Когда поручик вулич подошел к столу

Обновлено: 28.04.2024

Вулич — персонаж главы «Фаталист» второй части романа «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова. поручик, известный карточный игрок. Вызвался испытать судьбу в споре с Печориным о предопределении.

Спор с Печориным о фатализме

Во время командировки из крепости N в одну казачью станицу, Печорин знакомится с офицерами пехоты остановившихся здесь же. Однажды, во время карточной игры в доме одного из офицеров, между собравшимися возник спор о фатализме — существовании судьбы предопределяющей час смерти каждого. Сторонники существования предопределения ссылались на истории которые «слышали от верных людей»; противники в ответ спрашивали «зачем нам дана воля, рассудок».

«Однажды, наскучив бостоном [карточная игра XVIII века, похожая на вист] и бросив карты под стол, мы засиделись у майора С*** очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен. Рассуждали о том, что мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между нами, христианами, многих поклонников; каждый рассказывал разные необыкновенные случаи pro [за (лат)] или contra [против] .»

В спор вмешался поручик с сербской фамилией Вулич, сидевший в углу комнаты. Он предложил прекратить пустые споры и проверить существование фатализма на практике:

«Когда поручик Вулич подошел к столу, то все замолчали, ожидая от него какой-нибудь оригинальной выходки.
— Господа! — сказал он (голос его был спокоен, хотя тоном ниже обыкновенного), — господа! к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнью, или каждому из нас заранее назначена роковая минута… Кому угодно?»

Печорин заключил с ним пари, поставив на кон имеющиеся в кармане 20 червонцев, даже не догадываясь о том, как оппонент задумал разрешить этот спор:

— Предлагаю пари! — сказал я шутя.
— Какое?
— Утверждаю, что нет предопределения, — сказал я, высыпая на стол десятка два червонцев — все, что было у меня в кармане.
— Держу, — отвечал Вулич глухим голосом.

Заключив пари, Вулич снял один из пистолетов висевших в спальне и взвел курок. Поняв намерения поручика, окружающие пытались остановить его, но безуспешно — опригрозил, что тогда им придется платить за него.

Печорин разглядел в лице Вулича признак скорой гибели, и сказал об этом, но и его слова не смутили поручика:

«Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться.
— Вы нынче умрете! — сказал я ему. Он быстро ко мне обернулся, но отвечал медленно и спокойно:
— Может быть, да, может быть, нет…»

Приставив пистолет ко лбу он нажал на курок, но случилась осечка. Все решают, что пистолет не был заряжен, но Вулич стреляет второй раз, в сторону, и раздается выстрел. Публика ошеломлена. Вулич выигрывает спор, но Печорин не может понять, почему он видел в его лице отпечаток неизбежной гибели.

Вскоре все разошлись по домам. По пути на квартиру Печорин размышляет о судьбе и взаимосвязи жизни и смерти. Внезапно он обнаруживает на дороге труп свиньи, разрубленный пополам. От казаков он узнает, что это дело рук пьяного, которого они ищут.

В эту ночь Печорин не мог заснуть, и в 4 часа ночи в его дверь постучали. Оказалось, что возвращаясь домой Вулич погиб от шашки пьяного казака разрубившего свинью:

«Вулич шел один по темной улице: на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью и, может быть, прошел бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «Кого ты, братец, ищешь» — «Тебя!» — отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца… Два казака, встретившие меня и следившие за убийцей, подоспели, подняли раненого, но он был уже при последнем издыхании и сказал только два слова: «Он прав!» Я один понимал темное значение этих слов: они относились ко мне; я предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня: я точно прочел на его изменившемся лице печать близкой кончины.»

Цитатная характеристика

Судя по всему, Вулич — офицер пехоты, с которым Печорин знакомится во время командировки из крепости N в одну казачью станицу:

«Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге; тут же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли в карты»

Его воинское звание — поручик (порученец, офицер для поручений):

По национальности он был сербом:

Вулич — хладнокровный, спокойный человек:

«Я пристально посмотрел ему в глаза; но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытующий взгляд, и бледные губы его улыбнулись; но, несмотря на его хладнокровие, мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его.»

По словам Печорина, Вулич является храбрым офицером не демонстрирующим на публике своих чувств:

«…вид существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи.»

Он почти не употреблял алкоголь и не ухаживал за женщинами:

«…вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, — которых прелесть трудно достигнуть, не видав их, он никогда не волочился. Говорили, однако, что жена полковника была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя сердился, когда об этом намекали.»

При этом, Вулич был страстным игроком в карты:

«Была только одна страсть, которой он не таил: страсть к игре. За зеленым столом он забывал все, и обыкновенно проигрывал; но постоянные неудачи только раздражали его упрямство.»

В бою с противником он вел себя очень хладнокровно. Рассказывали, как он не смотря на начавшееся сражение, не обращал никакого внимания на вражеские пули, до тех пор пока не расплатился с карточным «долгом»:

«Рассказывали, что раз, во время экспедиции, ночью, он на подушке метал банк, ему ужасно везло. Вдруг раздались выстрелы, ударили тревогу, все вскочили и бросились к оружию. «Поставь ва-банк!» — кричал Вулич, не подымаясь, одному из самых горячих понтеров. «Идет семерка», — отвечал тот, убегая. Несмотря на всеобщую суматоху, Вулич докинул талью, карта была дана.
Когда он явился в цепь, там была уж сильная перестрелка. Вулич не заботился ни о пулях, ни о шашках чеченских: он отыскивал своего счастливого понтера.
— Семерка дана! — закричал он, увидав его наконец в цепи застрельщиков, которые начинали вытеснять из лесу неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собою солдат и до самого конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами.»

Окружающие видят в нем человека способного на неожиданные поступки:

«Когда поручик Вулич подошел к столу, то все замолчали, ожидая от него какой-нибудь оригинальной выходки.»

Внешность

Внешность Вулича соответствовала характеру решительного, но скрытного офицера. Он был высокого роста, смуглый, и имел выразительный взгляд:

«Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза, большой, но правильный нос, принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка, вечно блуждавшая на губах его, — все это будто согласовалось для того, чтоб придать ему вид существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи.»

Когда поручик вулич подошел к столу

Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге; тут же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли в карты. Однажды, наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у майора С*** очень долго; разговор, против обыкновения, был занимателен. Рассуждали о том, что мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между нами, христианами, многих поклонников; каждый рассказывал разные необыкновенные случаи pro 1 или contra 2 . — Все это, господа, ничего не доказывает, — сказал старый майор, — ведь никто из вас не был свидетелем тех странных случаев, которыми подтверждаете свои мнения? — Конечно, никто, — сказали многие, — но мы слышали от верных людей. — Все это вздор! — сказал кто-то, — где эти верные люди, видевшие список, на котором назначен час нашей смерти. И если точно есть предопределение, то зачем нам дана воля, рассудок? почему мы должны давать отчет в наших поступках? В это время один офицер, сидевший в углу комнаты, встал, и медленно подойдя к столу, окинул всех спокойным взглядом. Он был родом серб, как видно было из его имени. Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза, большой, но правильный нос, принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка, вечно блуждавшая на губах его, — все это будто согласовалось для того, чтоб придать ему вид существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи. Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных тайн; вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, — которых прелесть трудно достигнуть, не видав их, он никогда не волочился. Говорили, однако, что жена полковника была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя сердился, когда об этом намекали. Была только одна страсть, которой он не таил: страсть к игре. За зеленым столом он забывал все, и обыкновенно проигрывал; но постоянные неудачи только раздражали его упрямство. Рассказывали, что раз, во время экспедиции, ночью, он на подушке метал банк, ему ужасно везло. Вдруг раздались выстрелы, ударили тревогу, все вскочили и бросились к оружию. «Поставь ва-банк!» — кричал Вулич, не подымаясь, одному из самых горячих понтеров. «Идет семерка», — отвечал тот, убегая. Несмотря на всеобщую суматоху, Вулич докинул талью, карта была дана. Когда он явился в цепь, там была уж сильная перестрелка. Вулич не заботился ни о пулях, ни о шашках чеченских: он отыскивал своего счастливого понтера. — Семерка дана! — закричал он, увидав его наконец в цепи застрельщиков, которые начинали вытеснять из лесу неприятеля, и, подойдя ближе, он вынул свой кошелек и бумажник и отдал их счастливцу, несмотря на возражения о неуместности платежа. Исполнив этот неприятный долг, он бросился вперед, увлек за собою солдат и до самого конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами. Когда поручик Вулич подошел к столу, то все замолчали, ожидая от него какой-нибудь оригинальной выходки. — Господа! — сказал он (голос его был спокоен, хотя тоном ниже обыкновенного), — господа! к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнью, или каждому из нас заранее назначена роковая минута. Кому угодно? — Не мне, не мне! — раздалось со всех сторон, — вот чудак! придет же в голову. — Предлагаю пари! — сказал я шутя. — Какое? — Утверждаю, что нет предопределения, — сказал я, высыпая на стол десятка два червонцев — все, что было у меня в кармане. — Держу, — отвечал Вулич глухим голосом. Майор, вы будете судьею; вот пятнадцать червонцев, остальные пять вы мне должны, и сделайте мне дружбу прибавить их к этим. — Хорошо, — сказал майор, — только не понимаю, право, в чем дело и как вы решите спор. Вулич вышел молча в спальню майора; мы за ним последовали. Он подошел к стене, на которой висело оружие, и наудачу снял с гвоздя один из разнокалиберных пистолетов; мы еще его не понимали; но когда он взвел курок и насыпал на полку пороху, то многие, невольно вскрикнув, схватили его за руки. — Что ты хочешь делать? Послушай, это сумасшествие! — закричали ему. — Господа! — сказал он медленно, освобождая свои руки, — кому угодно заплатить за меня двадцать червонцев? Все замолчали и отошли. Вулич вышел в другую комнату и сел у стола; все последовали за ним: он знаком пригласил нас сесть кругом. Молча повиновались ему: в эту минуту он приобрел над нами какую-то таинственную власть. Я пристально посмотрел ему в глаза; но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытующий взгляд, и бледные губы его улыбнулись; но, несмотря на его хладнокровие, мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. Я замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться. — Вы нынче умрете! — сказал я ему. Он быстро ко мне обернулся, но отвечал медленно и спокойно: — Может быть, да, может быть, нет. Потом, обратясь к майору, спросил: заряжен ли пистолет? Майор в замешательстве не помнил хорошенько. — Да полно, Вулич! — закричал кто-то, — уж, верно, заряжен, коли в головах висел, что за охота шутить. — Глупая шутка! — подхватил другой. — Держу пятьдесят рублей против пяти, что пистолет не заряжен! — закричал третий. Составились новые пари. Мне надоела эта длинная церемония. — Послушайте, — сказал я, — или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место, и пойдемте спать. — Разумеется, — воскликнули многие, — пойдемте спать. — Господа, я вас прошу не трогаться с места! — сказал Вулич, приставя дуло пистолета ко лбу. Все будто окаменели. — Господин Печорин, прибавил он, — возьмите карту и бросьте вверх. Я взял со стола, как теперь помню, червонного туза и бросил кверху: дыхание у всех остановилось; все глаза, выражая страх и какое-то неопределенное любопытство, бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща на воздухе, опускался медленно; в ту минуту, как он коснулся стола, Вулич спустил курок. осечка! — Слава Богу! — вскрикнули многие, — не заряжен. — Посмотрим, однако ж, — сказал Вулич. Он взвел опять курок, прицелился в фуражку, висевшую над окном; выстрел раздался — дым наполнил комнату. Когда он рассеялся, сняли фуражку: она была пробита в самой середине и пуля глубоко засела в стене. Минуты три никто не мог слова вымолвить. Вулич пересыпал в свой кошелек мои червонцы. Пошли толки о том, отчего пистолет в первый раз не выстрелил; иные утверждали, что, вероятно, полка была засорена, другие говорили шепотом, что прежде порох был сырой и что после Вулич присыпал свежего; но я утверждал, что последнее предположение несправедливо, потому что я во все время не спускал глаз с пистолета. — Вы счастливы в игре, — сказал я Вуличу. — В первый раз от роду, — отвечал он, самодовольно улыбаясь, — это лучше банка и штосса. — Зато немножко опаснее. — А что? вы начали верить предопределению? — Верю; только не понимаю теперь, отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть. Этот же человек, который так недавно метил себе преспокойно в лоб, теперь вдруг вспыхнул и смутился. — Однако же довольно! — сказал он, вставая, — пари наше кончилось, и теперь ваши замечания, мне кажется, неуместны. — Он взял шапку и ушел. Это мне показалось странным — и недаром. Скоро все разошлись по домам, различно толкуя о причудах Вулича и, вероятно, в один голос называя меня эгоистом, потому что я держал пари против человека, который хотел застрелиться; как будто он без меня не мог найти удобного случая. Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара, начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов; звезды спокойно сияли на темно-голубом своде, и мне стало смешно, когда я вспомнил, что были некогда люди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах за клочок земли или за какие-нибудь вымышленные права. И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтобы освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонек, зажженный на краю леса беспечным странником! Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным. А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или судьбою. И много других подобных дум проходило в уме моем; я их не удерживал, потому что не люблю останавливаться на какой-нибудь отвлеченной мысли. И к чему это ведет. В первой молодости моей я был мечтателем, я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мне беспокойное и жадное воображение. Но что от этого мне осталось? одна усталость, как после ночной битвы с привидением, и смутное воспоминание, исполненное сожалений. В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книге. Происшествие этого вечера произвело на меня довольно глубокое впечатление и раздражило мои нервы; не знаю наверное, верю ли я теперь предопределению или нет, но в этот вечер я ему твердо верил: доказательство было разительно, и я, несмотря на то, что посмеялся над нашими предками и их услужливой астрологией, попал невольно в их колею; но я остановил себя вовремя на этом опасном пути и, имея правило ничего не отвергать решительно и ничему не вверяться слепо, отбросил метафизику в сторону и стал смотреть под ноги. Такая предосторожность была очень кстати: я чуть-чуть не упал, наткнувшись на что-то толстое и мягкое, но, по-видимому, неживое. Наклоняюсь — месяц уж светил прямо на дорогу — и что же? предо мною лежала свинья, разрубленная пополам шашкой. Едва я успел ее осмотреть, как услышал шум шагов: два казака бежали из переулка, один подошел ко мне и спросил, не видал ли я пьяного казака, который гнался за свиньей. Я объявил им, что не встречал казака, и указал на несчастную жертву его неистовой храбрости. — Экой разбойник! — сказал второй казак, — как напьется чихиря, так и пошел крошить все, что ни попало. Пойдем за ним, Еремеич, надо его связать, а то. Они удалились, а я продолжал свой путь с большей осторожностью и наконец счастливо добрался до своей квартиры. Я жил у одного старого урядника, которого любил за добрый его нрав, а особенно за хорошенькую дочку Настю. Она, по обыкновению, дожидалась меня у калитки, завернувшись в шубку; луна освещала ее милые губки, посиневшие от ночного холода. Узнав меня, она улыбнулась, но мне было не до нее. «Прощай, Настя», — сказал я, проходя мимо. Она хотела что-то отвечать, но только вздохнула. Я затворил за собою дверь моей комнаты, засветил свечку и бросился на постель; только сон на этот раз заставил себя ждать более обыкновенного. Уж восток начинал бледнеть, когда я заснул, но — видно, было написано на небесах, что в эту ночь я не высплюсь. В четыре часа утра два кулака застучали ко мне в окно. Я вскочил: что такое. «Вставай, одевайся!» — кричало мне несколько голосов. Я наскоро оделся и вышел. «Знаешь, что случилось?» — сказали мне в один голос три офицера, пришедшие за мною; они были бледны как смерть. — Что? — Вулич убит. Я остолбенел. — Да, убит — продолжали они, — пойдем скорее. — Да куда же? — Дорогой узнаешь. Мы пошли. Они рассказали мне все, что случилось, с примесью разных замечаний насчет странного предопределения, которое спасло его от неминуемой смерти за полчаса до смерти. Вулич шел один по темной улице: на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью и, может быть, прошел бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «Кого ты, братец, ищешь» — «Тебя!» — отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца. Два казака, встретившие меня и следившие за убийцей, подоспели, подняли раненого, но он был уже при последнем издыхании и сказал только два слова: «Он прав!» Я один понимал темное значение этих слов: они относились ко мне; я предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня: я точно прочел на его изменившемся лице печать близкой кончины. Убийца заперся в пустой хате, на конце станицы. Мы шли туда. Множество женщин бежало с плачем в ту же сторону; по временам опоздавший казак выскакивал на улицу, второпях пристегивая кинжал, и бегом опережал нас. Суматоха была страшная. Вот наконец мы пришли; смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела на толстом бревне, облокотясь на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие? Между тем надо было на что-нибудь решиться и схватить преступника. Никто, однако, не отважился броситься первым. Я подошел к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал на полу, держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится. В это время старый есаул подошел к двери и назвал его по имени; тот откликнулся. — Согрешил, брат Ефимыч, — сказал есаул, — так уж нечего делать, покорись! — Не покорюсь! — отвечал казак. — Побойся Бога. Ведь ты не чеченец окаянный, а честный христианин; ну, уж коли грех твой тебя попутал, нечего делать: своей судьбы не минуешь! — Не покорюсь! — закричал казак грозно, и слышно было, как щелкнул взведенный курок. — Эй, тетка! — сказал есаул старухе, — поговори сыну, авось тебя послушает. Ведь это только бога гневить. Да посмотри, вот и господа уж два часа дожидаются. Старуха посмотрела на него пристально и покачала головой. — Василий Петрович, — сказал есаул, подойдя к майору, — он не сдастся — я его знаю. А если дверь разломать, то много наших перебьет. Не прикажете ли лучше его пристрелить? в ставне щель широкая. В эту минуту у меня в голове промелькнула странная мысль: подобно Вуличу, я вздумал испытать судьбу. — Погодите, — сказал я майору, я его возьму живого. Велев есаулу завести с ним разговор и поставив у дверей трех казаков, готовых ее выбить, и броситься мне на помощь при данном знаке, я обошел хату и приблизился к роковому окну. Сердце мое сильно билось. — Ах ты окаянный! — кричал есаул, — что ты, над нами смеешься, что ли? али думаешь, что мы с тобой не совладаем? — Он стал стучать в дверь изо всей силы, я, приложив глаз к щели, следил за движениями казака, не ожидавшего с этой стороны нападения, — и вдруг оторвал ставень и бросился в окно головой вниз. Выстрел раздался у меня над самым ухом, пуля сорвала эполет. Но дым, наполнивший комнату, помешал моему противнику найти шашку, лежавшую возле него. Я схватил его за руки; казаки ворвались, и не прошло трех минут, как преступник был уж связан и отведен под конвоем. Народ разошелся. Офицеры меня поздравляли — точно, было с чем! После всего этого как бы, кажется, не сделаться фаталистом? Но кто знает наверное, убежден ли он в чем или нет. и как часто мы принимаем за убеждение обман чувств или промах рассудка. Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера — напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится — а смерти не минуешь! Возвратясь в крепость, я рассказал Максиму Максимычу все, что случилось со мною и чему был я свидетель, и пожелал узнать его мнение насчет предопределения. Он сначала не понимал этого слова, но я объяснил его как мог, и тогда он сказал, значительно покачав головою: — Да-с! конечно-с! Это штука довольно мудреная. Впрочем, эти азиатские курки часто осекаются, если дурно смазаны или не довольно крепко прижмешь пальцем; признаюсь, не люблю я также винтовок черкесских; они как-то нашему брату неприличны: приклад маленький, того и гляди, нос обожжет. Зато уж шашки у них — просто мое почтение! Потом он примолвил, несколько подумав: — Да, жаль беднягу. Черт же его дернул ночью с пьяным разговаривать. Впрочем, видно, уж так у него на роду было написано. Больше я от него ничего не мог добиться: он вообще не любит метафизических прений.

© Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

Характеристика Вулича в романе "Герой нашего времени": образ, описание, спор Вулича и Печорина

В этой статье представлен цитатный образ и характеристика Вулича в романе "Герой нашего времени", описание персонажа, история спора Вулича и Печорина.

Характеристика Вулича в романе "Герой нашего времени": образ, описание, спор Вулича и Печорина


Господин Вулич является офицером пехоты. Главный герой Печорин знакомится с Вуличем, когда находится в командировке в одной казачьей станице:

"Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза, большой, но правильный нос, принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка, вечно блуждавшая на губах его. "

"Когда поручик Вулич подошел к столу, то все замолчали, ожидая от него какой-нибудь оригинальной выходки. "

Вулич — отчаянный человек. Он способен на сумасшедшие поступки, которые как раз описываются в главе "Фаталист":

". вид существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи. "

"Была только одна страсть, которой он не таил: страсть к игре. За зеленым столом он забывал все и обыкновенно проигрывал; но постоянные неудачи только раздражали его упрямство. "

". вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками, – которых прелесть трудно постигнуть, не видав их, – он никогда не волочился. Говорили, однако, что жена полковника была неравнодушна к его выразительным глазам; но он не шутя сердился, когда об этом намекали. "

". Я пристально посмотрел ему в глаза; но он спокойным и неподвижным взором встретил мой испытующий взгляд, и бледные губы его улыбнулись; но, несмотря на его хладнокровие, мне казалось, я читал печать смерти на бледном лице его. "

". он бросился вперед, увлек за собою солдат и до самого конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами. "

Спор Печорина и Вулича

Главный герой романа, Григорий Печорин, знакомится с Вуличем, приехав в командировку в одну казачью станицу. Поручик Вулич предлагает офицерам странный спор о том, что все в жизни предопределено:

". к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнию, или каждому из нас заранее назначена роковая минута… Кому угодно. "

Печорин соглашается на спор с Вуличем, чтобы подразнить его. Для поддержания спора Печорин утверждает, что предопределения в жизни не существует:

Вулич и Печорин заключают пари. Чтобы разрешить спор, Вулич решает стрелять в себя из пистолета на удачу:

"Послушайте, – сказал я, – или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место и пойдемте спать. "

Вулич берет случайный пистолет и стреляет в себя. К счастью, пистолет не выстреливает и Вулич остается жив:

Тогда Вулич целится этим же пистолетом в фуражку над окном. На этот раз раздается выстрел и пуля пробивает фуражку:

"Он взвел опять курок, прицелился в фуражку, висевшую над окном; выстрел раздался – дым наполнил комнату. Когда он рассеялся, сняли фуражку: она была пробита в самой середине, и пуля глубоко засела в стене. "

После этого спора Печорин говорит Вуличу, что на его лице он прочитал признак того, что тот сегодня должен умереть. Вулич не верит в это предположение Печорина:

Как погибает Вулич?


После спора с Печориным Вулич идет один по улице. На пути ему попадается буйный пьяный казак, который внезапно убивает Вулича шашкой (холодным оружием):

". Вулич шел один по темной улице; на него наскочил пьяный казак, изрубивший свинью, и, может быть, прошел бы мимо, не заметив его, если б Вулич, вдруг остановясь, не сказал: «Кого ты, братец, ищешь?» – «Тебя!» – отвечал казак, ударив его шашкой, и разрубил его от плеча почти до сердца… Два казака, встретившие меня и следившие за убийцей, подоспели, подняли раненого, но он был уже при последнем издыхании и сказал только два слова: «Он прав!».."

К сожалению, Печорин оказывается прав в своем пророчестве. Сам Вулич, умирая, признает правоту Печорина:

"Я один понимал темное значение этих слов: они относились ко мне; я предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня: я точно прочел на его изменившемся лице печать близкой кончины. "

Почему глава о Вуличе называется "Фаталист"?

На уроках литературы часто обсуждают вопрос: почему глава называется "Фаталист"? К кому из героев относится название главы "Фаталист"? Название главы можно отнести к нескольким героям романа.

Во-первых, сам офицер Вулич - фаталист, человек, верящий в предопределенность судьбы. Вулич является фаталистом, потому что считает, что все в жизни решено за нас кем-то свыше и мы не можем ничего изменить, что бы мы ни делали.

Во-вторых, фаталистом также можно назвать и Максима Максимыча. Он считает, что смерть Вулича была "на роду написана". Это значит, что Максим Максимыч верит в предопределенность и также является фаталистом:

"Да, жаль беднягу… Черт же его дернул ночью с пьяным разговаривать. Впрочем, видно, уж так у него на роду было написано. "

В-третьих, Григорий Печорин тоже может считаться фаталистом, потому что он считает, что приближающуюся смерть можно прочитать по лицу человека. Инстинкт Печорина подсказывает ему, что Вулич может умереть в этот вечер. Печорин оказывается прав:

"Я один понимал темное значение этих слов: они относились ко мне; я предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня: я точно прочел на его изменившемся лице печать близкой кончины." (Печорин о Вуличе)

Это был цитатный образ и характеристика Вулича в романе "Герой нашего времени" Лермонтова, описание внешности и характера героя, история спора Вулича с Печориным.

Краткое содержание "Герой нашего времени" по главам: повести "Бэла", "Максим Максимыч", "Тамань", "Княжна Мери", "Фаталист"

События романа происходят в первой половине XIX века.

1. Глава "Бэла"

Рассказчик романа, русский офицер, путешествует по Кавказу. Здесь он знакомится со штабс-капитаном Максимом Максимычем, от которого слышит интересную историю об офицере Григории Печорине.

Григорий Печорин - молодой богатый дворянин, умный и образованный человек. Печорин с детства привык к роскоши и высшему свету. Несмотря на это, он глубоко несчастен, ему надоела его жизнь. Когда-то Максим Максимыч и Печорин вместе служили в крепости на Кавказе. Здесь Печорин влюбился в местную жительницу, юную красавицу Бэлу. Он украл ее из дома. Печорин и Бэла жили счастливо 4 месяца, но внезапно Печорин начал скучать с любимой. Бедная девушка начала страдать от этого. Однажды Бэлу похитил разбойник Казбич. Он ранил девушку, бросил ее и скрылся от погони. Через 2 дня Бэла умерла. Спустя три месяца Печорин уехал служить в Грузию.

Сообщив историю о Печорине, Максим Максимыч прощается с рассказчиком романа.


2. Глава "Максим Максимыч"

Вскоре рассказчик романа и Максим Максимыч снова встречаются, уже во Владикавказе. Здесь они вместе видят Григория Печорина. Печорин ведет себя холодно с Максимом Максимычем, быстро прощается с ним и уезжает в Персию. Холодность Печорина обижает Максима Максимыча. Он решает избавиться от дневников Печорина, которые хранятся у него, и отдает их рассказчику романа.

"Журнал Печорина"


Дневники Печорина хранятся в руках у рассказчика романа. Спустя время рассказчик узнает, что Григорий Печорин умер по пути из Персии в Россию. Теперь, после смерти Печорина, рассказчик решает опубликовать его увлекательные дневники - "Журнал Печорина". Эти записки состоят из трех глав: "Тамань", "Княжна Мери" и "Фаталист".


3. Глава "Тамань"

Печорин приезжает в Тамань по служебным делам. В Тамани он останавливается в доме бедняков. Слепой мальчик и девушка-"ундина", живущие в доме, оказываются контрабандистами. По ночам они разгружают лодку с товарами, которые привозит их сообщник Янко.

Печорин предупреждает девушку о том, что ему все известно. Красавица заманивает Печорина на свидание и пытается его утопить. Печорин спасается, а девушка в ту же ночь уплывает с Янко в другие места, чтобы ее не арестовали. Слепой мальчик остается на берегу и плачет. В ту же ночь Печорина обворовывают. Он догадывается, что это сделал слепой мальчик. Печорин оставляет это дело без огласки и уезжает из Тамани.

В мае Печорин приезжает в Пятигорск на воды. Здесь он встречает старого приятеля, юнкера Грушницкого. Здесь же герои знакомятся с княгиней Лиговской и ее дочерью, княжной Мери. Грушницкий влюбляется в княжну Мери, но та не отвечает ему взаимностью. Мери влюбляется в Печорина. Однако Печорин не любит ее и лишь играет ее чувствами ради забавы. Здесь же Печорин встречает свою давнюю любовь, замужнюю женщину Веру.

Вскоре Печорин, княжна Мери, Вера и Грушницкий перебираются из Пятигорска в Кисловодск.

В Кисловодске Печорин однажды приходит на тайное свидание к Вере (та живет в одном доме с княжной Мери). Грушницкий застает Печорина после этого свидания и решает, что тот посещал княжну Мери, а не Веру. Ослепленный ревностью Грушницкий распускает сплетни о Мери, за что Печорин вызывает его на дуэль и в ходе поединка убивает. В наказание за дуэль начальство посылает Печорина служить в крепость N (там он знакомится с Максимом Максимычем и встречает Бэлу).

5. Глава "Фаталист"

Находясь в крепости N, Печорин едет по служебным делам на 2 недели в казачью станицу. Здесь Печорин присутствует на встрече офицеров. Внезапно сербский поручик Вулич предлагает сослуживцам спор: он утвержает, что судьба существует и что в жизни все предопределено. Печорин решает поспорить с Вуличем и ставит на то, что в жизни ничего не предопределено.

Чтобы доказать свою правоту, Вулич берет пистолет и нажимает на курок, целясь себе в лоб. Ему везет: пистолет оказывается не заряжен. Вулич остается жив и выигрывает спор. Печорин тем временем как будто читает на лице Вулича, что тот сегодня умрет. Действительно, в тот же вечер Вулич погибает от рук пьяного казака. Печорин участвует в поимке преступника и сам чуть не погибает. После этого Печорин возвращается в крепость N, где продолжает служить и вскоре знакомится с Бэлой (см. глава "Бэла").


Таково краткое содержание романа "Герой нашего времени" М. Ю. Лермонтова по главам (повестям): краткий пересказ повестей "Бэла", "Максим Максимыч", "Тамань", "Княжна Мери", "Фаталист".

Читайте также: