Щи на столе голова на плечах
Обновлено: 12.05.2024
«С ночи припухшие веки,
Утром счастливый свет глаз.
Шёпотом: «милый, мой милый,
Что же нам дарует жизнь?»
В котором он последнею строку переиначил на свой, как ему казалась более удачливый лад.
– Не отмалчивайся, говори, – настаивала Лена.
Фёдор не стал цитировать эту строфу, вроде бы и в тему, но с надрывом, а ему хотелось просто пошутить.
– Ты самая нежная, ласковая, чудная, – самым проникновенным, самым вкрадчивым голосом произнёс он.
– Ещё, – мечтательно попросила Лена.
И тут Фёдор обидел Лену, не задумываясь брякнул:
– Ты самая мягкая!
– Да. – недоуменно протянула она, и глаза её начали постепенно наполняться влагой. Еле слышно шмыгнув носом, уткнулась лицом в подушку. Фёдор принялся её тормошить, что-то блеять про мягкий характер, но Лена сохраняла свою отстранённость.
– Извини, я не думал, что ты такая сентиментальная, – наконец, сказал он.
– Ты меня с кем-то сравнил, – обиженно, в подушку, заявила Лена.
– Ну вот, типичный образец женской логики, – продолжал изворачиваться Фёдор. Лена повернулась к нему и с грустными интонациями, прерывающимся от обиды голосом, стала говорить:
– Знаешь, когда меня обижают, я всегда представляю себя раненой птичкой, которая скрылась в кустах неловко неся поврежденное крылышко… Но потом я клювиком поправила пёрышки и улетела… а нехороший мальчишка с рогаткой поцарапался в кустах и ничего не нашёл, - уже веселее, усмехаясь уголками губ закончила она.
– Нет, нет, – не согласился Фёдор, – тот мальчишка нашёл одно пёрышко от птички, поцеловал его, попросил прощения у птички, поломал рогатку и сказал:
– Вернись ко мне моя дорогая птичка, я тебя буду беречь и лелеять, холить и пестовать!»
– Правда? – восхищенно спросила Лена.
– Честное пионерское слово, – торжественно произнёс Фёдор и отсалютовал.
– Я тебе не верю… пока не верю… Продолжала делано сердиться девушка, а глаза её смеялись и сияли.
В тот же день они предприняли совместный выход «в город, на люди». Фёдор с интересом наблюдал за её поведением. Это было продолжением их знакомства. И он пару раз «ненароком» поймал её оценивающий взгляд.
– Ну, и как я? Соответствую высоким стандартам?
– Угу! А также глубоким и широким!
– Ой ли?
– «Жуб» даю!
– Ты это… поосторожнее с зубами-то…
Они дружно рассмеялись, довольные.
И вот на улицах города можно было наблюдать ещё одну влюблённую пару, взявшись за руки они брели среди людского шума, погружённые в свой, нонвербальный, еле уловимый мир.
На следующий день Лена снова не пошла на занятия. Фёдору это ужасно льстило, но он стращал Лену:
– А не боишься? Старушка «Извергиль» не предаст тебя остракизму?
– Не посмеет, у меня влиятельные родственники, – отшучивалась она. В тот день, по предложению Фёдора, они подались на мероприятие в фотоклуб. Мероприятие претенциозно называлось фестиваль фотоискусства, и как обещал плакат предусматривал сенсационную программу. В другое время Фёдор бы посчитал великим счастьем побывать на таком фестивале, но не сегодня. Может реклама плохую шутку сыграла, может Фёдор был немножко не «в себе», но чего-то нового, концептуального, он для себя не открыл.
– Вот, пожалуйста, перестройка в действии. Сплошной пессимизм. Если раньше людей потчевали добротным портретом токаря, комбайнёра или заботливого наставника, то сейчас засилье «актовой» фотографии, – недовольно говорил он Лене. Осмотр экспозиции закончился в местном буфете. Тут надо отдать должное фантазии устроителей. Отдельные кабинки в полутьме, стилизованные под «тёмную комнату», с подсвеченными фотографиями в стиле софтпорно. Подали закуску, и вино такое кислое, что Фёдор невольно насторожился, не реактив ли какой, по ошибке. Лена с любопытством осмотрев «барышень» невинным голосом спросила:
– С чего это так художников и фотографов тянет на обнаженную натуру?
– Рыночные отношения, всё в духе времени, – отвечал Фёдор, - есть спрос – будет предложение.
– Да, так просто? А как же служение высокому искусству? Воспевание красоты, гармонии, пластики?
Не верь. Никакого служения, во всяком случае тут. Созерцание такого образа имеет определенную окраску, а создание тем более. Фёдор ошалел от кислого вина и весь заряд скептицизма безоглядно тратил на подвернувшуюся мишень.
– Заставить женщину обнажиться, а затем лишить это покрова интимности, это… суррогатный половой акт для некоторых фотографов-недоучек и прочих озабоченных.
– Но женщины это делается добровольно, – возразила Лена.
– Когда добровольно, а когда и под давлением… Может ты обратила внимание на многих фотографиях до полусмерти перепуганные девицы? Так условно называемые модели. То-то и оно! Этот фотограф-щегол ни о искусстве, ни о судьбе женщины не думает. Ему лишь бы заявить о себе: «Я тоже фотограф, я тоже голых женщин фотографирую».
Дальше последовал «коварный» её вопрос.
– А ты фотографировал обнаженных женщин?
Фёдор чуть не поперхнулся вином.
– Только честно, – по-своему истолковав замешательство, добавила она.
– Ну, эта фаза… и у меня была… К счастью закончилась только контрибуцией, – тщательно подбирая слова отвечал Фёдор.
– А могло и плохо закончиться? – Беспристрастным голосом, как бы нехотя спросила Лена. Но Фёдор уже почувствовал её крайнюю заинтересованность, она вся обратилась в слух.
– Вообще-то интрига была ещё та, но съёмки, как таковой не было. Был фотомонтаж, моя шалость помноженная на череду невероятных совпадений и – как принято – наказание. Вот и всё. Бубнил Фёдор.
– А вот здесь, поподробнее пожалуйста, поподробнее, – с какой-то строгой учительской интонацией настаивала Лена.
– Хм-м, – озадаченно хмыкнул Фёдор. – Ну ты уже слышала, как я говорил – бытует шутливое мнение, что настоящий фотограф это тот, кто фотографирует голых женщин. Вот я и решил доказать свою состоятельность перед одним товарищем. А так как моя благовоспитанность, – Фёдор сделал круглые глаза, – не позволяла приставать к женщинам с непристойными предложениями, то я был вынужден пойти на хитрость и сфальсифицировать съёмку. У меня есть очень редкое издание анатомического атласа-пособия для художников, вот я оттуда и наснимал. Изгалялся я довольно долго, но получилось правдоподобно. Оппонент был посрамлен, я воодушевлен, и на радостях дал посмотреть одному разгильдяю. Тот из неизвестных мне причин показал моё творчество на своей работе. А дольше начался сон, бред, галлюцинация. На одном из снимков опознали беспутную дщерь одной из его сотрудниц. Все бы ничего, но она была в бегах, и это усугубило мою вину. Была большая разборка, мне пришлось сознаться в своих «изысках», предъявить как алиби пособие, но дело приняло непредвиденный оборот. При ретуши я прилепил этой лупоглазой модели, для большего шарма, родинку на манер… ну знаешь, как у индийских красавиц на лбу, между бровями. Таков был мой каприз. Вот этот каприз и сослужил мне плохую службу. Мне потом показали фотку этой беглянки, особое сходство подчеркивала именно эта индийская родинка. Дело начало принимать плохой оборот, но тут к моему счастью блудная дщерь возвернулась. Радовался я, наверное, больше чем её родители. Ну, а в милиции, а дело дошло и до неё, вопрос решился, как всегда в её пользу. Меня там так напугали, что я с легкостью расстался с энной суммой и был ещё доволен. Вот такой казус.
– Занятно, – коротко прокомментировала услышанное Лена. – А теперь тебя на экстремальные виды съёмок не тянет?
– Ты знаешь, как-то нет, – коротко, чтоб закрыть тему ответил он. Про свой суперпроект он совсем не хотел распространяться. Да собственно он его уже таковым и не считал. Одно претензионное название чего стоило. Блажь какая-то. И чтобы окончательно исчерпать опасную тему Фёдор принялся абстрактно рассуждать о трудностях самовыражения художника, о трудном и длительном поиске своего пути.
– Ну, у тебя-то я думаю, что проблем нет. У тебя свой стиль, оригинальные решения, – то ли шутя, то ли всерьёз заявила Лена.
– Да какой это стиль. Технические ухищрения, фаза, не более того! Неопытный фотограф похож на фальшивомонетчика, – продолжал сеанс самобичевания Фёдор, – и их надо сажать в тюрьму, но поняв, что переборщил, с улыбкой добавил, – суток на пятнадцать.
– Откуда же тогда опытные возьмутся? – с деланным возмущением спросила Лена.
– Оттуда, из камеры. Выйдут и не будут свои случайные кадры за шедевры выдавать, кичиться и раздуваться от тщеславия. Ты знаешь, – понизив голос, – продолжил Фёдор, – то что я раньше говорил – так шелуха и чепуха, главное, я столкнулся с такой вещью, которая меня сильно озадачивает. К примеру: портреты одного и того же человека, с разных ракурсов, в разных интерьерах, не так уж сильно и рознятся. У другого же, опустишь камеру сантиметров на двадцать-тридцать, поменяешь чуть поворот головы, и вот. Из Иванушки-дурачка получается совсем другой человек – Иван-царевич! Вот тебе и объективность объектива. И я никак не поймаю закономерность, мистика, да и только! А ведь общепризнанный признак мастерства – это высокая повторяемость результата, а у меня дальше наблюдений и редких кадров, увы, ничего и нет. Получается недоучка я, – совсем упавшим голосом закончил саморазоблачающий монолог он.
Лена положила свою маленькую горячую ладошку на руку Фёдора, и тем, утренним, грудным альтом попросила:
– Я хочу, чтобы ты меня сфотографировал…
Фёдор долго, задумчиво, смотрел на Лену. Хорошо, наконец, ответил он, мне кажется, что я нашёл верный образ. Только, только… ты согласилась бы взять на руки маленького ребёнка? Младенца?
Она недоверчиво улыбнулась,
– Какого младенца? А где мы его возьмём. – И запунцевев, прижавшись к нему, прячась от насмешливого взгляда.
Прошла неделя. Обычно пишут стремительно прошла неделя. «И был вечер, и было утро: День седьмой». За это время Фёдор и Лена сотворили свой маленький, но, увы, несовершенный мир. Дальнейшую жизнь они казалось не могли представить друг без друга, но вдруг выяснилось, что жизненные обстоятельства сложились так, что им придётся расстаться. Лена училась на последнем курсе педагогического института, Фёдору же предстояло ещё отработать два оставшихся года из десяти на производстве, чтобы ведомственную квартиру обратить в свою законную. Фёдор чуть похохорился, мол брошу всё, гори оно синем пламенем, но Лена рассудила просто:
– Ты к своей цели шёл восемь лет, а я четыре, и если кому что и бросать, так это мне. Конечно, Фёдор об этом и слушать не захотел. Он уже знал, как много значит для Лены учёба, знал её планы на будущее, это был наверно один из тех редких случаев, когда человек счастливо и увлеченно шёл своей стезёй, и перейти ему дорогу Фёдор посчитал бы последней степенью эгоизма.
– Ничего, ничего, – успокаивая то ли себя, то ли Лену говорил Фёдор, – год, конечно, срок большой, но это не десять… и потом, мы испытаем наше чувство, совсем грустно закончил тираду Фёдор. То, что будет через год он представлял весьма смутно. Лене настоятельно советовали по окончании института поступить в аспирантуру, но он надеялся, что что-то изменится, и через год они всё-таки встретятся, чтобы уже не расставаться. А про два года он и слышать не хотел. Но если бы он знал, как скоро его чаянья им же самим будут жестоко порушены.
Лене в тот последний день перед расставанием тоже было не по себе, она была тиха, малоразговорчива, и во взгляде её больших глаз сквозила какая-то отрешенность. Вечером Фёдору так и не удалось её расшевелить; ни забавные случаи из жизни рассказанные и показанные Фёдором в лицах, ни чтение вслух книги, ни кроссворд, ничто не возымело нужного действия, и они рано легли спать. Лена спала беспокойно, среди ночи она, вдруг, проснулась, села на кровать тревожно поводя головой. Фёдор тоже проснулся, наверно её тревога передалась и ему.
–Ты что не спишь? – хриплым, со сна голосом спросил он.
– Тихо, – она конспиративно приложила палец к губам. Фёдор приподнявшись на локте тоже начал напряженно вслушиваться, но кроме шума в ушах ничего не услышал.
– Ты чего-нибудь слышишь? – почему-то переходя на шёпот спросил он.
– Ребёнок. Маленький ребёнок где-то плачет, тихо и жалобно.
Фёдор опять прислушался, но тишина была абсолютной.
– Ничего не слышу, да тебе это приснилось, – успокаивал он Лену, – ложись, будем спать, – через зевоту с умиротворённой интонацией произнес он. Лена чуть помедлив легла, тесно прижавшись к нему. Фёдор обняв её, неловко ткнулся губами в лицо и с удивлением почувствовал на своих губах соленую влагу.
– Глупенькая, ты сама как ребёнок, – шепнул он ей, и протяжно вздохнув, тут же погрузился в прерванный сон.
– Фёдор, Фёдор, ты не вернёшься ко мне. Мы поторопились, мы прошли мимо чего-то важного, главного, необходимого… и в этом виновата я.
Эти слова произнесённые скороговоркой и шёпотом Фёдор уже не слышал. Он безмятежно спал.
– Мне это снилось, – продолжала Лена, – мне часто снился сон, что я куда-то иду по незнакомому, красивому городу, вокруг множество оживлённых и весёлых людей в нарядных одеждах, но они заняты только собой, совсем не замечают меня, не обращают никакого внимания и на мои вопросы. Я изгой, я одна, я отвергнутая! Мне становится всё страшней и страшней, я начала метаться, побежала, споткнулась, упала. И тут, когда казалась помощи прийти неоткуда, когда казалось, что надежда вернуться к людям погибла навсегда, ко мне протянулась чья-то рука, рука помощи. Она тянулась ко мне, а я к ней, со сладостным замиранием сердца. Ближе, ближе, и вот наши ладони соприкоснулись, но вместо теплоты и поддержки – пустота и холод… Это был фантом, это был призрак… И на ней, точно так же, как у тебя была начертано: «ЭТО–ТАМ». Скажешь смешно? Но я просыпалась от отчаяния и в слезах…
Отпуск заканчивался. Время оставалась в обрез, только на дорогу домой. В день отъезда резко похолодало, город окутала какая-то мгла, грозившаяся просыпаться первым снегом. Фёдор пытался было уговорить Лену не провожать его до вокзала, но она решительно на этом настояла. Закинув вещички в купе они до последнего момента были вместе на перроне. Но вот уже скрипнули тормоза, вагоны плавно и бесшумно начали набирать скорость. Фёдор порывисто обнял Лену и приник к её губам. Поцелуй был коротким, но Фёдор в полной мере ощутил тот запах и вкус ставшие такими близкими и родными.
– Беги! отстанешь, беги! – торопила его Лена прерывающимся голосом, лицо же её было искажено волнением. Заскочив в тамбур он ещё успел помахать ей рукой, но был оттеснён не в меру ретивым проводником спешившим закрыть дверь. Бросив прощальный взгляд Фёдор словно сфотографировал Лену, такую он её потом часто вспоминал: в легком плащике, с прощальным жестом поднятой руки, трогательную и беззащитную в своей простой красоте…
r_perm
“Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове” впервые была напечатана в апреле 1933 г. в газете «Пионерская правда». Главным положительным героем этого произведения был Мальчиш-Кибальчиш, который в отсутствии взрослых, ушедших на фронт, был лидером мальчишеского сопротивления против главного врага – ненавистных буржуинов. В общем конец истории такой – буржуины победили и путём предательства пленили Мальчиша, но так и не сломили его дух. В конце концов его убили, но он стал героем и символом стойкости духа.
С Мальчишом - Плохишом всё ясно: его прозвище само говорит за себя. А вот что означает кличка "Кибальчиш"?
Тайна сия велика есть. В Интернете можно найти всевозможные догадки и версии этимологии этого слова, но ни одна из них не является полностью доказуемой.
Евгений Деменок выдвигает свою оригинальную версию: "Мало кому известна история происхождения странного имени Мальчиш-Кибальчиш. С Мальчишом-Плохишом всё понятно. Тогда почему правильного мальчика не назвать Хорошиш? Как выяснилось, на то было несколько причин. Во-первых, Хорошиш – слишком примитивно, лобово, да и звучит неблагозвучно. А самое главное – в первоначальном варианте Мальчиша звали не Кибальчиш, а Кипальчиш. То есть мальчик в кипе. Именно еврейский мальчик, по задумке Аркадия Гайдара, должен был дать смертельный бой злобным буржуинам. Возможно, такая идея была продиктована тайным увлечением идеями Троцкого – ведь первый свой рассказ Гайдар назвал «Р.В.С.» – в честь Революционного Военного Совета, которым Троцкий руководил в самые сложные годы гражданской войны. Причём Гайдар не побоялся опубликовать рассказ с таким названием в то время, когда Троцкий уже попал в опалу. Возможно, эту идею писателю подсказала жена, Рахиль Лазаревна Соломянская. Как бы там ни было, в последний момент Аркадий Петрович заменил в имени Мальчиша одну букву. Таким и узнала его большая Советская страна."
Еврейский след в корнях гайдаровских героев не случаен: первая жена Аркадия Петровича, родная мать его сына Тимура, Рува – Лея Лазаревна Соломянская, а вторая жена, в семье которой рос и воспитывался Тимур, – Дора Матвеевна. Обеим женщинам довелось пройти лагеря ГУЛАГа… У Егора Гайдара – в нынешней России его имя более на слуху, чем позабытого деда-писателя – во втором браке жена Марианна, дочь известного фантаста Аркадия Натановича Стругацкого…
Существует также версия, что имя своего героя Аркадий Гайдар придумал, взяв за основу фамилию русского революционера, народовольца, Кибальчича Николая Ивановича, казнённого за участие в убийстве царя Александра II Освободителя.
Очень "прикольная" версия происхождения имени Кибальчиш выложена на сайте УТЕЧКИ
"Кавказское племя амазонок, или как мы их назвали кавказонки, было очень воинственно и вело непримиримую войну за выживание с окружающими племенами и народами. Главным их конкурентом было племя, названное учёным “кавказскими недоросликами”. Это было племя людей, рост которых, судя по записям, не превышал 120 сантиметров. Причём они не были карликами, а имели нормальное телосложение, сравнимое с сегодняшними подростками 11-12 лет. Одной из особенностей недоросликов с Кавказа была повышенная волосатость, то есть, на всех частях тела, включая даже лицо, волосы росли гораздо гуще обычного. И тут можно провести аналогию с хоббитами, описываемыми Толкиеном.
Кавказонки называли их “мальчи кибальчи”, что на их языке, учитывая их диалект, который довольно сильно изменился вдали от изначального места обитания амазонок, означало “мохнатые подростки”.
В записки учёного по имени Александр упоминается, что будучи в 1922 году с экспедицией в Хакасии, где они застряли надолго в результате Гражданской войны, этот учёный-археолог имел беседу с красным командиром Голиковым (Гайдаром), в котором упоминал вышеизложенный факт.
Так что можно утверждать, что после начала своей писательской карьеры Аркадий Гайдар использовал в своей сказке как имя главного героя слегка изменённое историческое название, которое он случайно запомнил."
Впрочем, у Аркадия Гайдара есть и другие персонажи с "прикольными" именами. Например, Чук и Гек. Имён таких в русском языке нет, а что они значат - никто толком не знает. Все эти Кибальчиши, Чуки и Геки родились в воспалённом воображении советского детского писателя, который, по словам его коллег красных комиссаров, был не героем, а психически больным человеком с маниакальной страстью к убийствам
Из дневника Аркадия Гайдара: «Хабаровск. 20 августа 1931 года. Психбольница. За свою жизнь я был в лечебницах раз, вероятно, восемь или десять -- и все-таки это единственный раз, когда эту -- хабаровскую, сквернейшую из больниц -- я вспомню без озлобления, потому что здесь будет неожиданно написана повесть о «Мальчише-Кибальчише».
Которую Аркадий Гайдар закончил словами: «Прощай, Мальчиш… Останешься ты один… Щи в котле, каравай на столе, вода в ключах, а голова на плечах… Живи, как сумеешь, а меня не дожидайся».
А в 1939-м, Аркадий Гайдар сказал своему взрослеющему 13-летнему сыну, в будущем – контр-адмиралу Тимуру: «Видел сон: я впереди на коне, со знаменем и горном. Сигнал к атаке. Оглядываюсь – никого». Действительно – ни-ко-го! Нам неведома реакция сына на страшный, по своей безысходности, сон отца, подводящий итог его жизни. «В сущности, у меня есть только три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок и папаха, и больше ничего и никого, – писал он Тухачевскому. – Ни дома, ни друзей. И это в то время, когда я вовсе не бедный и вовсе никак не отверженный. Просто как-то так выходит». По ночам ему снились убитые, он резал себе вены, как затравленный волк слонялся по стране, и погиб на войне "при странных обстоятельствах". Похоже, сам искал вражескую пулю.
Поговорки про еду
А вобще-то говоря, голубей ругают зря, голубь, ежели в подливке - не хужее глухаря. (Л.Филатов.)
А в тюрьме сейчас ужин - макароны! (Р.Муратов. "Джентельмены удачи".)
Аппетит приходит во время еды. (Ф.Рабле.)
Аппетит приходит во время беды. (В.С.Черномырдин.)
Аппетитное на вид и есть приятнее.
Без обеда не красна и беседа.
Без соли не сладко, без хлеба не сытно.
Без обеда не красна и беседа.
Без соли и хлеба не естся.
Без ужина подушка под головой вертится.
Большому куску рот радуется.
Без хлеба нет и обеда.
Был бы хлеб, а у хлеба люди будут.
Был бы хлеб, а зубы сыщутся.
Без хлеба и воды худо жить.
Без ума проколотишься, без хлеба не проживёшь.
Было бы зерно, а голуби найдутся.
Была бы мука да сито и сама была бы сыта.
Был бы хлеб, а мыши найдутся.
Вот из плесени кисель, чай не пробовал досель, так испей и враз забудешь про мирскую карусель! Он на вкус не так хорош, но зато снимает дрожь, будешь к завтрему здоровый, если только не помрёшь! (Л.Филатов.)
Где щи, там и нас ищи.
Где щи да каша, там и место наше.
Голодному Федоту и пустые щи в охоту.
Голод не тётка, пирожка не поднесёт.
Губа не дура, язык не лопата, знает, что горько, что сладко!
Да уж ентот фон барон был потрескать не дурён, сунь его в воронью стаю - отберёт и у ворон! С виду гордый - Я да Я, а прожорлив,как свинья, дай солому - съест солому, чай чужая - не своя! (Л.Филатов.)
Ешь морковку, лук и хрен - будешь, как Софи Лорен.
Ешь хлеб, коли пирога нет.
Если много съешь и мёд горчит.
Ест - за уши не оттащишь.
Ешь щи с мясом, а нет, так хлеб с квасом.
Ешь, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. (Сократ.)
Живот крепче, а на сердце легче.
Жуёшь, так и живёшь.
Забот полон рот, а перекусить нечего!
Заварил кашу, не жалей масла!
За обедом соловей, после обеда воробей.
Захворала - не беда, съешь лягушку из пруда, лучше нету медицины, чем природная среда! (Л.Филатов.)
И муха, набивает брюхо.
И обед не в обед, коли хлеба нет.
Когда суп не вкусен и соль не поможет.
Кашу маслом не испортишь.
Кишка кишке бьёт по башке.
Красна река берегами, а обед пирогами.
Кто как ведает, тот так и обедает.
Камзолы зелёные, а щи несолёные.
Когда маленько, кроши меленько.
Когда человек со слабым желудком жирную пищу, он каждый раз надеется, что его пронесёт, и каждый раз не ошибается.
Когда я ем, я глух и нем! Это надо же так жрать, чтобы уши закладывало!
Какая гадость, какая гадость эта ваша заливная рыба! (Ю.Яковлев.)
Кушать подано, садитесь жрать пожалуйста! (Р.Муратов. "Джентельмены удачи".)
Лучшая пища та, что уже готовится.
Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.
Манна небесная. (Исход, 16,14-16 и 31.)
Мы помним, когда масло было вредно. Только сказали - масла не стало. Потом на яйца нажали так, что их тоже не стало. (В.С.Черномырдин.)
Наряжайся братец в путь, да съестного нам добудь! Глухаря, аль куропатку, аль ещё чего-нибудь! (Л.Филатов.)
На столе пусто, морковь да капуста, укроп да петрушка - вот и вся пирушка. (Л.Филатов.)
Не делайте из еды культа! (И.Ильф., Е.Петров.)
Недосол на столе, пересол на спине.
Несолоно хлебать, что немилую целовать.
Не поужинавши легче, а поужинавши крепче.
Не съест собака не потоскавши, а кошка не поворчавши.
Не о хлебе едином жив будет человек. (Второзаконие, 8,3; Матф., 4,4; и др.)
Ну-ка жёнушка давай, стол для мужа накрывай, доставай-ка из духовки порумяньше каравай, наливай ядрёных щей, пожирней да погущей, я тощее стал Кощея от заморских овощей! (Л.Филатов.)
Обед живота не ищет.
Поймал мыша, ешь не спеша!
Покуда есть хлеб да вода, любая беда - не беда.
Поп да петух натощак поют.
Путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
Рад Яков, что пироги с маком.
Рецепт простой - на кило дерьма, кило сахара. (А.Войнович.)
Середь дубравы собирает травы - варит всяческие отравы. (Л.Филатов.)
Соловья баснями не кормят.
Сладкого досыта не скоро наешься.
Смотрит на Федьку, как язвенник на редьку. (Л.Филатов.)
Слово к ответу, а хлеб к обеду.
Сел да поел, так и ужин не нужен.
Самое вкусное блюдо то, что ешь голодным.
Спробуй заячий помёт, он ядрёный, он проймёт, и куды целебней мёду, хошь по вкусу и не мёд, он, на вкус хоша и крут и с него бывает мрут, но какие выживают, те до старости живут. (Л.Филатов.)
Страна не знает, что ест правительство. (В.С.Черномырдин.)
Съешь осиновой коры и взбодришься до поры, чай не химия какая, чай природные дары. (Л.Филатов.)
Тяжелее пустого желудка нет ничего.
Уровень съедобности определяется уровнем голодности!
Ужин не нужен, был бы обед.
Учителя и врачи хотят есть практически каждый день. (В.С.Черномырдин.)
Хорошо угощают того, кто редко приходит.
Цену хлебу знает голодный.
Что выпито, да съедено, всё в дело произведено.
Щи - всему обеду голова.
Щи - хоть хрен полощи.
Щи да щи, захочешь и лапши.
Щи хлебай,да поменьше болтай.
Тех же щей, да погуще налей.
Чтоб у каждого крестьянина была курица в супе. (Генрих 4.)
Энтому омаров, энтому кальмаров, энтому сардин, а добытчик-то один. (Л.Филатов.)
Игра в пелеле. Глава 10
С любимыми не расставайтесь
"Странное чувство - любовь. Когда любишь человека, ты любишь его любого. Когда он злится и ругается в пробке. Когда полумертвый от усталости приползает с работы. Когда он простуженный, с заложенным носом и воспаленным горлом, и отбивается от попыток уложить его в постель и напоить горячим молоком с медом. Когда он опаздывает, торопится, дергается, раздражается по пустякам, жует на ходу, курит, смеется там, где совсем не смешно, язвит, хвастается, дуется, не высыпается, нудит, боится идти к стоматологу, лезет с ненужными советами, рассказывает пошлые анекдоты, думает, что он всегда и во всем прав. Ты любишь его от макушки до пяток. С обгоревшими на солнце плечами, содранными коленями, трехдневной щетиной, воспаленными от бессонной ночи глазами, шрамом от аппендицита, милой родинкой возле этого шрама. Со всеми причудами, капризами, амбициями, симпатиями-антипатиями, депрессиями, страхами, слабостями, болезнями, глупостями, умностями. Странное это чувство - любовь. Будто она подсвечивает любимого человека каким-то нездешним светом, в котором все кажется бесконечно дорогим и родным. До боли вдоха. До невозможности выдоха."
Пост в интернете. Автор неизвестен.
Уже полчаса я пытаюсь заполнить необходимые документы, которые лежат на столе передо мной. Строчки напечатанных букв не складываются в слова, а расплываются пред моими глазами, потому что мысли мои далеко отсюда, очень далеко, мои мысли с тобой, моё солнце.
Я представляю, как ты сидишь за компом, работаешь или смотришь что-то. Я знаю, что ты очень занят, но всё равно подхожу сзади и обнимаю тебя за плечи и шею. Прижимаюсь грудью к твоей спине и трусь об твою щеку. Дышу тебе в ухо. Ты, не отрываясь, проводишь рукой по моим волосам и спрашиваешь: "Что, милая?" Я улыбаюсь и шепчу тебе: "Соскучилась. "
И целую тебя в шею, возле уха. Ты поворачиваешь голову, губы твои совсем рядом, они сразу встречаются с моими губами, и я целую тебя нежно-нежно, ласково, ласкаю тебе их язычком, захватываю твою нижнюю губу и слегка посасываю её.
Дыхание у тебя сбивается, ты разворачиваешься ко мне, и притягиваешь меня к себе. Я стою у тебя между ногами, ты обнимаешь меня, держишь за попку и целуешь мне грудь. Потом протягиваешь руку, расстегиваешь мне халатик, под ним ничего нет, и притягиваешь меня ближе к себе.
Твои руки такие горячие и нежные. Они гладят меня и ласкают, ты целуешь мне сосочки и облизываешь их языком.
Мне уже жарко. Я тоже тяжело дышу. Мои руки гладят, ласкают тебя по плечам и спине. Я запускаю руки внутрь короткого рукава твоей рубашки, мои пальцы скользят вверх по твоей мускулистой сильной руке, гладят нежную кожу на внутренней стороне руки, сжимают и задевают.
Наверное, это заводит тебя, тебе это очень приятно, потому что ты начинаешь дышать горячо и часто, целовать меня жарко и торопливо.
Я сажусь перед тобой на стол и медленно раздвигаю ножки, руки у меня по-прежнему лежат на твоих плечах, я смотрю тебе в глаза и медленно - медленно опускаю свою ручку ниже к девочке. Ты откидываешься на спинку стула и смотришь. глаза твои уже затуманены, губы приоткрыты. ты нервно облизываешь их . и смотришь. жадно смотришь, как я открываюсь перед тобой, как я ласкаю себя.
Потом ты кладешь свои руки мне на обнаженные бедра, поглаживаешь внутреннюю поверхность моих ножек, мягко проводишь руками туда и обратно, не отрывая взгляда от моей девочки.
Затем ты притягиваешь меня поближе. Твои губы опять находят мои сосочки, и нежно их посасывают по очереди. я закрываю глаза от наслаждения.
Обхватываю тебя ногами и притягиваю к себе, начинаю жадно целовать тебя в губы. Я готова съесть тебя целиком, чтобы ты был только мой, наклоняюсь к твоему уху и шепчу : "Сейчас я буду тебя залюбливать. " " Да милая. давай моя сладкая", - отвечаешь ты с нежностью.
Я целую тебя в шею и сползаю к тебе на колени. Ты ещё полностью одет, но через ткань джинсов я чувствую как стоит твой меч. твой нежный и страстный мальчик . как он ждет меня.
Ты приподнимешь меня со своих колен, ставишь на пол и торопливо раздеваешься. Вот ты уже стоишь передо мной полностью обнаженный и прекрасный. Я невольно любуюсь тобой, твоим сильным мускулистым и стройным телом. Твоим мальчиком, стремящимся вверх и словно напрашивающимся на то, чтобы его приласкали. Какой же он у тебя красивый. как я его обожаю.
Я думаю о тебе и чувствую, как становлюсь мокрой и влажной там внизу,чувствую как набухают и ноют сосочки от желания, чтобы ты прикоснулся к ним, а губы нетерпеливо чешутся и горят, когда я смотрю на твою фотографию. хочется погладить их пальчиками. размазывая помаду рукой.
А стоит только закрыть глаза, как я опять вижу, как мы стоим обнаженные напротив друг друга, уже горячие и возбужденные. Как мы прикасаемся друг к другу, трогая и задевая, проводя по телу руками.
Ты опускаешься на диван и притягиваешь меня к себе на колени. Я и сама рада это сделать. Я сажусь к тебе на коленки с широко разведенными ножками, обхватываю тебя за шею руками и прижимаюсь к тебе плотно девочкой. Твой мальчик твердый и горячий, я чувствую его, и хотя я уже полностью открыта и готова впустить тебя, я не тороплюсь. Я жду, когда ты сам этого захочешь. Я легонько прижимаюсь к тебе своей грудью, трусь ею о твою грудь, я хочу, чтобы ты почувствовал её мягкость и шелковистость. Целую тебя в шею и легонько покусываю твоё ухо, ты прижимаешь меня к себе. Мы так близко, чувствуем друг друга всем телом. До проникновения остается совсем немного, всего одно движение и ты уже внутри.
Это так приятно и сладко, что я не сдерживаю стон. Мы чуть-чуть привыкаем к сладким и острым ощущениям, и я начинаю двигаться, сначала медленно, ласкаясь, потом активнее, быстрее. Ты откидываешь голову на спинку дивана и закрываешь глаза. На твоем лице явное наслаждение, ты придерживаешь меня за попу и помогаешь двигаться, задавая ритм.
Я ласкаюсь о твоего мальчика там внутри, это так приятно чувствовать его каждой точечкой, каждым своим сладким и вкусным местом. Я специально иногда чуть меняю положение своего тела, чтобы почувствовать тебя там по-другому, потереться о твоего мальчика ещё более сладко и вкусно. Твой мальчик давит и нажимает, и я сладко постанываю, двигаюсь на твоих коленях взад и вперед, выгибая навстречу тебе и твоему мальчику бедра и таз. Всё моё тело горячее и жаркое, возбужденное, нетерпеливо выгибается. Мне хочется одновременно, и кончить быстрее, твой мальчик заводит и дразнит меня, и продлить этот сладкий и вкусный танец.
«Твои движения навстречу меня опять свели с ума и я тебе сильней отвечу .. ты хочешь этого сама. », - вспоминаются где-то слышанные слова.
Ах, как я хочу этого. Ты чувствуешь, как я хочу. Я начинаю двигаться быстрее, активнее. Я уже не совсем управляю собой, ты открываешь глаза, смотришь на меня. В твоих глазах желание и наслаждение. В твоих глазах нежность .
Ты прижимаешь меня сильнее за бедра, прогибаешься мне навстречу, приподнимая таз, и от этого твой мальчик внутри начинает давить на что-то невыносимо сладко и остро, я начинаю двигаться быстро, жадно, громко стонать и закрываю глаза.
Ты видишь, как мне хорошо, как я хочу тебя и шепчешь : «Ну давай милая. давай, девочка. Бери меня, кончи так, я твой . »
Мне так хочется, и так сладко, что я совсем уже потерялась. Совсем не управляю собой, если бы ты меня не придерживал и не помогал мне своими движениями, я бы, наверное, не выдержала и сбилась с ритма. Но ты крепко прижимаешь меня руками и ведешь вперед, всё ближе к сладкому и яростному исходу. В глазах у меня темнеет, я стону, всхлипываю и задыхаюсь, бедра мои быстро и лихорадочно двигаются, твой мальчик внутри ласкает, гладит, надавливает. Мне уже так хорошо, что почти плохо. «Я больше не могу», - вырывается у меня, стоны мешаются со всхлипами, всё тело выгибается и содрогается, и я замираю, падаю тебе на грудь, закрываю лицо .. по нему бегут слезы .
Я так улетела, что даже не поняла, кончил ли ты, но ты целуешь моё мокрое лицо и тихонько говоришь, улыбаясь: «Опять ты плачешь, милая. », и я понимаю, что тебе очень хорошо.
Телефонный звонок обрывает мои мысли. Звонишь ты. Я беру трубку и слушаю твой веселый голос. Ты приезжаешь, из командировки сегодня вечером, всё по плану.
Я вздыхаю и смотрю на часы. До конца работы ещё два часа . блин. А потом ещё ждать, когда ты приедешь. Я как раз успею приготовить что-нибудь вкусное. Я вздыхаю ещё раз, и начинаю опять заполнять документы, лежащие передо мной. Имя, фамилия, отчество, место постоянного проживания, занимаемая на данный момент должность . Сегодня это натуральное мучение, потому что у меня на уме сейчас только одно ИМЯ. И оно - ТВОЁ.
Читайте также: