Диван жаба в 19 веке
Обновлено: 03.05.2024
Европейские мастера первой трети XVIII века изобрели кабинетное кресло. Тогда же стали входить в обиход специальные кресла — парикмахерские, например, с изогнутой в верхней части спинкой.
Новые нормы быта вызвали к жизни кресла «шоффе» (chauffeuse) — согревающее, «козе» (causeuse) — для беседы, «войя» (voyelles) — дорожное, качалку и многие другие.
Простоту и удобства сочетали кресла русских мебельщиков первой половины XIX века. К уединенному отдыху и неторопливой беседе у очага располагали кресло-корытце (см.) и кресло «жаба» (см.). Они создавали уют и комфорт интерьера господских домов, о котором писал Стендаль, побывавший в Москве в 1812 году.
КРЕСЛО «ЖАБА» (франц. crapaud) — глубокое кресло — диван с большим квадратным сиденьем, массивной спинкой и боковинами, на одной из которых откидывалась полочка для свечи или книги. В нем читали, занимались рукоделием и спали. Из мебели первой четверти XIX века. Французское изобретение, которое прижилось в России.
Сегодня кресло «жабу» можно увидеть в музейных интерьерах старинных усадеб — таких, как Мураново, где жили поэты Е. А. Баратынский, Ф. И. Тютчев, и в Остафьево — имении князей Вяземских.
КРЕСЛО-КОРЫТЦЕ — с высокой спинкой и «ушами», мягким сиденьем. Сплошные высокие подлокотники, как корытом, охватывали фигуру сидящего. Часто декорировалось орлами, грифонами, лебедями, сфинксами — резными, тонированными, золочеными. Было популярно в первой четверти XIX века. В нем сидели в кабинетах у каминов, друг против друга, что располагало к неторопливой беседе, покою.
КРЕСЛА РУССКИЕ XVII ВЕКА — «Во дворце, — пишет И. Е. Забелин, — кресла подавали одному только государю и лицам царского семейства, а из посторонних — одному только патриарху, когда в торжественные дни он запросто посещал государя». С этой целью в Шатерной палате царского дворца ждали своего часа особые патриаршьи кресла. Иностранным послам дозволялось лишь сидеть на скамье. К креслу (в XVII веке кресла называли стульями) устраивалось подножье, иначе «колодочки приступные». Их обивали сукном, бархатом, галуном. Кресла золотили сусальным золотом, драпировали червчатым сукном и виницейским (венецианским) бархатом, обивали медными золочеными гвоздями.
Для отделки применяли разноцветные нитяные покромки, галун, бахрому, шелковую и золотую. Жестким креслам делали «зголовья» (подушки для сидения) из бархата, парчи к др.
Спинки кресел называли «застенками», а подлокотники — «подручками».
Некоторые кресла царских покоев были на колесцах — медных или железных луженых. Такими были кресла царицы Марии Ильиничны Милославской, кресла царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной и кресла соправителя Петра I Ивана Алексеевича.
Торжественным поводам — приемам послов, царским выходам — приличествовали выходные кресла. Их хранили в Шатерной казне, в Мастерской палате или на Казенном дворе — вместе с сокровищами царской казны. Их отделка отличалась особой роскошью и блеском. Заморские ткани сочетались с кованым золотом и серебром, драгоценными камнями.
КРЕСЛО САВОНАРОЛЫ (по имени настоятеля монастыря доминиканцев во Флоренции, боровшегося против Медичи и сожженного на костре в 1498 году) — складное деревянное кресло, которое ведет свое начало от курульного табурета древних римлян. Сидя в нем, сочинял великий Данте, а Савонарола готовил гневные проповеди, призывавшие соотечественников предать огню всю нажитую роскошь.
Два века спустя в таких креслах сидели высшие должностные лица Европы, весьма далекие от аскетизма неистового монаха.
И в XIX веке, даже в конце его, и в начале XX века массивные складные кресла с подушками были не таким уж редким украшением в домах: возродился интерес к ренессансной мебели.
КРИВЬЕ — так в конце XIX – начале XX веков в России называли группу мебели, куда входили диваны, кресла, стулья, ломберные и диванные столы, рамы для трюмо и зеркал. В соответствии с этим мастеров такой мебели называли кривьевщиками.
КРОВАТЬ (собственно слово «кровать» известно с XII века из «Слова о полку Игореве», где оно впервые отмечено; образовалось от сближения греческого слова краббатион (ложе) со славянским словом кров) — предмет мебели для сна.
Первобытная кровать была похожа на большое корыто; археологи обнаружили на ней отпечатки плетеной циновки. Спали на таком ложе по нескольку человек — персональная постель была достижением уже развитых древних цивилизаций; но и тогда она предназначалась лишь правителям. Египетские фараоны почивали на роскошных плоских ложах, какими их сохранили до нас гробницы.
Подушку древним египтянам заменяла деревянная подставка для головы. Знойными египетскими ночами она давала ощущение прохлады; в сохранности оставалась прическа, нередко громоздкое сооружение. У японцев в наше время той же цели служит натсумакура — вращающийся тростниковый (плетеный) цилиндр на подставке.
Тысячу лет назад европейцы подкладывали подушку не только под голову, но и под ноги, чтобы тело лучше отдыхало.
С IV века до н. э. кроватное ремесло обособляется. Кровати делали из дерева и бронзы, украшали роговыми пластинами, костью, драгоценными металлами.
Широкие борта античных кроватей образовывали глубокий короб, куда закладывали сено, листья или матрасы с шерстяными очесами, заячьей шерстью, а во времена эллинов — и хлопком. Кровати попроще застилали шкурами.
В Византии кровать была в основном в распоряжении женщины. Мужчина для сна располагался на лежанке в стенной нише. В средневековых господских домах нередко спали на полу, постелив солому или шкуры. Каменные или земляные полы были холодными, из-под дверей дуло. Поэтому впоследствии для постели стали сооружать помост, к которому вели две-три ступени.
Дома отогреться можно было у очага или в постели. Над кроватью строили крышу, с которой в два ряда спускались плотные завесы, днем их завязывали вокруг столбов по углам ложа. Иной раз изголовье и задняя спинка достигали «крыши».
В древнем Китае кровати имели самостоятельную систему обогрева.
В средневековой Европе широкие — до 4 метров — кровати были по древнему обычаю многоместными. Желанный гость всегда мог разделить ложе с хозяевами. Отдельная кровать была привилегией особо знатных людей.
Кровать становится атрибутом семейного благополучия и социального престижа. Средневековые мебельщики завешивали кровать десятками метров тканей. Сначала шли «воздушные» завесы (из легких тканей), а потом — тяжелые набивные и вышитые полотнища.
Венчало кровать «поднебесье» — балдахин из парчи или тонкого полотна. Простыни были вышитыми, у богачей — белоснежными, у людей победнее — цветными.
В эпоху Возрождения кровать одели в дорогие покрывала, которые меняли через день. Переднюю спинку кровати — ее высокое чело — инкрустировали или сплошь покрывали резьбой, ведь оно было символом супружеского союза; его раскрашивали и золотили.
В кровати принимали посетителей (даже министры — послов), которые устраивались здесь надолго и с удобствами — словом, кровать была включена в круговорот общественных дел.
В спальне Людовика XIV проходили церемонии пробуждения короля. Король-Солнце давал аудиенции, не поднимаясь с постели.
Дворцовые покои украшали парадными кроватями, отделанными с показной роскошью, на которых никто никогда не спал.
Монархи тем временем не уставали издавать регламенты. В них разным сословиям определялись и разные кровати — как, впрочем, монархами же решалось, кому какую одежду носить, какие прически заводить и бороды отпускать.
Изобретательные французы придумали множество кроватных модификаций, то вознося балдахин над всей кроватью, то надевая его на обруч, то украшая султанами из страусовых перьев. «Римские» модели сменялись «канцлерскими» и «финансье». У изголовья кровать могла опираться на скульптурные женские торсы, а сзади — на подобие античных ваз.
a_les_sandro
04.10.2018
Это четвертый пост по следам выставки в Эрмитаже «“Мебель для всех причуд тела“. Эпоха историзма в России». При его подготовке были использованы материалы каталога выставки. Цитаты приводятся с указанием страниц источника.
Ушедшая, казалось бы, в историю эпоха Людовиков еще долго вдохновляла многих мастеров на создание великолепных дворцовых интерьеров. Так, в 1853 году Гаральд Боссе, обращаясь к наследию Людовика XV, оформил для императрицы Марии Александровны Будуар «с фигурным альковом, ажурными решетками-перголи, богатой лепниной и затейливыми резными рамами на стенах, которые многократно отражались в зеркалах, размещенных даже на потолке…» (с. 189).
Э. П. Гау. Малиновый будуар императрицы Марии Александровны. 1861 г. Фрагмент
«В комплект мебели для Будуара входили разного вида диваны, кушетки, стулья и кресла, среди которых явно угадывались французские прототипы “королева” (фр. a la reine)…» (с. 190).
Каталог поясняет: «Все эскизы, ориентированные на модные французские образцы, лично утверждались хозяйкой. Прототипом представленного предмета мебели является широкое кресло со сквозными подлокотниками волнистого силуэта, прозванное еще в XVIII веке “королева”» (с. 227).
Асимметричную кушетку «современники называли “козеткой” или “козеской”» (с. 228) — мы назовем ее дормезом.
Кресло-королева, козетка, плевательница. Санкт-Петербург, 1853 г. По проекту Г. Боссе
Наконец, «своеобразной квинтэссенцией оформления Будуара можно назвать художественное решение плевательницы — изобретения 1810-х годов, — имеющей вид пластичной двустворчатой раковины с вертикальной ручкой в виде перевитых стеблей…» (с. 190). В XIX веке плевательницы были частью интерьера и служили для изящного сплевывания жевательного табака.
Другой пример мебели в стиле рококо можно найти у А. И. Штакеншнейдера, который «в любом из своих замыслов… проявлял удивительную изобретательность. Нередко ему удавалось привнести мотивы рококо даже в интерьеры, решенные в совсем другом художественном ключе» (с. 190).
А. Х. Кольб. Павильонный (Мавританский) зал в Малом Эрмитаже. 1864 г.
Речь о Павильонном зале «в здании Малого Эрмитажа, который сам архитектор считал “мавританским”» (с. 190). Так, около 1857 года «по эскизам А. И. Штакеншнейдера для Павильонного зала, оформление которого… зодчий начал в 1850 году» (с. 230), был специально создан гарнитур в стиле Людовика XV, состоявший из диванов, стульев и каминного экрана. Судя по акварели, первоначальная обивка была интенсивного пунцового цвета. Ткань на каминном экране драпировалась в виде расположенного по центру узла, к которому от краев сбегались складки материи.
Стул, экран каминный. Санкт-Петербург, около 1857 г. По проекту А. И. Штакеншнейдера. Мастерская братьев Гамбс
Сохранилось изображение интерьера спальни великой княгини Ольги Федоровны в Новомихайловском дворце, построенном «по проекту А. И. Штакеншнейдера в 1862 году на Дворцовой набережной для третьего сына императора — великого князя Михаила Николаевича» (с. 239). Известно, что выполненная в стиле второго рококо ореховая мебель — всевозможные столики, стулья, кресла разных форм и размеров, кушетки, а также кровать — была «гамбсовой».
Э. П. Гау. Интерьер опочивальни великой княгини Ольги Федоровны в Новомихайловском дворце. 1864 г. Фрагмент
В коллекции Эрмитажа есть изголовье и изножье от кровати, происходящей из усадьбы Голицыных-Строгановых Марьино. Интересно, что «общий вид этих деталей практически полностью совпадает с кроватью из Новомихайловского дворца…» (с. 236).
Изножье кровати. Санкт-Петербург, 1840–1850-е гг. Мастерская братьев Гамбс
Среди мебели, изготовленной братьями Гамбс, есть подлинные шедевры. Речь в первую очередь о бюро и рабочей шкатулке розового дерева, украшенных вставками из расписного фарфора.
Бюро, корзинка для бумаг, шкатулка рабочая. Санкт-Петербург, 1830–1840-е гг. Мастерская братьев Гамбс
Предметами, подобными шкатулке, «редко пользовались в быту… их создавали скорее как дорогие безделушки, украшение интерьера, некий символ своего времени и стиля рококо. Именно в этом качестве шкатулка красовалась в одном из интерьеров Зимнего дворца» (с. 224). Речь об Угловой гостиной первого этажа, выходившей «окнами на Неву и Адмиралтейство» (там же).
Шкатулка рабочая. Санкт-Петербург, 1830–1840-е гг. Мастерская братьев Гамбс
Бюро некогда находилось в Белой (Розовой) гостиной Зимнего дворца. Каталог сообщает: «Подобные бюро изящных рокайльных форм, украшенные фарфоровыми вставками… заказывали в качестве дорогих подарков не только члены императорской семьи, но и богатые столичные жители. При этом тематика росписей на фарфоре часто варьировалась, а вместо розового дерева иногда использовали ценный палисандр» (с. 224).
Бюро. Санкт-Петербург, 1830–1840-е гг. Мастерская братьев Гамбс
Мебель в стиле Людовика XV была необычайно популярна не только в интерьерах императорской фамилии. Так, из дворца Бобринских, находившегося в Санкт-Петербурге на Галерной улице, происходит гарнитур, состоящий из стульев, кресла-бержерки, софы, кушетки, а также оставшихся за кадром кутаных кресел и кресла-королевы. Действительно, «в эпоху историзма подражание различным формам прошлого породило большое разнообразие вариантов» (с. 246).
Софа, стул, кушетка, кресло-бержерка. Санкт-Петербург, 1860–1890-е гг.
«Непременной частью комфортной обстановки считалась кутаная мебель со стеганой обивкой капитоне… С 1830-х годов, благодаря изобретению обивок с пружинами, подобные композиции быстро входят в моду. Честь изобретения пружин, вероятно, принадлежит австрийцам. “Некий Георг Джунигл получил в 1822 году патент, подтверждающий современные методы обивки мебели. В нем упоминаются металлические пружины”. В России одними из первых, кто внедрил в производство в 1830-х годах пружины, были братья Гамбс» (с. 191).
Сиденье асимметричной софы как раз снабжено пружинами, поэтому, «близко повторяя предметы середины XVIII века и, возможно, имея в основе конструкцию того времени, она… относится к эпохе историзма…» (с. 226). Подобными кушетками часто меблировали будуары или спальни, где они могли оказаться стоящими рядом с зеркалами-псише.
Софа. Россия, 1850–1860-е гг.
Зеркало-псише. Санкт-Петербург, 1860–1890-е гг. Мастер Г. Будылин
В гостиных порой можно было встретить двойные канапе, названные «сиамскими близнецами». «Необычное название этой композиции связано с известной парой младенцев, сросшихся в области грудных клеток. Чанг и Энг Банкеры (1811–1874), родившиеся в Сиаме, много лет гастролировали с цирком и стали знаменитыми» (с. 242).
Канапе «сиамские близнецы». Россия, вторая половина XIX в.
К так называемому ореховому рококо относится столик с двойным изгибом ножек и двойными фигурными проножками.
Столик. Россия, середина XIX в.
Его столешница украшена вышитой бисером вставкой.
В стиле орехового рококо решено и кресло с расширяющейся веерообразной спинкой. Фронтальная часть основания украшена трельяжной сеткой. Судя по прямому срезу передней стороны сиденья и основания, «к креслу, вероятно, приставлялась подножная скамеечка» (с. 248) — так получался шезлонг.
Кресло. Россия, третья четверть XIX в.
О следующем экспонате — стуле каталог рассказывает интересную историю: «Стул происходит из коллекции Юрия Эрастовича Озаровского, известного артиста императорских театров, педагога и страстного любителя старины. В 1914 году в Соляном городке, купив небольшой флигель, он открыл свой частный музей, назвав его “Старый домик”. Рассматриваемый стул он поместил в “Елизаветинскую комнату”, считая его подлинником того времени» (с. 244). Коллекционер не учел того, что пружинных сидений — «достижения историзма» — при Елизавете не знали.
Стоящее справа кресло происходит из дворца Юсуповых. Навершие спинки «украшено марьяжными гербами рода князей Юсуповых… и графов Рибопьеров» (с. 244).
Стул. Россия, вторая половина XIX в.
Кресло. Санкт-Петербург, конец 1850-х гг.
У раскладного игрального столика из дворца Шуваловых две столешницы: «…одна с наборной шахматно-шашечной доской, вторая — с сукном для карточной игры. Сначала доски складываются, подобно скатерти, вдоль, а затем поперек» (с. 235).
Столик раскладной игральный. Санкт-Петербург, середина XIX в.
Мебель в стиле второго рококо можно было встретить не только в столице, но и в городах, значительно от нее удаленных. Пример тому — интерьер одной из комнат вятского губернатора. Как видно, кабинет был меблирован креслами со стеганой бархатной обивкой наподобие тех, что представлены слева и справа от постера. Производство подобной мебели было налажено в России повсеместно.
П. М. Шестаков. Интерьер кабинета с зелеными обоями в губернаторском доме в Вятке. 1859 г.
Кресла. Россия, 1850–1870-е гг.
Интересно, что в эпоху историзма разные стили могли благополучно уживаться в одном и том же предмете мебели. Взять, например, бюро-цилиндр.
Бюро-цилиндр. Россия, 1830–1860-е гг.
С одной стороны, в его конструкции прослеживаются черты рококо: ножки-кабриоли, волнистая фронтальная часть, напоминающая формы комодов-бомбе, фигурный подзор.
С другой стороны, в отделке применена свойственная ампиру техника жакоб, предусматривающая декорировку латунными полосами.
Эпоха историзма породила и другие удивительные межстилевые союзы. Так, представленный комплект мебели из Зимнего дворца «подобран из предметов, оформленных в стилях Людовика XV [кресло-бержерка и кресло-маркиза] и Людовика XVI [табурет-банкетка]» (с. 254).
Кресло-бержерка, табурет-банкетка, кресло-маркиза. Россия, 1880–1900-е гг.
Тому есть простое объяснение: «Подобные образцы мебели типичны для ассортимента крупных мебельных фабрик по всей Европе. По каталогам различных производств закупали мебель… для многочисленного обслуживающего персонала, жившего во дворце: фрейлин, учителей, воспитателей и т. д. Вероятно, в одной из таких комнат стояли и представленные кресла с табуретом» (с. 254).
Кресло-маркиза. Россия, 1880–1900-е гг.
В стиле Людовика XVI исполнено кресло из Библиотеки ранее упомянутого Новомихайловского дворца. Овальная спинка и боковины кресла выполнены в технике капитоне.
Кресло. Санкт-Петербург, 1860-е гг.
Спинка и передняя царга украшены резными перекрещенными факелом и колчаном.
Стул и стол, изготовленные на фабрике братьев Лизере, «были, вероятно, частью обстановки Александровского дворца в Царском Селе» (с. 250).
Стул, стол. Санкт-Петербург, 1883 г. Фабрика братьев Лизере
В целом «мебель, сделанная в стиле Людовика XVI, имела относительно простые прямолинейные конструкции, украшенные изящными резными элементами в виде перевитых лент, цветочных гирлянд, каннелированных колонок и т. д.» (с. 195). На выставке она была представлена довольно скромно.
Но это не повод для расстройства, особенно по сравнению с тем, что «к концу XIX века с развитием городской инфраструктуры владельцы крупных гостиниц и дорогих меблированных комнат как в Европе, так и в России стали отдавать предпочтение нарядной комбинированной обстановке в духе всех Людовиков сразу (XIV, XV и XVI). В эпоху модерна это унифицированное убранство повсеместно получило шутливое название “Louis the Hotel”» (с. 197).
Источник: «Мебель для всех причуд тела». Эпоха историзма в России: каталог выставки / Государственный Эрмитаж; Н. Ю. Гусева. — СПб, 2018.
Мураново. Усадьба имени Тютчева
«Чародейкою зимою околдован, лес стоит. И под снежной бахромою, неподвижною, немою, чудной жизнью он блестит…» Это были первые стихи, которые выучил наш сын и которые читал так, что казалось, ему потихоньку аплодирует сам Фёдор Иванович. Как понимаете, после этого и поэт, и чародейка стали практически членами нашей семьи, а поездка в Мураново, усадьбу имени Тютчева, прочно вписалась в список желаний. Причём очень хотелось увидеть её именно зимой :)
Кто б ни был ты, но, встретясь с кассой ней,
Душою чистой иль греховной
Ты вдруг почувствуешь живей,
Что есть мир лучший, мир духовный.
Главный усадебный дом — первое, что видишь при входе. Дивное сочетание каменной строгости и деревянной необузданности, причём первое облачено в романтически розовый, а второму отдан мышиный серый. И не всё так прозрачно. Оказывается, весь дом — деревянный, а кирпич — всего лишь декор.
Со всех сторон дом открывается, как новая «личность». Маленький «стеклянный домик» на крыше слева — это световой фонарь, его придумали, чтобы не использовать свечи и керосиновые лампы в части дома, где жила прислуга.
С этой же южной стороны дома был организован зимний сад, но его быстро упразднили, слишком дорогое было удовольствие.
Сохранилась акварель Дмитрия Путяты «Часть дома с южной верандой» (1878 год), и можно пофантазировать на тему, как это было.
С этого же крылечка выходила к свои крепостным Салтычиха в сериале «Кровавая барыня», который снимался в том числе и в Мураново. Было это не так давно — в 2017 году. Очень злой и беспощадный получился сериал. В роли Салтычихи — Юлия Снигирь, наша с вами землячка.
Источник фото телеканал «Россия».
С той стороны даже стены плачут… Или мироточат? :)
Парадный вход внезапно оказался с другой стороны — совсем не тот, что смотрит на кассу музея, и не тот, с которого вершила судьбы киношная Салтычиха.
С северного фасада обнаружился кружевной балкон с ледяными бусами :)
В дом мы вошли, как и положено лицам недворянского сословия — с чёрного хода, отряхнувшись от снега, обув бахилы и смиря гордыню :)
На барскую сторону нас провели через полутёмный узкий коридор. Помните, световой фонарь? Вот так он выглядит изнутри :)
Первое, что узнали и чему удивились, что нынешний дом построен вовсе не при Тютчеве и не его роднёй, а Евгением Абрамовичем Баратынским, который тоже был известным поэтом, дружил с Денисом Давыдовым, соперничал с Пушкиным и, если бы не кудрявый гений и его реформа языка, мог бы быть поэтом России номер один.
В самой первой комнате нам показали «портретное древо хозяев усадьбы», в центре композиции, конечно же, Тютчев, а маленький портретик Баратынского справа и внизу от него.
Вернувшись домой, я заинтересовалась творчеством Баратынского. Что там у него про зиму, какие мысли про чародейку? Читаю:
Где сладкий шёпот моих лесов?
Потоков ропот, цветы лугов?
Деревья голы; ковёр зимы
Покрыл холмы, луга и долы.
Под ледяной своей корой
Ручей немеет; всё цепенеет,
Лишь ветер злой, бушуя, воет
И небо кроет седою мглой.
Зима идет, и тощая земля
В широких лысинах бессилья,
И радостно блиставшие поля
Златыми классами обилья:
Со смертью жизнь, богатство с нищетой,
Все образы годины бывшей,
Сравняются под снежной пеленой,
Однообразно их покрывшей.
Перед тобой таков отныне свет;
Познай, тебе грядущей жатвы нет.
Колкий и непримиримый Баратынский :) Не только поэт, но и сам себе архитектор. Свой дом-шедевр он построил в 1842 году на месте старого барского дома, который принадлежал его тёще Екатерине Петровне Энгельгардт. Она владела Мураново с 1816 года (её портрет на той же «стене славы» слева от Тютчева). Баратынский же удачно женился на старшей дочери Энгельгардтов Анастасии Львовне и таким образом получил право хозяйничать в поместье.
Дом у Баратынского получился такой же непримиримый и нестройный, как сам поэт. Он проектировал его без помощи архитектора, по собственному рисунку, руководствуясь вдохновением. Одной из фишек была «башня уединения и вдохновения», как у Вальтера Скотта. Она получилась невысокой, всего в два этажа, но, в отличие от многих русских усадеб, не была бутафорской. Баратынский часто в ней уединялся и писал стихи. В остальном дом был типичным для XIX века: несколько гостиных, столовая, библиотека, кабинет на первом этаже и спальни на втором.
Было ещё одно заморское ноу-хау, которое Баратынский внедрил при постройке дома. Между внешним кирпичным слоем и внутренним — из вертикально поставленных бревен находился воздушный зазор, который сохранял тепло в лютый мороз и прохладу в жару. Этакий «Дом-термос» :) Вертикальные брёвна можно увидеть сразу при входе.
Вот как писал Баратынский о Мураново:
Я помню ясный, чистый пруд;
Под сению берез ветвистых,
Средь мирных вод его три острова цветут;
Светлея нивами меж рощ своих волнистых,
За ним встаёт гора, пред ним в кустах шумит
И брызжет мельница. Деревня, луг широкий,
А там счастливый дом… Туда душа летит,
Там не хладел бы я и в старости глубокой!
Имение было «страной поэта Баратынского» до 1844 года. Он умер от разрыва сердца, путешествуя по Италии. В 1850 году Мураново перешло к его ближайшему другу — литератору Николаю Васильевичу Путяте, который был женат на младшей дочери Энгельгардтов Софье Львовне.
И, наконец, в этой комнате нам раскрывают тайну, почему усадьба носит имя Тютчева, а не Баратынского, Энгельгардта или Путяты. И почему в дверном проёме виден силуэт кровати, привезённой из Царского Села, на которой умер великий поэт Фёдор Иванович Тютчев…
К слову, Фёдор Иванович Тютчев в Мураново никогда и не жил, и нет ни одного стиха его авторства, посвящённого здешним местам. Неожиданно? :)
Единственный архивный документ, который связывает его с Мураново — это письмо сыну, в котором он поздравляет его с приобретеньицем поместья и обещает как-нибудь навестить-погостить. Но нет ни одного документального подтверждения, что это намерение он выполняет.
О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги, —
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.
Приобретеньице произошло в 1869 году, когда Иван Фёдорович Тютчев, младший сын поэта, женился на единственной дочери Путят Ольге Николаевне и стал хозяином Мураново.
Сын понимал, что отец — гений, а потому решил увековечить его имя и создать домашний музей в его честь. Так Мураново стало музеем-усадьбой имени Ф. И. Тютчева, а комнаты наполнились его вещами, портретами и книгами…
Сам Тютчев поэтом себя не считал и почти не публиковался. Он был дипломатом, тайным советником, членом-корреспондентом Петербургской Академии Наук, знал 10 языков и больше 20 лет жил за границей. Широкое признание его поэзия получила только после его смерти.
Эти строки теперь знает каждый российский школьник:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
А вот про любимое кресло великого Тютчева мало кто знает. А оно стоит в Мураново и ждёт заслуженных восторгов! :)))
Перо, которым поэт написал последнее письмо, тоже там…
Иван Фёдорович Тютчев свозил в Мураново личные вещи отца и членов семьи из Петербурга, Москвы и Овстуга, родового имения Тютчевых в Орловской губернии, обветшавшего к концу XIX века, начиная с 1874 года. А в 1918 году Тютчевы добровольно и благоразумно передали Мураново государству (спасли, можно сказать!). Как итог — охранная грамота от Наркомпроса и разрешение Ленина на открытие музея великого русского поэта Тютчева, стихи которого вождь постоянно перечитывал и цитировал. Кстати, любовь Ленина к поэзии Тютчева даже в современном кино эксплуатируют :)
В 1920 году Мураново становится одним из первых литературно-мемориальных музеев революционной России. И это на год раньше Ясной Поляны.
Представляю, что думал пролетариат и крестьяне, посещающие залы усадебного дома, полные антиквариата, смотря на французский фарфор, изящные лампы с изображением Наполеона и мраморный столик с римской мозаикой, который стоит столько же, сколько всё поместье целиком! :)
Дом-музей Тютчева волей судеб является домом-музеем всех четырех уважаемых семей. Здесь полно вещей, которые принадлежали лично Баратынскому, Путятам и даже Энгельгардтам. Каждая комната как сокровищница, и у всех предметов есть история.
Вот массивный французский диван «крапо» (1840-е гг.), домочадцы называли его «жабой» :)
Вот обеденный стол «сороконожка» — за ним помещалось ровно 20 человек, когда его раскладывали, отсюда и название. Шкаф в углу переделан из кровати — очередная забава Баратынского :) Хрустальная люстра — никакая не подделка (экскурсовод подчеркнула нам этот факт, намекая, что частенько в усадьбах представлена бутафория).
Фарфоровые чайные и кофейные пары с изображением гербов Тютчевых и Пфеффелей были подарены братом невесты к свадьбе Федора Тютчева и Эрнестины Пфеффель в 1839 году. Это был второй брак поэта.
Чугунная икона Спаса Нерукотворного. Честно говоря, я и не знала, что такие были. Если не ошибаюсь, каслинское литьё конца XIX века.
В этой «сумеречной» комнате с окнами на север работал Баратынский. В 1874 году к его самодельному бюро присоседили обстановку петербургского кабинета Фёдора Ивановича Тютчева. С тех пор комнату называют «кабинетом двух поэтов».
Книжная закладка «рука в фетровом манжете», принадлежавшая Баратынскому и царственно возлегающая на его «Сумерках».
Подставка для чернильниц, стаканчики для ружейной дроби, которой чистили гусиные перья, спичечница-совочек, колокольчик — на письменном столе Тютчева.
Но больше всего в барском доме часов! Кажется, что они тикают изо всех углов :) Точности, правда, никакой.
И любо мне, и сладко мне,
И мир в моей груди,
Дремотою обвеян я —
О, время, погоди!
Соврала. Портретов ещё больше, их сотни! Со стен смотрят незнакомые красавицы и красавцы, старики и дети. Экскурсовод без устали и монотонно перечисляла их имена, отчества, фамилии, истории и родственные связи, делая экскурсию невыносимо занудной и похожей на стук дятла. Так хотелось её остановить. И вспоминалась её фраза при входе в дом, обращённая к бабушкам-смотрительницам: «Какие полтора часа, я и за час управлюсь!»
Кстати, интерьер в доме постоянно меняется: предметы перекладываются, мебель переставляется, портреты перевешиваются, в общем дом «живёт». А возможно, призраки двух поэтов шалят :)
Выходим из «сумеречного» дома. Сколько же за его пределами солнца, света и свободы!
Погода шепчет, чародейка-зима мягко стелет белоснежные ковры, над крыльцом плачут сосульки, щебечут птички-невелички… День полон поэзии, её в нём через край.
Первым встречаем кота-Баюна. Будто читая мои мысли про сумбурность экскурсии, кот показывает язык. Смешно :)
Идём меж высоченных лип, точнее «сумеречных детей», как их называл Баратынский. Липы будто подпирают небо :)
Аллея приводит нас ко флигелю с кухней, это место называют «Бабушкино». В 1879 году Иван Федорович Тютчев построил их для своей матери, Эрнестины Федоровны Тютчевой (урожденной баронессы фон Пфеффель).
Вязанное и точно накрахмаленное крыльцо :)
Припорошенный ванилью вход. Когда в усадьбу приезжают потомки Тютчевых, они живут во флигеле — «у бабушки Эрнестины».
Детский домик. В том же стиле и в том же цвете.
В усадьбе есть домашний храм — Храм Спаса Нерукотворного. Его построили в 1878 году. Выглядит очень необычно, как снаружи, так и внутри.
Здесь хранится чудодейственная икона Божией Матери «Умиление». Это копия иконы, на которую 1000 дней и ночей молился Серафим Соровский. До революции она хранилась в Девеевском монастыре. Говорят, излечивает от любого недуга (на фото справа от распятия, с голубой шторкой).
У восточной стены церкви похоронены сын, внук и правнук поэта Тютчева: Иван Федорович (умер в 1909 году), Николай Иванович (умер в 1949 году) Кирилл Васильевич Пигарев (умер в 1984 году).
Церковная колокольня больше напоминает сказочный теремок. Она была восстановлена к 2000-летию Рождества Христова по фотографиям старой звонницы, колокола для неё отлили на Урале.
На крылечке храма продают деревенское молоко, сметану, творог и сыр.
Перед тем, как сказать Мураново «До свидания!», мы заглянули в избушку с уютной надписью «Буфет в амбаре», где продают знаменитые мурановские вафли, испечённые по рецепту XIX века, безе «Шпанский ветер» и чай из мурановских трав-мурав.
Каждая мурановская вафля (вкусная, хрустящая, румяная!) нарядно упакована . Стоит 50 рублей. «Шпанский ветер» идёт по той же цене. Чай - 40 рублей. Жаль только подают его не в чашках, а вот так прозаично — в бумажных стаканчиках…
Круто, что исторические вафельницы с изображениями двуглавых орлов для выпекания фирменного мурановского угощения изготовлены не где-нибудь, а в нашей родной Туле!
На одной из них выгравировано место и время производства —
«Тула 1808 год».
Понятно, что нынешние вафли тиражируют на чём-то попроще, но всё равно приятно чувствовать сопричастность туляков к такой доброй и вкусной затее.
Наевшись вафель, напившись чая, выходим за ворота и видим, как солнце мягко скользит по холмам и макушкам ёлок.
Остаётся только набрать воды из Барского колодца. Все поколения обитателей усадьбы брали воду только отсюда. А с момента постройки храма Спаса Нерукотворного к колодцу стали совершать крестные ходы. Источник освящён во имя Казанской Божией Матери.
Вода считается целебной и уникальной по своему составу, она исходит из земли в 12-ти местах. «Паломники» это знают, поэтому забор воды идёт в промышленных масштабах! :) Это всё — в одни православные руки, все-все бутыли.
В ближайших окрестностях Мураново столько святых источников, что я устала фотографировать (на самом деле их ещё больше! святая земля?).
Так как мы путешествовали с мамой, то посетили несколько из них (по пути же!). Я читала растиражированные таблички, заслуги святых и просьбы о пожертвованиях, а на душе было как-то не очень. Единственное место, которое не показалось чрезмерно крикливым, оказалось в деревне Данилово - это был Святой источник Благоверного князя Даниила Московского. Вот там мы и набрали воды :)
До Мураново можно добраться и своим ходом из Москвы: на электричке от Ярославского вокзала до станции Ашукинская или Софрино, далее автобусом № 34 или маршрутным такси до остановки «Музей Мураново».
Хотите поделиться своими «дорожными историями»? Пишите
в личку Татьяне Афанасьевой
И да здравствует наш общий и бесконечный «Гульбарий»! ;)
Коллекция мебели ГМП
Коллекция мебели включает образцы различных периодов и стилей русского и западноевропейского мебельного искусства второй половины XVIII - начала XX века.
Основа коллекции – мебель первой трети ХIХ века, характерная для пушкинской поры. Она широко и разнообразно представлена в музейных экспозициях «Пушкин и его эпоха» на Пречистенке и в «Мемориальной квартире А.С. Пушкина на Арбате». В коллекции также имеется редкая и замечательная по своему исполнению русская мебель конца XVIII века и великолепные образцы отечественной и западноевропейской мебели конца XIX - начала XX века.
Мемориальные предметы мебели, связанные с именем поэта и его окружением, представляют особый интерес. Среди них:
- мебель из усадьбы Гончаровых «Полотняный завод». Это стул и табуреты-пуфы в китайском стиле с ажурной резьбой, заказанные Гончаровыми к приезду в имение императрицы Екатерины II в 1795 году; один из оригинальных столиков-«боб», специально сделанных для концертного зала усадьбы и другие предметы;
- кровать-кушетка, принадлежавшая другу А.С. Пушкина С.А. Соболевскому, в доме которого в свои приезды в Москву поэт не раз и подолгу останавливался - по легенде он любил отдыхать на ней;
- кресло из «Погодинской избы», как называли дом вблизи Новодевичьего монастыря, в котором жил знакомый А.С. Пушкина – историк, писатель и журналист М.П. Погодин;
- ломберный (дорожный) столик из семьи Хитрово, владевшей домом 53 на Арбате, где в 1831 году незадолго до женитьбы, нанял квартиру А.С. Пушкин;
- два шкафчика для книг из дома директора Публичной библиотеки и президента Академии художеств А.Н. Оленина, частым гостем которого бывал А. С. Пушкин.
Мемориальные предметы мебели уникальны: они входят в особо ценный разряд экспонатов музея. Большинство из них введены в экспозиции музея.
В фонде мебели находятся самые разнообразные предметы – это столы, кресла, секретеры, стулья, бюро, комоды, диваны. Мебель расставлена по тематическим комплексам, внутри которых она собрана по признаку стилевого единства, конструктивного и орнаментального исполнения. Комплексы отражают характерные особенности художественных стилей в развитии мебельного искусства с конца XVIII и до начала XX столетия. Кроме того, тематические комплексы рассказывают едва ли не о главном в мебельном мастерстве - материале, его разнообразии, столярных и декоративных свойствах. Можно узнать об особых пристрастиях в разные эпохи к красному дереву или ореху; об открытии русскими мебельщиками неповторимого по текстуре и колориту материала – карельской березы; увидеть, как мебельные мастера имитировали бронзовый декор золочеными по левкасу резными деревянными элементами.
Украшением коллекции и одним из ранних предметов мебели в собрании музея является комод наборного дерева 1770-х годов с архитектурными пейзажами на лицевых стенках выдвижных ящиков, выполненных в популярной тогда технике маркетри. Еще одним раритетом по праву можно считать внушительных размеров стол из тополя со скульптурами египтянок в роли кариатид.
В коллекции имеются образцы дворцовой мебели первой трети XIX века, выполненные по проектам известных архитекторов русского ампира: диван и кушетка из гостиного гарнитура 1817-1819 годов по рисункам К.И. Росси, стул со спинкой в виде лиры из гарнитура 1810 года по эскизам Л. Руска.
Наряду с дворцовой «именитой» мебелью собрание музея включает и предметы, бытовавшие в разных слоях русского общества. Например, короткий, почти квадратный диван «crapou» (в переводе с французского: «жаба»), первой трети XIX века; шкаф-«монашка» красного дерева, по своим простым формам и пропорциям являющийся прекрасным образцом русской мебели начала XIX века; привезенный из Северной Европы в
Эти и другие предметы убранства жилого интерьера, привычные в прошлое время и ставшие музейными экспонатами, знакомят с историей мебельного искусства конца XVIII – начала XX столетия.
Читайте также: