, потом юнке­рами и сту­ден­тами и, нако­нец, без­усыми офи­це­рами или щего­ле­ва­тыми, пре­уве­ли­ченно серьез­ными помощ­ни­ками при­сяж­ных пове­рен­ных. Дево­чек посто­янно наве­щали подруги все­воз­мож­ных воз­рас­тов, начи­ная от Кати­ных сверст­ниц, при­во­див­ших с собою в гости своих кукол, и кон­чая при­я­тель­ни­цами Лидии, кото­рые гово­рили о Марксе и об аграр­ной системе и вме­сте с Лидией стре­ми­лись на Выс­шие жен­ские курсы. На празд­ни­ках, когда вся эта весе­лая, задор­ная моло­дежь соби­ра­лась в гро­мад­ном руд­нев­ском доме, вме­сте с нею надолго водво­ря­лась атмо­сфера какой-то общей наив­ной, поэ­ти­че­ской и шалов­ли­вой влюбленности.

Эти дни бывали днями пол­ной анар­хии, при­во­див­шей в отча­я­ние при­слугу. Все услов­ные поня­тия о вре­мени, раз­гра­ни­чен­ном, “как у людей”, чаем, зав­тра­ком, обе­дом и ужи­ном, сме­ши­ва­лись в шум­ной и бес­по­ря­доч­ной суете. В то время когда одни кон­чали обе­дать, дру­гие только что начи­нали пить утрен­ний чай, а тре­тьи целый день про­па­дали на катке в Зоо­ло­ги­че­ском саду, куда заби­рали с собой гору бутер­бро­дов. Со стола нико­гда не уби­рали, и буфет стоял откры­тым с утра до вечера. Несмотря на это, слу­ча­лось, что моло­дежь, про­го­ло­дав­шись совсем в неука­зан­ное время, после конь­ков или поездки на бала­ганы, отправ­ляла на кухню депу­та­цию к Акин­фычу с прось­бой при­го­то­вить “что-нибудь вкус­нень­кое”. Ста­рый пья­ница, но глу­бо­кий зна­ток сво­его дела, Акин­фыч сна­чала обык­но­венно долго не согла­шался и вор­чал на депу­та­цию. Тогда в ход пус­ка­лась тон­кая лесть: гово­рили, что теперь уже пере­ве­лись в Москве хоро­шие повара, что только у ста­ри­ков и сохра­ни­лось еще непри­кос­но­вен­ным ува­же­ние к свя­то­сти кули­нар­ного искус­ства и так далее. Кон­ча­лось тем, что заде­тый за живое Акин­фыч сда­вался и, про­буя на боль­шом пальце острие ножа, гово­рил с напуск­ной суровостью:

— Ладно уж, ладно… будет петь-то… Сколько вас там, галчата?

Ирина Алек­се­евна Руд­нева — хозяйка дома — почти нико­гда не выхо­дила из своих ком­нат, кроме осо­бенно тор­же­ствен­ных, офи­ци­аль­ных слу­чаев. Урож­ден­ная княжна Озно­би­шина, послед­ний отпрыск знат­ного и бога­того рода, она раз навсе­гда решила, что обще­ство ее мужа и детей слиш­ком “мес­кинно”[1] и “брютально”[2], и потому рав­но­душно “игно­ри­ро­вала”[3] его, раз­вле­ка­ясь визи­тами к архи­ереям и под­дер­жа­нием зна­ком­ства с такими же, как она сама, ока­ме­не­лыми потом­ками родов, ухо­дя­щих в седую древ­ность. Впро­чем, мужа сво­его Ирина Алек­се­евна не уста­вала даже и теперь тайно, но мучи­тельно рев­но­вать. И она, веро­ятно, имела для этого осно­ва­ния, так как Арка­дий Нико­ла­е­вич, извест­ный всей Москве гур­ман, игрок и щед­рый покро­ви­тель балет­ного искус­ства, до сих пор еще, несмотря на свои пять­де­сят с лиш­ком лет, не утра­тил заслу­жен­ной репу­та­ции дам­ского угод­ника, поклон­ника и поко­ри­теля. Даже и теперь его можно было назвать кра­сав­цем, когда он, опоз­дав на десять минут к началу дей­ствия и обра­щая на себя общее вни­ма­ние, вхо­дил в зри­тель­ную залу Боль­шого театра — эле­гант­ный и само­уве­рен­ный, с гордо постав­лен­ной на оса­ни­стом туло­вище, поро­ди­стой, слегка седе­ю­щей головой.

Арка­дий Нико­ла­е­вич редко пока­зы­вался домой, потому что обе­дал он посто­янно в Англий­ском клубе, а по вече­рам ездил туда же играть в карты, если в театре не шел инте­рес­ный балет. В каче­стве главы дома он зани­мался исклю­чи­тельно тем, что закла­ды­вал и пере­за­кла­ды­вал то одно, то дру­гое недви­жи­мое иму­ще­ство, не загля­ды­вая в буду­щее с бес­печ­но­стью изба­ло­ван­ного судь­бой гран-сеньора. При­вык­нув с утра до вечера вра­щаться в боль­шом обще­стве, он любил, чтобы и в доме у него было шумно и ожив­ленно. Изредка ему нра­ви­лось сюр­при­зом устро­ить для своей моло­дежи неожи­дан­ное раз­вле­че­ние и самому при­нять в нем уча­стие. Это слу­ча­лось боль­шею частью на дру­гой день после круп­ного выиг­рыша в клубе.

— Моло­дые рес­пуб­ли­канцы! — гово­рил он, входя в гости­ную и сияя своим све­жим видом и оча­ро­ва­тель­ной улыб­кой. — Вы, кажется, скоро все заснете от ваших серьез­ных раз­го­во­ров. Кто хочет ехать со мной за город? Дорога пре­крас­ная: солнце, снег и моро­зец. Стра­да­ю­щих зуб­ной болью и миро­вой скор­бью прошу оста­ваться дома под над­зо­ром нашей почтен­ней­шей Олим­пи­ады Савичны…

История создания

В рассказе одним из главных действующих лиц изображен Антон Григорьевич Рубинштейн, совмещавший в одном лице и гениального пианиста, и известного русского композитора, и автора оперы — «Демон» и «Персидских песен», прекрасных романсов. Кроме того, он прославился как дирижер и музыкальный педагог. Антон Рубинштейн пользовался огромной популярностью среди многочисленных почитателей его творчества. В то же время герой, описанный в рассказе — талантливый мальчик-пианист. Юрий Азагаров — вымышленное лицо.

Куприн не в первый раз обращается к теме музыки и музыкантов. В рассказе «Скрипка Паганини» речь идет о талантливейшем итальянском скрипаче, якобы продавшем душу дьяволу. В рассказе «Соловей» показаны знаменитые итальянские певцы Тито Руффо и Энрике Карузо. Рассказ «Гоголь-моголь» воспроизводит случай из жизни великого Шаляпина. Но самое трогательное, трагическое и оптимистическое и одновременно, «музыкальное» произведение Куприна — его рассказ «Гамбринус», который посвящен талантливому безвестному скрипачу из одесского кабачка — Сашке-музыканту.

Суть: о чем рассказ?

В радушной и хлебосольной семье Рудневых намечается праздник — Ёлка, один из самых любимых у хозяина дома. На праздник должен был быть приглашен известный оркестр, но в силу недоразумения данный оркестр был перехвачен другими. Найти хорошего музыканта за короткое время, оставшееся до начала праздника, оказалось невозможным. Единственным, кого удалось найти — был маленький мальчик, лет 13-14, который говорил, что он может играть всю ночь.

Хозяин дома и домочадцы, особенно надменная старшая дочь Рудневых, с большим недоверием относятся к маленькому «таперу» и просят его сыграть что-нибудь. Мальчик играет «венгерскую рапсодию» Листа. Услышав вдохновенную игру мальчика, все гости стягиваются к гостиной. Младшая дочь — Тиночка, просит сыграть веселые танцы. Мальчик с удовольствием соглашается, ему приятно видеть раскрасневшиеся веселые детские личики, мелькающие в танцах разноцветные платьица и панталоны. За этой суматохой никто не обратил внимания на вновь вошедшего человека, весьма примечательной внешности. Этот человек повелительным тоном предлагает мальчику еще раз сыграть рапсодию Листа. Мальчик играл так великолепно, что все заслушались. Когда он кончил играть, этого человека в комнате не было. Но к мальчику подошел хозяин дома с конвертом с деньгами от «незнакомца». Он объявил, что этим человеком был сам Антон Рубинштейн, и он ждет мальчика в карете.

Что было дальше, читатель может только догадываться по финальным строкам. Пианист в поношенном мундире давно уже известен теперь всей России как один из талантливейших композиторов. Естественно предположить, что Антон Рубинштейн взял мальчика себе в ученики и вывел его на широкую дорогу искусства.

Проблемы

Проблематика рассказа «Тапер» представлена в списке, если ее нужно расширить, подайте сигнал Многомудрому Литрекону, он дополнит раздел.

  1. Основная проблема рассказа «Тапер» — социальная несправедливость
    . Перед нами проблема бедного талантливого пианиста Юрия Азагарова, которому, чтобы учиться, а, возможно, и помогать семье, приходится заниматься подработкой — играть по вечерам в богатых домах, на всевозможных праздниках, в ущерб своему здоровью. олько волею случая, его замечает сам Рубинштейн, что позволило ему развить свой талант и стать впоследствии известным композитором. Но сколько таких мальчиков остались незамеченными? Сколько их вынуждено было работать по ночам, чтобы выжить? Вот такие серьезные вопросы ставит перед нами автор.
  2. Проблема тернистого творческого пути
    . Многие люди начинают свое восхождение на Олимп искусства через тернии. Они вынуждены пробиваться в творчестве, работая вдвое больше других. Им необходимо обеспечивать себя и трудиться над своим призванием одновременно. Но именно эта закалка и делает их настоящими профессионалами своего дела.
  3. Социальные отношения двух сословий
    . Мальчику приходится терпеть надменность старшей дочери Руднева и сталкиваться с недоверием. Его дискредитируют изначально, ведь полагают, будто начинающий пианист ни на что не способен. Однако он в ответ не может ничего сделать: он материально зависим от этих людей. И все же автор показывает благополучное завершение этого конфликта: талант Юрия пробил ему дорогу к признанию.

Чему учит?

Рассказ Куприна «Тапер» учит тому, что если у человека есть талант, он обязан его развивать. Несмотря на очень юный возраст и бедность, мальчик уже является превосходным пианистом. Очевидно, чтобы достичь таких успехов ему приходилось очень много работать над собой, а на жизнь он зарабатывал случайными вечерними подработками, в качестве тапера на праздниках у богатых людей. Автор заставляет задуматься о том, что суровые испытания закаляют характер и помогают нам стать сильнее и мудрее. Мальчик мог прочувствовать серьезную музыку именно благодаря своему богатому жизненному опыту. Такова мораль рассказа «Тапер»: чтобы многого достичь, нужно вдвое больше работать.

Мы можем сделать и более радостный вывод из рассказа «Тапер». Всегда есть место счастливому случаю, надо в него верить и жить с надеждой на успех. Надо верить в удачу, в счастливый случай, и быть готовым им воспользоваться. Под лежачий камень вода не течет.

Основная идея

Главная мысль рассказа «Тапер» — вера в то, что истинный талант может пробиться сквозь непонимание и многого достичь в жизни, если будет много и прилежно работать, шлифуя своё мастерство. Так, бедный мальчик, Юрий Азагаров своим повседневным, наверняка напряженным, трудом добивается больших успехов, как пианист. У него обширный репертуар: от классики и до легкой танцевальной музыки.

Куприн вкладывает еще один смысл в свое произведение «Тапер»: нельзя оценивать человека только по тому, как он выглядит, по тому, сколько ему лет и во что он одет. Рудневы не ожидали увидеть в тапере настоящего музыканта и изначально встретили его надменно и смотрели на него свысока. Однако они оказались неправы: мальчик проявил настоящий талант и был достоин признания.

Со стола никогда не убирали и буфет стоял открытым с утра до вечера

Износковская библиотека запись закреплена

Износковская районная библиотека Калужской области присоединяется к Межрегиональной сетевой акции «Писатель без выдумки», организатором которой является Богородская сельская библиотека МБУК МЦБ муниципального района Благовещенский район Республики Башкортостан.

Цель Акции – популяризация творчества русского писателя-реалиста, прозаика, переводчика Александра Ивановича Куприна и развитие интереса к его произведениям.

". Семья Рудневых принадлежала к одной из самых безалаберных, гостеприимных и шумных московских семей, обитающих испокон века в окрестностях Пресни, Новинского и Конюшков и создавших когда-то Москве ее репутацию хлебосольного города. Дом Рудневых — большой ветхий дом доекатерининской постройки, со львами на воротах, с широким подъездным двором и с массивными белыми колоннами у парадного — круглый год с утра до поздней ночи кишел народом. Приезжали без всякого предупреждения, «сюрпризом», какие-то соседи по наровчатскому или инсарскому имению, какие-то дальние родственники, которых до сих пор никто в глаза не видал и не слыхал об их существовании, — и гостили по месяцам. К Аркаше и Мите десятками ходили товарищи, менявшие с годами свою оболочку, сначала гимназистами и кадетами, потом юнкерами и студентами и, наконец, безусыми офицерами или щеголеватыми, преувеличенно серьезными помощниками присяжных поверенных. Девочек постоянно навещали подруги всевозможных возрастов, начиная от Катиных сверстниц, приводивших с собою в гости своих кукол, и кончая приятельницами Лидии, которые говорили о Марксе и об аграрной системе и вместе с Лидией стремились на высшие женские курсы. На праздниках, когда вся эта веселая, задорная молодежь собиралась в громадном рудневском доме, вместе с нею надолго водворялась атмосфера какой-то общей наивной, поэтической и шаловливой влюбленности. Эти дни бывали днями полной анархии, приводившей в отчаяние прислугу. Все условные понятия о времени, разграниченном, «как у людей», чаем, завтраком, обедом и ужином, смешивались в шумной и беспорядочной суете. В то время когда одни кончали обедать, другие только что начинали пить утренний чай, а третьи целый день пропадали на катке в Зоологическом саду, куда забирали с собой гору бутербродов. Со стола никогда не убирали, и буфет стоял открытым с утра до вечера. "

". Азагаров заиграл, и перед его глазами закружились белые, голубые и розовые платьица, короткие юбочки, из-под которых быстро мелькали белые кружевные панталончики, русые и черные головки в шапочках из папиросной бумаги. Играя, он машинально прислушивался к равномерному шарканью множества ног под такт его музыки, как вдруг необычайное волнение, пробежавшее по всей зале, заставило его повернуть голову ко входным дверям.Не переставая играть, он увидел, как в залу вошел пожилой господин, к которому, точно по волшебству, приковались глаза всех присутствующих. Вошедший был немного выше среднего роста и довольно широк в кости, но не полн. Держался он с такой изящной, неуловимо небрежной и в то же время величавой простотой, которая свойственна только людям большого света. Сразу было видно, что этот человек привык чувствовать себя одинаково свободно и в маленькой гостиной, и перед, тысячной толпой, и в залах королевских дворцов. Всего замечательнее было его лицо — одно из тех лиц, которые запечатлеваются в памяти на всю жизнь с первого взгляда: большой четырехугольный лоб был изборожден суровыми, почти гневными морщинами; глаза, глубоко сидевшие в орбитах, с повисшими над ними складками верхних век, смотрели тяжело, утомленно и недовольно; узкие бритые губы были энергично и крепко сжаты, указывая на железную волю в характере незнакомца, а нижняя челюсть, сильно выдвинувшаяся вперед и твердо обрисованная, придавала физиономии отпечаток властности и упорства. Общее впечатление довершала длинная грива густых, небрежно заброшенных назад волос, делавшая эту характерную, гордую голову похожей на львиную. Юрий Азагаров решил в уме, что новоприбывший гость, должно быть, очень важный господин, потому, что даже чопорные пожилые дамы встретили его почтительными улыбками, когда он вошел в залу, сопровождаемый сияющим Аркадием Николаевичем. Сделав несколько общих поклонов, незнакомец быстро прошел вместе с Рудневым в кабинет, но Юрий слышал, как он говорил на ходу о чем-то просившему его хозяину:— Пожалуйста, добрейший мой Аркадий Николаевич, не просите. Вы знаете, как мне больно вас огорчать отказом. — Ну хоть что-нибудь, Антон Григорьевич. И для меня и для детей это будет навсегда историческим событием, — продолжал просить хозяин.В это время Юрия попросили играть вальс, и он не услышал, что ответил тот, кого называли Антоном Григорьевичем. Он играл поочередно вальсы, польки и кадрили, но из его головы не выходило царственное лицо необыкновенного гостя. И тем более он был изумлен, почти испуган, когда почувствовал на себе чей-то взгляд, и, обернувшись вправо, он увидел, что Антон Григорьевич смотрит на него со скучающим и нетерпеливым видом и слушает, что ему говорит на ухо Руднев. "

1. Среди предложений 1-3 найдите предложение с неоднородными обособленными распространёнными определениями. Напишите номер этого предложения.
(1) Тина только в этом году была допущена к устройству елки. (2) Не далее как на прошлое рождество её в это время запирали с младшей сестрой Катей и с её сверстницами в детскую, уверяя, что в зале нет никакой ёлки, а что «просто только пришли полотеры». (3) Поэтому понятно, что теперь, когда Тина получила особые привилегии, равнявшие ее некоторым образом со старшими сестрами, она волновалась больше всех, хлопотала и бегала за десятерых, попадаясь ежеминутно кому-нибудь под ноги, и только усиливала общую суету, царившую обыкновенно на праздниках в рудневском доме.


2. Среди предложений 1-5 найдите сложное предложение с обособленным обстоятельством уступки. Напишите номер этого предложения.
(1) Эти дни бывали днями полной анархии, приводившей в отчаяние прислугу. (2) Все условные понятия о времени, разграниченном, «как у людей», чаем, завтраком, обедом и ужином, смешивались в шумной и беспорядочной суете. (3) В то время когда одни кончали обедать, другие только что начинали пить утренний чай, а третьи целый день пропадали на катке в Зоологическом саду, куда забирали с собой гору бутербродов. (4) Со стола никогда не убирали, и буфет стоял открытым с утра до вечера. (5) Несмотря на это, случалось, что молодежь, проголодавшись совсем в неуказанное время, после коньков или поездки на балаганы, отправляла на кухню депутацию к Акинфычу с просьбой приготовить «что-нибудь вкусненькое».


3. Среди предложений 1-5 найдите предложения с обособленными распространёнными приложениями. Напишите номера этих предложений в порядке возрастания.
(1) Почтенная экономка, толстая, добродушная Олимпиада Савична, говорила, что и взаправду барин ей наказывал распорядиться о тапере, если не приедет музыка, и что она об этом тогда же сказала камердинеру Луке. (2) Лука в свою очередь оправдывался тем, что его дело ходить около Аркадия Николаевича, а не бегать по городу за фортепьянщиками. (3) На шум прибежала горничная Дуняша, подвижная и ловкая, как обезьяна, кокетка и болтунья, считавшая долгом ввязываться непременно в каждое неприятное происшествие. (4) Хотя её и никто не спрашивал, но она совалась к каждому с жаркими уверениями, что пускай ее бог разразит на этом месте, если она хоть краешком уха что-нибудь слышала о тапере. (5) Неизвестно, чем окончилась бы эта путаница, если бы на помощь не пришла Татьяна Аркадьевна, полная, весёлая блондинка, которую вся прислуга обожала за ее ровный характер и удивительное умение улаживать внутренние междоусобицы.


4. Среди предложений 1-3 найдите предложение с обособленным обстоятельством. Напишите номер этого предложения.
(1) Едва она успела это произнести, как у дверей передней громко затрещал звонок. (2) Тина уже бежала туда стремглав, навстречу целой толпе детишек, улыбающихся, румяных с мороза, запушенных снегом и внесших за собою запах зимнего воздуха, крепкий и здоровый, как запах свежих яблоков. (3) Оказалось, что две большие семьи — Лыковых и Масловских — столкнулись случайно, одновременно подъехав к воротам. (4) Передняя сразу наполнилась говором, смехом, топотом ног и звонкими поцелуями.


5. Среди предложений 1-7 найдите предложение с однородными обособленными распространёнными обстоятельствами. Напишите номер этого предложения.
(1) Звонки раздавались один за другим почти непрерывно. (2) Приезжали все новые и новые гости. (3) Барышни Рудневы едва успевали справляться с ними. (4) Взрослых приглашали в гостиную, а маленьких завлекали в детскую и в столовую, чтобы запереть их там предательским образом. (5) В зале ещё не зажигали огня. (6) Огромная елка стояла посредине, слабо рисуясь в полутьме своими фантастическими очертаниями и наполняя комнату смолистым ароматом. (7) Там и здесь на ней тускло поблескивала, отражая свет уличного фонаря, позолота цепей, орехов и картонажей.
(Еще 5 скину в комментарии)

Тапер [Александр Куприн] (fb2) читать постранично

Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная бомба, в комнату, где ее старшие сестры одевались с помощью двух горничных к сегодняшнему вечеру. Взволнованная, запыхавшаяся, с разлетевшимися кудряшками на лбу, вся розовая от быстрого бега, она была в эту минуту похожа на хорошенького мальчишку.

– Mesdames, а где же тапер? Я спрашивала у всех в доме, и никто ничего не знает. Тот говорит – мне не приказывали, тот говорит – это не мое дело… У нас постоянно, постоянно так, – горячилась Тиночка, топая каблуком о пол. – Всегда что-нибудь перепутают, забудут и потом начинают сваливать друг на друга…

Самая старшая из сестер, Лидия Аркадьевна, стояла перед трюмо. Повернувшись боком к зеркалу и изогнув назад свою прекрасную обнаженную шею, она, слегка прищуривая близорукие глаза, закалывала в волосы чайную розу. Она не выносила никакого шума и относилась к «мелюзге» с холодным и вежливым презрением. Взглянув на отражение Тины в зеркале, она заметила с неудовольствием:

– Больше всего в доме беспорядка делаешь, конечно, ты, – сколько раз я тебя просила, чтобы ты не вбегала, как сумасшедшая, в комнаты.

Тина насмешливо присела и показала зеркалу язык. Потом она обернулась к другой сестре, Татьяне Аркадьевне, около которой возилась на полу модистка, подметывая на живую нитку низ голубой юбки, и затараторила:

– Ну, понятно, что от нашей Несмеяны-царевны ничего, кроме наставлений, не услышишь. Танечка, голубушка, как бы ты там все это устроила. Меня никто не слушается, только смеются, когда я говорю… Танечка, пойдем, пожалуйста, а то ведь скоро шесть часов, через час и елку будем зажигать…

Тина только в этом году была допущена к устройству елки. Не далее как на прошлое рождество ее в это время запирали с младшей сестрой Катей и с ее сверстницами в детскую, уверяя, что в зале нет никакой елки, а что «просто только пришли полотеры». Поэтому понятно, что теперь, когда Тина получила особые привилегии, равнявшие ее некоторым образом со старшими сестрами, она волновалась больше всех, хлопотала и бегала за десятерых, попадаясь ежеминутно кому-нибудь под ноги, и только усиливала общую суету, царившую обыкновенно на праздниках в рудневском доме.

Семья Рудневых принадлежала к одной из самых безалаберных, гостеприимных и шумных московских семей, обитающих испокон века в окрестностях Пресни, Новинского и Конюшков и создавших когда-то Москве ее репутацию хлебосольного города. Дом Рудневых – большой ветхий дом доекатерининской постройки, со львами на воротах, с широким подъездным двором и с массивными белыми колоннами у парадного, – круглый год с утра до поздней ночи кишел народом. Приезжали без всякого предупреждения, «сюрпризом», какие-то соседи по наровчатскому или инсарскому имению, какие-то дальние родственники, которых до сих пор никто в глаза не видал и не слыхал об их существовании, – и гостили по месяцам. К Аркаше и Мите десятками ходили товарищи, менявшие с годами свою оболочку, сначала гимназистами и кадетами, потом юнкерами и студентами и, наконец, безусыми офицерами или щеголеватыми, преувеличенно серьезными помощниками присяжных поверенных. Девочек постоянно навещали подруги всевозможных возрастов, начиная от Катиных сверстниц, приводивших с собою в гости своих кукол, и кончая приятельницами Лидии, которые говорили о Марксе и об аграрной системе и вместе с Лидией стремились на Высшие женские курсы. На праздниках, когда вся эта веселая, задорная молодежь собиралась в громадном рудневском доме, вместе с нею надолго водворялась атмосфера какой-то общей наивной, поэтической и шаловливой влюбленности.

Эти дни бывали днями полной анархии, приводившей в отчаяние прислугу. Все условные понятия о времени, разграниченном, «как у людей», чаем, завтраком, обедом и ужином, смешивались в шумной и беспорядочной суете. В то время когда одни кончали обедать, другие только что начинали пить утренний чай, а третьи целый день пропадали на катке в Зоологическом саду, куда забирали с собой гору бутербродов. Со стола никогда не убирали, и буфет стоял открытым с утра до вечера. Несмотря на это, случалось, что молодежь, проголодавшись совсем в неуказанное время, после коньков или поездки на балаганы, отправляла на кухню депутацию к Акинфычу с просьбой приготовить «что-нибудь вкусненькое». Старый пьяница, но глубокий знаток своего дела, Акинфыч сначала обыкновенно долго не соглашался и ворчал на депутацию. Тогда в ход пускалась тонкая лесть: говорили, что теперь уже перевелись в Москве хорошие повара, что только у стариков и сохранилось еще неприкосновенным уважение к святости кулинарного искусства и так далее. Кончалось тем, что задетый за живое Акинфыч сдавался и, пробуя на большом пальце острие ножа, говорил с напускной суровостью:

– Ладно уж, ладно… будет петь-то… Сколько вас там, галчата?

Ирина Алексеевна Руднева – хозяйка дома – почти никогда не выходила из своих комнат, кроме

Ирина Алексеевна Руднева – хозяйка дома – почти никогда не выходила из своих комнат, кроме особенно торжественных, официальных случаев. Урожденная княжна Ознобишина, последний отпрыск знатного и богатого рода, она раз навсегда решила, что общество ее мужа и детей слишком «мескинно»[1] и «брютально» [грубо, от brutal (фр.)], и потому равнодушно «иньорировала» [игнорировала (от фр. ignorer)] его, развлекаясь визитами к архиереям и поддержанием знакомства с такими же, как она сама, окаменелыми потомками родов, уходящих в седую древность. Впрочем, мужа своего Ирина Алексеевна не уставала даже и теперь тайно, но мучительно ревновать. И она, вероятно, имела для этого основания, так как Аркадий Николаевич, известный всей Москве гурман, игрок и щедрый покровитель балетного искусства, до сих пор еще, несмотря на свои пятьдесят с лишком лет, не утратил заслуженной репутации дамского угодника, поклонника и покорителя. Даже и теперь его можно было назвать красавцем, когда он, опоздав на десять минут к началу действия и обращая на себя общее внимание, входил в зрительную залу Большого театра – элегантный и самоуверенный, с гордо поставленной на осанистом туловище, породистой, слегка седеющей головой.

Аркадий Николаевич редко показывался домой, потому что обедал он постоянно в Английском клубе, а по вечерам ездил туда же играть в карты, если в театре не шел интересный балет. В качестве главы дома он занимался исключительно тем, что закладывал и перезакладывал то одно, то другое недвижимое имущество, не заглядывая в будущее с беспечностью избалованного судьбой гран-сеньора. Привыкнув с утра до вечера вращаться в большом обществе, он любил, чтобы и в доме у него было шумно и оживленно. Изредка ему нравилось сюрпризом устроить для своей молодежи неожиданное развлечение и самому принять в нем участие. Это случалось большею частью на другой день после крупного выигрыша в клубе.

– Молодые республиканцы! – говорил он, входя в гостиную и сияя своим свежим видом и очаровательной улыбкой. – Вы, кажется, скоро все заснете от ваших серьезных разговоров. Кто хочет ехать со мной за город? Дорога прекрасная: солнце, снег и морозец. Страдающих зубной болью и мировой скорбью прошу оставаться дома под надзором нашей почтеннейшей Олимпиады Савичны…

Посылали за тройками к Ечкину, скакали сломя голову за Тверскую заставу, обедали в «Мавритании» или в «Стрельне» и возвращались домой поздно вечером, к большому неудовольствию Ирины Алексеевны, смотревшей брезгливо на эти «эскапады[2] дурного тона». Но молодежь нигде так безумно не веселилась, как именно в этих эскападах, под предводительством Аркадия Николаевича.

Неизменное участие принимал ежегодно Аркадий Николаевич и в елке. Этот детский праздник почему-то доставлял ему своеобразное, наивное удовольствие. Никто из домашних не умел лучше его придумать каждому подарок по вкусу, и потому в затруднительных случаях старшие дети прибегали к его изобретательности.

– Папа, ну что мы подарим Коле Радомскому? – спрашивали Аркадия Николаевича дочери. – Он большой такой, гимназист последнего класса… нельзя же ему игрушку…

Читайте также: