Круглый стол с актерами
Обновлено: 19.05.2024
В сериале Amore More (выходит с 20 мая на KION) Юрий Чурсин играет Сергея — надломленного шеф-повара с рутинной личной жизнью, разрушенным бизнесом и смутной надеждой на любовь. Актер рассказал, как важно открывать себя новому, активно влиять на настоящее и оригинально прочитывать прошлое.
Что вас привлекло в проекте Amore More?
Там много разных тем. Например, тема моего персонажа. Для меня это история — не способ увеличить количество самочек вокруг себя, а скорее — способ найти внутреннюю правду. Увидеть, как мир меняется вокруг, не быть заскорузлым, остановившимся, закоченевшим в своих принципах, а двигаться вперед, слушать себя и обращать внимание на то, что внутри тебя происходит. Это было очень интересно.
Ваш герой наделен этими заскорузлыми принципами?
Нет, у него нет никаких заскорузлых принципов. Просто он находится в депрессии, в ситуации кризиса среднего возраста, и нужно что-то с этим делать. Кажется, что все пошло прахом, что жизнь заново никак не начнется. Сергей пытается найти выход в том, чтобы влюбиться. Он считает, что нельзя встречаться с несколькими женщинами. Что нужно уйти от своей жены, с которой так много пережито, и жить с новой любовью.
Вы говорите об открытости новому, как будто это совпадает с вашей личной позицией. При этом во многих интервью вы рассуждаете о своей приверженности старомодному, рыцарскому отношению к женщинам.
Собственно, сравнительно недавно был даже скандал — когда вы все это изложили GQ.
Был какой-то скандал в связи с GQ?
Вы сказали Диме Быкову.
. что я страшный сексист. Да-да.
Дальше к этому подключились феминистки и устроили в соцсетях целую кампанию, наехали на само издание. В итоге перед вашим интервью поместили плашку: «В этом интервью содержатся сексистские высказывания. Редакция GQ не разделяет мнение героя и не рекомендует делать обобщения любого рода на основе гендерной принадлежности».
(Смеется). Прекрасно! Не знал, все прошло мимо меня. Я не слежу за итогами своих высказываний — наверное, зря. Весело получилось. Тут интересный момент: у меня есть ощущение, что весь феминизм сейчас канет в Лету, что феминистическая повестка утратит актуальность под воздействием обстоятельств и окружающей нас действительности . Мне кажется, вообще все встанет на свои места, потому что всем необходимо будет прилагать огромные усилия, чтобы исполнять свои собственные обязанности. Это мое личное ощущение.
Вы имеете в виду, что в приоритете будет выживание, и станет не до феминизма?
Может, будет выживание, а может, поствыживание. Так или иначе, любой объективный кризис, реальный кризис, многое сразу ставит на свои места. Женщины захотят выскочить из форменной одежды, из каких-то обязанностей. Опять захотят легких платьев, красить губы красной помадой, чтобы им открывали двери, потому что от негатива все немножко устанут. Мне кажется, к этому все и движется.
Это ретроспективно, если смотреть вообще на движение человечества. У нас просто это все очень быстро закручено: то, что раньше люди проживали за 100–200 лет, у нас заняло одно десятилетие. Хоп! — все перевернулось, живем по новым правилам. Поэтому все скандалы GQ — это милое прошлое, старый, старый мир.
Это уже точно старый мир, потому что GQ в России, как известно, больше нет. Мне кажется, ваш скандал был последним, связанным с этим журналом.
(Смеется). Хороший тон: устроить скандал и уйти.
Я вижу еще один микроскандал. Ваше интервью видеоблогу «Субъект культуры» озаглавлено: «Юрий Чурсин: "Женщине не стоит заниматься режиссурой"».
Ой, я обожаю эту спекуляцию, принятую в цеху журналистов, — выдернуть из контекста. Да, женщинам не стоит иногда заниматься режиссурой, потому что это делает их грубее.
Но режиссер Amore More — женщина, Яна Гладких.
Яна — потрясающая, стойкая, это для меня пример женщины Робеспьера: революционное движение вперед, с такой смелостью, с такой легкостью, с такой выдержкой! Как в таком нежном, хрупком теле, с ее высокими мыслями, держится стальной стержень человека, который может выдержать ночную смену, — для меня загадка. При этом — не рухнуть, еще и играть самой! Я просто в восхищении. Если хоть чуточку мой талант мог уложиться в это движение, то я счастлив, потому что вообще весь сериал, мне кажется, — это Яна. Все, что случилось, — это она. Ее волеизъявление, ее харизма. Это было просто прекрасно.
Вы не производите впечатление человека, у которого кризис среднего возраста, хотя по возрасту вам полагается. Что вам потребовалось, чтобы перевоплотиться в героя, который его переживает?
Закрыться в ковид — так, чтобы никто не видел этих крокодильих слез. (Смеется.) Это можно было бы сравнить. По-моему, в мультике «Том и Джерри» была такая шутка: когда на Тома падал утюг, камера отлетала от планеты, и мы слышали отдаленный крик «аааа». Для меня кризис среднего возраста произошел приблизительно так же. Я где-то зарылся в самую глубокую нору и как-то его пережил. Слава богу, никому до этого не было дела — это счастье!
Для меня, как и для миллионов россиян, знакомство с вами началось с фильма «Изображая жертву», где у вашего героя интересное сексуальное поведение. Как думаете, почему он просит, чтобы его придушивали?
Мне кажется, это такое отображение абсолютной бесчувственности. Это обезволенные люди моего поколения, которые ничего в своей жизни никогда не решали, которые были детьми в пору развала Советского Союза и подростками в пору становления капитала… Если бы ты был на пять лет старше, то мог хоть что-то в этой жизни попробовать, каким-то образом перекрутить, у тебя была другая волевая постановка.
А у этих людей (и еще на поколение младше) никакого волеизъявления не осталось, все решили за них. Это породило бесчувственность, безразличие. То есть само ощущение жизни (вот это «жить жизнь») у них никак не проявлялось. Чтобы хоть что-то изменить, наверное, нужно немножко. умереть. Близость к смерти — это такое обнуление, чтобы почувствовать жизнь.
Сейчас молодое поколение вкуснее чувствует окружающую действительность. У них больше возможностей сделать что-то, что изменит их жизнь, и этих способов огромное количество, этих каналов вокруг просто несчетное число. Каждый из них пытается что-то в этой жизни найти, для того чтобы двинуться куда-то в сторону, чтобы жизнь поменялась.
Кроме того, мне кажется, братья Пресняковы и Кирилл Серебренников интуитивные, немного иррациональные. Они что-то пробуют, а потом это производит эффект. Это иррациональное — очень точное, потому что это эмпирическое ощущение.
В «Изображая жертву» тот же сюжетный конфликт, что в «Гамлете» Шекспира. Но Гамлет постоянно болезненно рефлексирует, а ваш герой — неспособен почувствовать?
Да, заставить себя что-то почувствовать и вообще до конца прийти. Я где-то прочел чью-то критическую статью, отражающую популярную сейчас точку зрения: главное – не быть просто зрителями, надо высказываться. А это было такое поколение, которое было только зрителями. Они все только фиксировали. Картина заканчивается тем, что на вопрос «а ты что делал?», Валя отвечает: «а я запоминал, чтобы вам потом рассказать». Это поколение наблюдателей.
Что можно наблюдать ныне живущим поколениям в вашей театральной работе?
Недавно вышел спектакль «Сирано де Бержерак» в Московском художественном театре. Сейчас нужно отойти от выпуска, прийти в себя, потому что мы вступили всей командой в серьезную работу. Такое ощущение, будто входишь в реку и с каждым новым спектаклем чувствуешь, что глубина больше. И будет еще больше. Все силы были брошены на «Сирано де Бержерака».
Что вы имеете в виду под «отойти от выпуска»? И вообще, в какой период вы чувствуете себя более комфортно: когда спектакль только вышел или когда он уже долго играется?
Больше всего мне нравится, когда спектакль играется здесь и сейчас. Все остальное — томление, когда же он начнется, и переживания, как все прошло — не самые любимые мои моменты в жизни. А вот когда спектакль идет, это очень круто. Что касается самого состояния спектакля. Я в него не верю. На моей памяти были спектакли, которые игрались пять лет, и на какой-то год уже казалось, что они развалятся. И вдруг что-то происходило, и спектакль игрался как на премьере, как будто заново.
Сирано был сыгран очень многими. Мне на ум приходит Депардье, например. Что привнесли в образ Сирано вы?
Да, блестящая была работа. Но кино — дело такое. Оно может уловить такие твои оценки, так подскрыть гримом, что ты будешь играть и играть. А в театре тебя же видят живые зрители здесь и сейчас.
Мне кажется, режиссер спектакля Егор Перегудов нашел тонкую грань: в каждом из нас есть какая-нибудь черта, которая нас крайне беспокоит, но, может быть, никак не задевает. На эту тему мы стали размышлять. Это немножко не в контексте пьесы, где герой объективно нестандартной внешности.
В принципе, если у вас нет накладного носа, то это в определенной степени свежее прочтение.
Может быть. Если я не ошибаюсь, в спектакле, который шел в театре Станиславского, Шакуров играл без носа. То есть это не то чтобы новое. И наши иностранные коллеги тоже играют без носов.
Хорошо. Значит это тренд.
Да, мы на свежаке.
Яна сказала, что по случаю выхода Amore More планируется «круглый стол» с участниками сериала.
Ух ты, ничего себе. Я это впервые услышал от вас.
Мне кажется, вы можете там ярко высказаться. Это, опять же, наверняка будет иметь резонанс, учитывая ваш.
Учитывая мой длинный язык и неосторожность с журналистами. (Смеется.) Ну да.
* Деятельность компании Meta Platforms Inc. (Facebook и Instagram) на территории РФ запрещена
** Признан иноагентом на территории РФ
Круглый стол THR: актеры. «Больше всего пугает, когда ничего не надо делать, только присутствовать в кадре»
Лучшие голливудские актеры поговорили с THR о своих страхах, фразах, которые им говорят фанаты при встрече и со самых безумных происшествиях в жизни.
В Голливуде сейчас много говорят о гендерном равенстве, но на «Оскаре» и прочих церемониях женские и мужские роли оценивают пока еще в разных номинациях. THR решил опередить время и собрал за актерский круглый стол троих мужчин и трех женщин из самых ярких фильмов завершившегося сезона. Разговор получился на редкость благодушный, но откровенный — о стыдных ролях и самых неожиданных находках.
Для финального круглого стола этого сезона THR отказался от правила, которым руководствовался целых два десятилетия. Вместо разделения гостей на мужчин и женщин, как делают почти все наградные церемонии, мы провели общую встречу.
Кроме того, тишину закрытой студии заменила живая аудитория голливудских инсайдеров, которые бойко реагировали на разговор — смеялись над ехидными шутками Брайана Крэнстона (62 года, «Последний взмах флага»), вздыхали над осторожными комментариями Октавии Спенсер (45 лет, «Форма воды») и Дайан Крюгер (41 год, «На пределе») о сексуальных домогательствах в Голливуде и ахали над рассказом Марго Робби (27 лет, «Тоня против всех») об отрубленной ступне.
К тому же Роберт Паттинсон (31 год, «Хорошее время») поведал о своем восприятии славы, а Арми Хаммер (31 год, «Зови меня своим именем») вспомнил о скромном начале карьеры. Присутствие 200 зрителей никак не стесняло оживленный разговор между звездами. Они ведь актеры — им было о чем поговорить, кроме как о профессии или харассменте.
Дайан Крюгер, Октавия Спенсер, Брайан Крэнстон, Марго Робби, Роберт Паттинсон, Арми Хаммер© Фото: Miller Mobley
The Hollywood Reporter: Это наш первый совместный круглый стол. Есть ли темы, которые вам всегда хотелось обсудить с коллегами противоположного пола?
Брайан Крэнстон: Вам приходилось работать с кем-то, кого вы презирали?
Октавия Спенсер: Да. Но я всего день была на площадке, так что… (Смеется)
Арми Хаммер: Тебя уволили?
Спенсер: Когда человек смотрит сквозь тебя, не разговаривает и хлопает перед твоим носом дверью, ясно, что он ненавидит от души. Убогий. Мы через много лет потом опять встретились.
Дайан Крюгер: Сказала ему что-нибудь?
Спенсер: Нет. Подошел ко мне как ни в чем не бывало, но не на ту напал.
Марго Робби: Я стараюсь избегать конфликтов всеми силами. С кем-то, кого презираю, работать не приходилось, но мне не нравилось, как кое-кто говорил обо мне при посторонних. Я собиралась с духом пару месяцев, но все-таки отвела его в сторонку и сказала: «Своими словами вы дискредитируете мою работу». Он нормально это воспринял.
Крэнстон: «Вы уволены».
Робби: С тех пор я без работы.
Роберт Паттинсон: Это ненормально, ведь если надо защищаться от режиссера, разрушается четвертая стена. А ты — не ты на площадке. Так что я обычно не вступаю в конфликты и надеюсь, что люди осознают свою неправоту. (Пауза) Но это ни разу не помогло. (Смеются) Становится только хуже. А меня совершенно выбивает из колеи необходимость объяснять, что такой у меня рабочий процесс. Будто я не знаю, что делаю. Нужно же понимать, что ты стараешься как лучше, а не дурака валяешь.
Крэнстон: Быть в хороших отношениях с коллегами не обязательно, но тут как с родней жены — это все упрощает. Поэтому надо стараться узнать и их, и как они работают, у всех же разный подход.
Хаммер: Чем дальше, тем лучше понимаю, что это так же важно, как знать свой текст и своего персонажа. У тебя, может быть, свой процесс, но, если не можешь встроить его в общий, толку от этого не будет. Надо стремиться сделать то, что хочешь, так, чтобы не помешать работе других.
THR: Какие сцены вас пугают?
Хаммер: Все. (Смеются) Если честно, больше всего пугает, когда ничего не надо делать, только присутствовать в кадре. У остальных куча всего, а у тебя — одна строчка. Такой ритм сложнее поймать, иногда просто ждешь своей очереди, и это расхолаживает.
Робби: Я волнуюсь, когда надо играть одной. Мне проще с другими актерами, я слежу за тем, что они делают, и реагирую. Когда я одна, то зацикливаюсь на себе.
THR: В «Игре на понижение» вы все время одна, в ванной.
Робби: В ванной, пью шампанское. Самая простая работа на свете. (Смеется) Полдня в особняке в Малибу с бокалом «Дом Периньон».
THR: Как вы обычно готовитесь к роли? Понятно, что для «Тони против всех» вам пришлось научиться кататься на коньках.
Робби: Меня воодушевляет, когда надо учиться новому, и мы ужасно везучие — ведь нас тренируют лучшие специалисты. Например, когда я снималась в «Фокусе» (2015), меня обучал своему делу настоящий карманник. Я очень радовалась.
Хаммер: Ты практиковалась?
Робби: Все ваши телефоны уже у меня в сумке. Проверьте карманы. (Смеются) Это механическое натаскивание. Тратишь время, потом оно окупается. Кроме того, я немного схожу с ума, когда готовлюсь к роли. Изучаю хронологию, предысторию, работаю с преподавателями речи, движения, актерского мастерства. Многое делаю заранее, чтобы потом обо всем благополучно забыть. Но без тренировки я бы слишком боялась.
THR: В каком фильме вы согласились бы сняться ради подготовки?
Робби: Было бы классно, если бы надо было поехать на Гавайи на месяц.
Спенсер: Я снималась в фильме про походы, и мы никуда не ходили. (Смеются) А я-то надеялась похудеть. Но мы просто погуляли по тропинкам. Настоящих походов не было.
Крюгер: Я отказалась сниматься в фильме, где надо было ездить верхом. Я жутко боюсь лошадей.
Спенсер: Как я тебя понимаю!
Робби: Я отказалась от роли из-за необходимости носить полгода корсет. Это нереально.
Крэнстон: Или сложный пластический грим на все лицо. Может вогнать в клаустрофобию.
THR: Есть ли у вас роль или даже строчка, которая осталась с вами надолго?
Спенсер: Ко мне подходят в самые неожиданные моменты и повторяют три слова. Неудобно даже, потому что это… «Ешь мое дерьмо» (цитата из «Прислуги», 2011, — THR). Представьте, вы в магазине, пытаетесь выбрать фрукты поспелее, и вдруг кто-то наклоняется к вам и произносит: «Ешь мое дерьмо».
Паттинсон: Ко мне с этим не подходили, но: «У меня несимметричная предстательная железа». Обожаю. (Смеются) Это из «Космополиса» (2012). Я говорю это Полу Джаматти в сцене, где мы оба плачем. Он отвечает: «И моя». И мы такие: «Что это значит?» И он: «Ничего, безопасное отклонение от нормы. Рано волноваться об этом в твоем возрасте». Это одна из моих любимейших сцен. Не представляете, сколько она для меня значит, хотя не знаю почему.
Хаммер: Майкл Стулбарг в «Зови меня своим именем» произносит речь, и это самый волшебный монолог на свете, он изменил мой взгляд на людей, на воспитание детей, вообще на все. И это прекрасно в кино — все субъективно. У кого-то «Ешь мое дерьмо», у кого-то что-то еще. (Смеются) Некоторые вещи меняют тебя навсегда.
Крэнстон: Мне часто говорят что-нибудь из фильма «Во все тяжкие», там много культовых фраз. «Я и есть опасность» или «Я тот, кто стучит», или «Давай-ка полегче».
Спенсер: Ну они классные.
Крэнстон: У нас были отличные сценаристы. Вот и весь секрет.
THR: Вы звоните или пишете другим актерам с поздравлениями или вопросами?
Робби: Когда я посмотрела «Чудо-женщину», сразу же написала Пэтти (Дженкинс, — THR) и Галь (Гадот, — THR). Я с ними не знакома, но решила сказать, что благодаря им горжусь, что я женщина из вселенной DC (Марго сыграла Харли Куинн в «Отряде самоубийц», 2016; в планах еще четыре фильма, где она предстанет в этом же образе, — THR).
Хаммер: Оно было слишком прекрасное. У меня не было слов.
Крюгер: Брайан и мне написал после Канн (Дайан получила награду за лучшую женскую роль в фильме «На пределе», — THR). Было ужасно приятно.
THR: Где вы берете адреса электронной почты?
Спенсер: Мне они тоже нужны. (Смеются)
Крюгер: Через Tinder.
Крэнстон: Я ими приторговываю. Если чей-то нужен, могу достать. (Смеются)
THR: Вы на площадке ведете себя как наставник?
Крэнстон: От меня это не требуется, но мне кажется, это важно, если ты в списке первый. (Хаммеру) Ты говорил о том, как сложно, если у тебя в сцене одна фраза. Это правда сложно. Поэтому я всегда стараюсь помочь тем, кто со мной или у меня снимается и трясется перед сценой со своей единственной строчкой. По двум причинам: это правильно, и когда люди успокаиваются, они лучше играют.
Спенсер: Я навсегда полюбила Теда Дэнсона. Я снималась с ним в сериале, где он играл вечно недовольного доктора. Забыла название.
THR: «Фирменный рецепт».
Спенсер: Точно! У меня сильный страх сцены. Мы делали прогон, и он подошел и сказал: «Боже, ты можешь играть и так и эдак!» У меня дыхание перехватило, сам Тед Дэнсон со мной заговорил! Этим он мне и понравился. Когда все на равных, это очень вдохновляет.
THR: У кого-нибудь из вас был наставник?
Крюгер: Были люди, на которых я ориентировалась, чьей работой восхищалась, влияние которых сформировало меня как актрису. Один из них — этот джентльмен. (Показывает на Крэнстона) Когда кем-то восхищаешься, хочется брать пример. Брайан был потрясающим примером в нашем совместном фильме «Афера под прикрытием» (2016). Он был таким спокойным и добрым со всеми, включая меня, приходил первым на площадку, отлично работал, и, казалось, что все получится прекрасно, даже тогда, когда все шло кувырком.
Крэнстон: Я научился у Тома Хэнкса. Мы знакомы 30 лет. Наши жены дружат, моя жена была на их свадьбе. Я знаю, как он работает. Несмотря на звездный статус, он всегда вежлив и обходителен со всеми и умеет создать дружелюбную, творческую атмосферу, в которой приветствуются новые мысли и идеи. Это возможно. Необязательно быть страдающим гением и портить окружающим жизнь.
THR: Роб, после «Сумерек» вы снимаетесь не в таких крупных проектах. Планируете когда-нибудь вернуться в блокбастеры?
Паттинсон: Моя роль в «Сумерках» всегда казалась мне случайностью. Не знаю. Можно обманывать себя, считая, что в своих решениях следуешь плану, но на самом деле просто пытаешься найти интересные проекты, которым ты тоже можешь что-то дать.
THR: Карьеру актера определяет выбор ролей. Брайан, хотелось бы вам что-нибудь вычеркнуть из своей фильмографии?
Крэнстон: «Амазонки на Луне» (1987) — один из моих любимых. Так что не его. Это настоящий фильм, его Джо Данте снял.
Робби: Вы это не придумали?
Крэнстон: Кажется, я был медработник номер два. Я не видел фильм. Не знаю, о чем он даже.
Хаммер: Об амазонках на Луне. (Смеются)
Крэнстон: И одной из них понадобился медик.
Хаммер: Я играл безымянного качка в «Весеннем отрыве» (2009).
Крэнстон: Наверное, без рубашки.
Хаммер: О да! С моего торса пили текилу.
Робби: Весело, наверное. У меня не такая большая фильмография пока, чтобы что-то вычеркивать.
Крюгер: В молодости я снялась в рекламе дезодоранта. Очень гордилась собой. Даже в процессе съемок я такая… (Делает вид, что наносит дезодорант.)
Хаммер: Уволю своего агента. (Смеются)
Спенсер: Каждая малюсенькая роль помогала оплачивать счета. Если тогда плохо играла, это лишь показывает, как далеко ты ушла.
Паттинсон: Даже если готов сквозь землю провалиться при виде себя на экране, через пять-шесть лет ты сам себе в этой же роли можешь понравиться.
THR: Соцсети улучшают вашу жизнь или ухудшают? Арми, вы недавно ушли из Твиттера. Почему?
Хаммер: Я с трудом контролирую импульсы, не смог удержаться от того, чтобы ответить кое-кому. Вот так подольешь масла в огонь, глядь, уже пожар бушует. И внезапно то, что в принципе не существует в реальности, завладевает всеми твоими мыслями. А ведь можно заняться чем-то более полезным.
THR: Соцсети также дают возможность говорить о том, что волнует. Что вы думаете о людях, которые высказываются в соцсетях о сексуальных домогательствах, и о тех, кто молчит?
Робби: Такое публичное заявление — сложный шаг, и понятно это только тем, кто его сделал. Так что я не могу осуждать тех, кто молчит. Я надеюсь, что те, кто заговорил, знают, что у них есть стопроцентная поддержка. Я никогда не общалась с таким количеством незнакомых мне лично актрис, как в последние пару месяцев. Звезды, перед которыми я в обычных обстоятельствах потеряла бы дар речи, сами идут на контакт: «Мы тут собираемся, чтобы обсудить этот вопрос, хочешь прийти?» Есть какое-то ощущение единения. Грустно, что повод для этого такой ужасный, но есть солидарность и поддержка.
THR: Как вы думаете, будут ли в индустрии долговременные перемены? Отвечать «надеюсь» нельзя.
Спенсер: Всем отраслям нужны перемены. Не только киноиндустрии. Для меня откровением стало, что отделы кадров стали защищать не работников, а компании. Вот что надо менять в первую очередь! Для актеров нет отдела кадров, мы работаем на разных студиях, но, как сказала Марго, сейчас многое обсуждается, и люди используют свое влияние, чтобы добиться перемен.
Крюгер: Изменения происходят на наших глазах. Все эти мужчины исчезли с горизонта. Поразительно, сколько компаний тут же порвали с ними, а не просто пожурили.
THR: С кем бы вам хотелось сесть и целый час поговорить с глазу на глаз?
Спенсер: С Бараком Обамой. «На кого ты нас покинул, Барак?» (Смеются) С Обамой и Джо Байденом — узнать, как работалось в Белом доме, и, может быть, спросить: «Что мы как граждане можем сделать в ситуации, когда наша страна так расколота?»
Крэнстон: А я уже говорил с Бараком.
Спенсер: Ого. Расскажи!
Крэнстон: Прошу прощения, плохая привычка. Это было счастье — возможность провести полтора часа в Овальном кабинете. Там еще был модератор из The New York Times.
Все: Ничего себе.
Крэнстон: В какие-то моменты я забывал, с кем разговариваю, как будто с обычным парнем. Он немного моложе, но у него дочери, как и у меня. Он тоже родитель. Очень спортивный. Рос без отца, как и я. У нас много общего. Беседа идет, и меня внезапно осеняет (говорит с придыханием): «Я же в Овальном кабинете!»
THR: За что вам попадало в детстве?
Крэнстон: В старших классах у меня были документы на два имени — Брайана Крэнстона и Билла Джонсона. Джонсона я предъявлял, когда во что-нибудь влипал, а Билл постоянно попадал в истории.
Паттинсон: За что получал? За вранье. Я много врал и крал. (Смеется) Обожаю врать!
THR: Ну вы же актер.
Паттинсон: Ага. Забавно, но один из недостатков славы в том, что нельзя больше врать, потому что правду быстро выясняют. Очень жаль.
THR: В силу профессии вы знакомитесь с интересными людьми. Если не считать Обаму, кто еще запомнился?
Спенсер: Джон Дуглас, который был начальником поведенческого отдела в ФБР. А я помешана на серийных убийцах, читала его книгу «Охотники за разумом» лет 15 назад. И вот когда я стала летать первым классом, как-то бортпроводник называет его имя и спрашивает: «Вам курицу или рыбу?» И я тут же: «Ой, мамочки, я же вас люблю!» Мы проговорили весь полет от Лос-Анджелеса до Атланты.
Робби: Я недавно снималась в фильме, и режиссер попросил всех написать о самом безумном происшествии в жизни. Я два месяца провела с этой группой человек в 60, и все казались совершенно обычными. Так вот, мы написали свои истории, в последний день съемок их опубликовали, и надо было угадать, где чья. Я просто вспомнила, что интересные люди есть везде. Везде. Кто-то был обручен с принцессой из Занзибара. Кто-то попал в авиакатастрофу, в которой выжило 10 человек. Умопомрачительные события случаются с каждым.
THR: И о чем вы написали?
Робби: Никто не угадал, что это моя история. Я нашла человеческую ступню на пляже в Никарагуа.
Круглый стол: Актеры теледрам
Билли Боб Торнтон об американских тюрьмах, Джон Литгоу о ролях психов, Джеффри Райт о тайнах сценаристов, Юэн МакГрегор о необходимости любви.
Маленьких экранов не бывает! В подтверждение THR собрал за круглым столом голливудских кинозвезд, сыгравших в самых главных драматических телесериалах сезона. Актеры поговорили о мастерстве и наиболее неприятных своих ролях, но основной темой стала политика: ведь артистам приходится залечивать раны и исправлять нравы зрителей, которые переключаются на их шоу после мрачных новостей.
В беседе приняли участие Юэн МакГрегор, который сыграл двойную роль в «Фарго» (FX), Джон Литгоу, перевоплотившийся в «Короне» (Netflix) в Уинстона Черчилля, адвокат-неудачник из «Голиафа» (Amazon) Билли Боб Торнтон и загадочный инженер из «Мира Дикого Запада» (HBO) Джеффри Райт. К ним присоединились также молодые коллеги — Риз Ахмед из «Однажды ночью» (HBO) и Стерлинг К. Браун из «Это мы» (NBC). Собравшиеся сразу же признались, что с трудом борются с паникой и до сих пор боятся работать: «Моя жена говорит, что перед каждой ролью я мандражирую по две недели, беспокоюсь, что ничего не получится», — разоткровенничался МакГрегор. Но вскоре разговор перешел на обсуждение расовых стереотипов, принципы выбора проектов и политическую обстановку в мире.
THR: Есть роли, на которые вы больше никогда не согласитесь?
Риз Ахмед: Когда геи, черные или мусульмане начали превращаться в мейнстрим, то это были штампованные персонажи — водители такси, владельцы магазинов, драгдилеры. Но, к счастью, постепенно все меняется. Да, многое в героях по-прежнему строится вокруг происхождения или сексуальной ориентации, но их истории теперь идут против стереотипов. Я рад, что попал в профессию, когда подобная карикатурность стала исчезать. Многие мои ранние фильмы были о борьбе с терроризмом и об исламофобии, но так здорово, что подобные вопросы решались в них творчески! Надеюсь, благодаря этому мы и сделали шаг вперед, отошли от штампов. Но все же и у меня было много предложений сыграть второго террориста в третьем ряду, просто я сразу для себя решил, что не буду этим заниматься. Лучше уж сидеть на мели.
THR: Стерлинг, недавно газета L.A.Times похвалила «Это мы» за создание портрета «кипящего гневом афроамериканца, который добился успеха в белой Америке». Что это для вас значит?
Стерлинг К. Браун: Больше всего в персонаже Рэндалла мне нравится то, что он придуман черным. Очень часто в сериалы включают афро- или латиноамериканцев просто для разнообразия. Рэндалл чернокожий, и его история — о человеке, который вырос в белой семье, но все равно чувствует, что такое иметь в Америке другой цвет кожи. Мне иногда говорят: «Не часто можно увидеть на экране преуспевающего афроамериканца, женатого, с двумя детьми, у которого все хорошо в личном и карьерном плане, но который все равно сталкивается с тем, что возможности у всех разные». Одна белая женщина, усыновившая двоих черных детей, недавно спросила: «Что мне говорить своим сыновьям?» И я сказал: «Когда дурачишься, играешь и проказничаешь, если ты черный мальчик, к тебе относятся не просто как нашалившему ребенку, это совсем другая степень строгости».
Джеффри Райт: И наказания.
THR: Джон, вы получили «Эмми» за роли серийного убийцы в драме («Декстер». — THR) и главы инопланетного семейства в комедии («Третья планета от Солнца». — THR). Кого вам чаще всего предлагают играть?
Джон Литгоу: Несколько лет назад мне предложили роль в прекрасном фильме «Любовь — странная штука», соавтором сценария и режиссером которого был Айра Сакс. И там не надо было играть абсолютно ничего, это оказалась моя самая молчаливая и незаметная роль. Я ее ждал много лет. Наверное, из-за своей репутации исполнителя не эталонного, а актерствующего. (Смеются.) Все вышло прекрасно. Практически отдых. Но я предпочитаю характерных персонажей и кого только не переиграл в жизни, так что обычно, если намечается роль психа, то мое имя первое в списке кандидатов. Причем очень коротком. Но все же работа каждый раз удивляет. Самый большой сюрприз — роль Уинстона Черчилля. Долго поверить не мог, что мне ее и правда предлагают.
Билли Боб Торнтон: Мне сначала часто предлагали роли южан, потому что я сам оттуда, при этом все время говорили, что сходства с ними никакого, или подонков, для которых оказывался недостаточно злобным, — а все потому, что никогда не умел проходить прослушивания. Если ты пробуешься на роль злодея и при этом не вскакиваешь на стол, не плюешься и не вопишь, то не видать тебе работы. Если не играть южанина с сильным акцентом, роли не получишь. Так что если во время проб на плохиша с Юга говорил: (произносит тихо и спокойно) «Слушай, чувак, еще одно слово, и я тебя урою, понял?», они сразу звали следующего претендента. (Смеются.)
THR: Юэн, вы играете братьев в «Фарго». Один — красавец-олигарх, всего добившийся сам, второй — пузатый, лысеющий, озлобленный неудачник. Какой персонаж вам интереснее?
Юэн МакГрегор: Все началось с того, что их отец умер, когда они были подростками. По завещанию Эммету достался красный «корвет», а Рэю — коллекция марок. И Эммет убеждает брата взять машину, потому что считает того девственником и думает, что крутая тачка поможет заполучить девчонок. Сам же он берет коллекцию марок и в результате становится невероятно успешным предпринимателем. Королем парковок Миннесоты. А его брат ведет неприметную жизнь, работает надзирателем по условно-досрочному освобождению, хоть и водит клевую машину. А потом внезапно влюбляется в потрясающую девушку в исполнении Мэри Элизабет Уинстэд. Она сногсшибательно красива, и он ей совсем не пара. И очень здорово играть такого человека сейчас, при Трампе, потому Рэй становится олицетворением любви, а Эммет — бизнесмен, и хотя у него есть жена и семья, которой он верен, братья в каком-то смысле антиподы, — у него словно нет души. Так что играть Рэя мне нравится больше, потому что интереснее быть без ума от кого-то, чем таким, как Дональд Трамп. (Смеются.)
THR: Джеффри, в финале «Мира Дикого Запада» оказывается, что ваш персонаж Бернард — не тот, кем его все считали. А вы когда когда об этом узнали?
Райт: В день съемок эпизода. Пришел утром и…
Все: Как? Не может быть! (Смеются.)
Райт: Нет, нет. (Смеется.)
THR: Некоторые актеры предпочитают именно так и работать.
Райт: Мне кажется, в нашем случае вряд ли бы получилось. Но если посмотреть первые серии, то можно увидеть намеки. Я не знал об этом, когда мы снимали пилот. Но когда снова собрались, то ко мне подошла наш продюсер Лиза Джой, отвела в сторонку и начала: «Бернард… он…». Обычно она очень красноречива, а тут полминуты мялась и запиналась: «Ну… в общем, непростой персонаж. Не знаю, как сказать». А потом выпалила. И так было нужно, потому что потом моей задачей в кадре было незаметно намекать на это.
THR: Остальные тоже предпочитают знать, что будет с их персонажем?
Литгоу: Два раза — в сериалах «Декстер» и «Методом проб и ошибок» — сценаристы рассказывали мне весь сюжет при условии, что больше никто не узнает. Поэтому в «Декстере» я играл Троицу и все знал. Изначально, конечно, никто ничего рассказывать не собирался, но в конце концов им так надоели мои бесконечные вопросы, что они все выложили. Даже то, что не говорили режиссерам.
Ахмед: Ничего себе!
Литгоу: Там есть одна сцена, в которой мой персонаж смотрит по телевизору на кухне репортаж об убийстве, и зрителям ясно, что преступник — Троица. Хотя это не так. И режиссер Кит Гордон, отличный профессионал, что-то мне сказал, из чего я понял, что он не в курсе. Тогда я спросил, известно ли ему, чем дело кончится, — Кит не знал!
Райт: В «Мире Дикого Запада» у всех были тайны, и когда очередная раскрывалась, все актеры как сумасшедшие начинали эсэмэсить друг другу: «Как это?!» Мне было известно больше других, потому что там такое многослойное повествование. Я очень гордился своей осведомленностью, но вообще у нас постоянно заключались пари и делались ставки.
THR: Риз, вы проделали огромную работу, готовясь к роли. Как это повлияло на вашу игру?
Ахмед: Я был в тюрьме на острове Райкерс, которую вроде как скоро закроют. И хорошо, потому что такой жути там наслушался! Не говоря уже о только поступивших преступниках, но даже если ты нанялся туда охранником, заключенные тебя проверяют: не подчиняются, вслух оскорбляют, и тут очень важно себя показать. Я спросил, что конкретно в такой ситуации делать, проявлять какую-то особенную строгость? И один охранник ответил, что надо вступить в борьбу. Причем не в психологическую, как можно было бы подумать, а в физическую. Вывести их в наручниках в коридор, выключить камеры наблюдения, освободить им руки и начать драться. Этим ты заслужишь уважение. Такая вот там зверская, можно сказать гладиаторская обстановка. Еще разговаривал с людьми, уже вышедшими на свободу: у каждого своя, очень яркая и непростая история, плюс открывается столько разных подробностей. Например, о том, как они отказываются от семьи, потому что в какой-то момент понимают, что жить в разлуке слишком тяжело. Я просто сам не свой был от этих рассказов, записывал их часами.
Торнтон: Я снимался во многих подобных местах, и там такая атмосфера… своеобразная. Попадаешь туда, и жизнь как будто выворачивается наизнанку. Мы делали «Бал монстров» в тюрьме Ангола в Луизиане, ее еще называют Фермой. И Шон Комбс (рэпер и музыкальный продюсер, более известный как Пафф Дэдди и Пи Дидди. — THR), который с нами работал, хоть и не был актером, но считался очень большой звездой…
Браун: Не слышал о таком. (Смеются.)
Торнтон: Я попозже тебе все про хип-хоп расскажу.
Браун: Да, просвети меня!
Торнтон: Там есть сцена, где его герой идет на электрический стул, ее снимали в камере смертников и там все было по-настоящему. Ну вот, приходит Шон, ему бреют голову и все такое и он меня просит: «Слушай, не могу успокоиться. Можешь как-то помочь, подсказать? Хоть что-то?» А я отвечаю: «Ты уже все сделал, чувак». Он: «Как это?» Говорю ему: «Ты на электрический стул идешь, чувак». И Шон тогда: «Точно». (Смеются.)
THR: Нынешний политический климат как-то влияет на выбор вами ролей или проектов?
Райт: Надеюсь. У всех.
Браун: Хочется как-то облегчить людям жизнь и в то же время, если получится, просветить, научить. Если обратиться к ленте «Это мы», то больше всего люди говорят о том, как сериал объединяет. Причем в очень интересном смысле — он для семейного просмотра и одновременно о связи между людьми. В сериале есть геи, те, кто страдает избыточным весом, черные, и нас смотрят в местах, где население по своему составу довольно однообразное. Получается, у наших поклонников есть возможность впервые увидеть и понять других. И именно знание о тех, кто отличается от тебя, при следующей встрече поможет относиться к ним по-человечески.
Ахмед: Я считаю, что артист обязан быть в курсе текущей ситуации. Но иногда из этого получаются довольно странные вещи. На некоторые истории или авторов навешивается ярлык политических вне зависимости от их желания. Это, в частности, можно сказать о тех, кто решается что-то сделать первым, — как, например, актриса-транссексуал из сериала «Оранжевый — хит сезона» (Лаверн Кокс — THR). В «Однажды ночью» есть семья Хан, американские мусульмане, но они в сюжете вовсе не поэтому, а просто, чтобы подчеркнуть, что все мы — люди, это ведь основная идея любого искусства. Так что тут нет какого-то протестного выпада. Но через пару месяцев после начала сериала случились определенные события (Ахмед имеет в виду предвыборную кампанию Трампа, в частности, его антимусульманские высказывания. — THR), и на персонажей стали смотреть совсем под другим углом.
Литгоу: Наша задача — показывать, что чувствуют другие люди. Сейчас это стало особенно важно, потому что мы живем в эпоху равнодушия.
Ахмед: Не высказываться о сложившемся статус-кво и не задавать вопросы — значит, поддерживать его. Всегда удивляет, когда спрашивают, почему все мои фильмы политические. Есть определенная категория вещей, которые я могу рассказывать, и всегда радуюсь, когда их число увеличивается. Не знаю, какой это прогресс — может, социальный или культурный. Но политика — это просто точка зрения, которая есть у каждой истории. Если она человеку неизвестна или непривычна, то на нее лепят ярлык и ссылают на зады магазина DVD, туда же, куда иностранные фильмы с субтитрами. Но мейнстримовые ленты на самом деле очень политические — в том, что не подвергают сомнению статус-кво.
Райт: То есть когда в сериале «Друзья» Нью-Йорк показан городом, где живут одни белые, — это политика. Из-за этого в местах с однородным населением будут считать, что…
Браун: …так и есть на самом деле.
Райт: Именно! Это лишь укрепляет разобщенность и ведет к непониманию того, какие все мы разные.
THR: Что бы в начале вашей карьеры вы хотели знать о голливудском успехе? Или, может быть, что-то изменить?
Торнтон: Вряд ли. Хотя мне было непросто: прозябал много лет, умирал с голоду. А сейчас вспоминаю и думаю: это было самое лучшее время.
Браун: Правда?
Торнтон: Да, потому что все идет оттуда. И это было классно. Иногда забываешь, что значит мечтать, а я помню, какой был нетерпеливый и ретивый. Когда вся жизнь впереди и столько всего может сбыться!
THR: Юэн, а вам хотелось бы, чтобы в юности вам кто-нибудь дал хороший совет?
МакГрегор: Нет, потому что никуда конкретно не целил. Просто самонадеянно считал, что все получится. За меня волновались другие — семья, друзья. Ну там: «Это трудная профессия» или «Ты не пробьешься». Я же просто знал, что все будет хорошо. (Смеются.)
Круглый стол THR с актерами из сериалов: «Даже если ты талантлив, роль все равно можешь не получить»
Майкл Б. Джордан о маме, Джей Кей Симмонс о рискованных сценах, Мэттью Риз о бутафорском пенисе, Джефф Дэниелс об актерских травмах, Джесон Бейтман о спадах и подъемах, Даррен Крисс об отказах — на нашем круглом столе.
Карьера артиста — это не только признание, премьеры и гонорары. Немало сил уходит на то, чтобы пережить взлеты и падения, и потом, добившись успеха, не сойти с ума от страха все потерять. Встретившись за круглым столом THR, звезды лучших драматических сериалов рассказали о пользе неудач и о том, как риск помогает оставаться в лучшей актерской форме. Поговорили собеседники и о новых испытаниях, которые им сейчас подкидывает телевидение, — мюзиклах, верховой езде и обнаженных сценах.
Шестеро мужчин, которые видели и делали на телевидении все, смутились, когда речь зашла о самой горячей теме в Голливуде — справедливых гонорарах независимо от пола исполнителя. Первым нарушил принцип «деньги любят тишину» Джейсон Бейтман (49 лет, «Озарк», Netflix), а потом Мэттью Риз (43 года, «Американцы», FX) разбавил серьезную тему шуткой, и ее подхватили Дж. К. Симмонс (63 года, «Двойник», Starz) и Даррен Крисс (31 год, «Американская история преступлений: Убийство Джанни Версаче», FX). С большей готовностью артисты обсудили обнажение, неудобные роли и бутафорские пенисы. Не обошлось и без советов начинающим: Майкл Б. Джордан (31 год, «451 градус по Фаренгейту», HBO) рассказал о том, как он выбирает роли, а Джефф Дэниелс (63 года, «Призрачная башня», Hulu) — как пережить творческие неудачи.
Майкл Б. Джордан, Мэттью Риз, Джей Кей Симмонс, Джефф Дэниелс, Джейсон Бейтман и Даррен Крисс© Фото: Koury Angelo
The Hollywood Reporter: Что для вас неприемлемо как для актеров? На какие поступки на экране вы бы не решились?
Дж. К. Симмонс: Я играл в «Тюрьме «OZ» (сериал HBO о тюрьме строгого режима, выходил с 1997 по 2003 год, — THR), для меня теперь нет границ. (Смеются.)
THR: Там множество сцен с обнажением. Было ли вам неловко?
Симмонс: Да, конечно. Но спасибо нашему шоураннеру Тому Фонтане, да продлит Господь его годы. Он всегда хвастался, какие смелые у него снимаются актеры. А мы были просто толпой юных дураков, которые подписались на все, не понимая на что конкретно. Правда, я был уже не очень молод тогда. Все в основном пришли из театра и на HBO строили из себя крутых. Кроме Чака Цито — он был реально крутым. И все мы двигались туда, куда указывал Том. За все 56 серий был один момент, когда Фонтана позвонил мне домой и спросил: «Я тут хочу кое-что написать для твоего персонажа, тебе это нормально будет?» А это уже был четвертый сезон, и меня занесло: «Так, я уже мужиков насиловал, резал, душил, наколки набивал, распинал, по твоей милости мне гадили на лицо…»
Джейсон Бейтман: О боги!
Симмонс: Говорю: «Что, черт возьми, на этот раз ты со мной хочешь сделать?», и он ответил: «Музыкальную серию».
Мэттью Риз: Не может быть! (Смеются.)
THR: То есть фекалии на лице таких звонков не требуют, а музыкальные номера надо согласовать?
Симмонс: Ага, обязательно надо спросить: «А ты споешь?»
THR: Мэттью, у вас было очень запоминающееся появление в сериале «Девочки». Вы сразу согласились или были сомнения?
Риз: Для тех, кто не знает, я там в конце серии вынимаю пенис и кладу его на Лину Данэм. Ну не настоящий, а бутафорский.
Симмонс: А нам в стародавние времена приходилось собственными пенисами пользоваться.
Бейтман: Как это на нее?
Риз: На ее бедро. Просто положил на бедро.
Майкл Б. Джордан: А у тебя был выбор?
Бейтман: В смысле — если на руку положить, член выглядит больше? (Смеются.)
Риз: Реквизитор предложил мне на выбор пенисы, и тут у меня в голове закрутилось — я же не могу взять самый длинный, что про меня подумают. Так что я предоставил полномочия ему, и он выдал золотую середину.
THR: А какие неудобные случаи были у остальных?
Даррен Крисс: Обычно, когда мне что-то такое предлагают, я соглашаюсь, как будто на все готов, но с фигой в кармане.
Риз: Есть две категории: «ужасно страшно» и «страшно интересно». Вот танцы это ужас, а остальное мне интересно.
Бейтман: Я согласен, даже на собственной свадьбе не танцевал.
THR: Какой самый удивительный или грустный отказ в роли вы получали?
Риз: Я пришел на прослушивание, но агент по кастингу не мог меня сразу посмотреть, потому что говорил с кем-то по телефону. Ассистент попросил подождать, пока беседа закончится. Минут через сорок пять помощник надо мной сжалился и попросил зайти в кабинет, хотя оттуда все еще доносилась напряженная речь. Я заглянул, агент посмотрел на меня, помотал головой, и ассистент меня выпроводил. Я пролепетал: «Спасибо», и на этом — все.
Симмонс: Прекрасно!
Риз: Вот тогда я понял, что хочу стать актером. (Смеются.)
Крисс: Хрестоматийное мотание головой, а ты спрашиваешь: «Но, может, я могу что-то сделать?» «Нет, ничего», — получаешь в ответ.
Симмонс: «Вы нам просто не нравитесь».
Бейтман: Сейчас можно себя самому записать — это классно. Актер проходит прослушивание перед своим компьютером или смартфоном, и может снимать, пока не будет доволен результатом. Это экономит кучу нервов.
Симмонс: И не отказывают прямо в лицо. Твою кандидатуру отклоняют с помощью новых технологий.
Симмонс: «Ты очень всем понравился, но…»
Риз: «…Нам нужен другой типаж».
THR: Майкл, вы говорили, что актера создают роли, которые он отвергает. Что это значит лично для вас? Как отказы повлияли на вашу карьеру?
Джордан: И как мне ответить на этот вопрос, не называя конкретные проекты?
Джордан: Сделать все невозможно. Кроме того, у агентов свои интересы, и тебе пытаются впихнуть работу, насчет которой ты не уверен на сто процентов. На бумаге проект может выглядеть отлично, но надо доверять инстинктам. Я начинал, когда еще жил с родителями, у меня не было особых обязательств — ипотеки, счетов и прочего, поэтому я мог соглашаться на что угодно. А сейчас стал старше, успех какой-то пришел, и от каждой роли зависит дальнейшая карьера. Приходится быть более привередливым.
Бейтман: Часто выбор довольно простой, ну по крайней мере в моем случае. Проекты делятся на две категории — по одним сразу понятно, что туда лучше не соваться, а про другие думаешь: «Ну вот тут я не опозорюсь или не буду у коллег занозой в заднице, пытаясь делать все как надо».
Симмонс: Такая у тебя планка?
Бейтман: Да. (Смеется.) Не хочу быть занозой в заднице.
THR: А от чего вы отказываетесь не раздумывая?
Риз: От мюзиклов.
Бейтман: О да!
Крисс: Да ладно вам. (Смеются.)
Бейтман: Бывают еще заманчивые проекты, с большим гонораром, явно спринтерские — когда создатели заинтересованы в шуме перед премьерой, а не в том, что будет дальше. Сейчас я чаще обращаю внимание не на саму роль и даже не на сценарий, а на людей, которые заняты в проекте.
Джефф Дэниелс: Многие так работают: «Кто еще там будет? А кого рассматривают? Его? Ее? Я тоже хочу».
Бейтман: Потому что можно прочитать сценарий, но есть 60 разных способов его воплотить. И по тому, кого ищут на роли, сразу видно, что создатели хотят от проекта.
Симмонс: Век живи, век учись. Меня обычно сценарием заманивают.
THR: Джефф, в начале своей карьеры вы согласились на роль, которая на первый взгляд казалась сомнительной, в комедии «Тупой и еще тупее». Вы понимали тогда связанный с этим риск?
Дэниелс: О да, господи! Ночь перед тем, как ехать на примерку для «Тупого и еще тупее», я провисел на телефоне с тремя агентами. Один из Нью-Йорка, двое из Лос-Анджелеса и все в один голос рассказали мне, как эта роль похоронит мою карьеру, что серьезный актер не должен соглашаться на комедию. На что я им ответил: «Знаете что, ребята, мне моя карьера поднадоела, и я хочу все изменить. Если это ошибка, она за мой счет. Я поехал».
Симмонс: Ты до сих пор с этими агентами работаешь?
Дэниелс: С одним из них. (Смеется.) Но в их словах был смысл. Потому что никто не знает, что из чего получится. Мы думали, на фильм придут лишь тинейджеры, и я буду потом всю жизнь сниматься в комических эпизодах.
Крисс: Это всегда рулетка. Должна быть параллельная реальность, где дела у Джеффа из-за этого решения пошли плохо.
Дэниелс: Я до сих пор занимаюсь этой работой, потому что ставлю перед собой задачу — не повторяться. Мы раньше не могли представить тебя (обращается к Симмонсу) в такой роли, какую ты сыграл в «Одержимости». И внезапно ты вышел и попал в точку. Но могло ничего не получиться, ты мог переигрывать, мог отказаться от роли.
Симмонс: Майлз Теллер (партнер Симмонса по фильму «Одержимость», — THR) мне то же самое говорил. (Смеются.)
Крисс: Но когда добиваешься успеха с какой-нибудь ролью, у всех отключается воображение: «Дж. К., ты отличный в „Одержимости“, давай сыграй еще одного психованного наставника». Мне после «Лузеров» предлагали роли тинейджеров, очень похожие на то, что я там делал. Теперь после роли в «Американской истории преступлений» настал черед маньяков. Ребята, мы актеры, мы что угодно можем сыграть.
THR: Майкл, почему вы сначала не хотели сниматься в «451 градусе по Фаренгейту» и что вас убедило согласиться?
Джордан: Я не хотел играть представителя власти из-за всех притеснений, которым сейчас подвергаются чернокожие со стороны полиции. Не видел себя в роли угнетателя. Но я знал, что там будет Майкл Шеннон, и с режиссером Рамином Бахрани мы нашли общий язык — обсудили его видение, что он хочет сказать этой работой, и в итоге он меня убедил. Потом прочитал книгу Рэя Брэдбери, поговорил с агентами, с мамой, с папой, с друзьями, с важными для меня людьми. Вот так я принимаю решения.
Дэниелс: Многовато у него важных людей. (Смеются.)
THR: Ваша мама сильно влияет на выбор ролей?
Джордан: Ага. Надоело, что она и другие зрители постоянно видят, как я погибаю на экране. (Смеется.) Хочу наконец выжить, но актерство мне тоже нравится, поэтому не могу больше играть такие роли. Каждый раз, когда я вижу, как моя мама смотрит фильм, где мой персонаж умирает, во мне что-то рвется. Она все время рыдает. Хотел сыграть роль, чтобы мама видела, как я побеждаю.
Дэниелс: А мне на такое обычно наплевать.
Джордан: Правда? Может я просто чувствительный.
THR: Даррен, вы сыграли реального серийного убийцу Эндрю Кьюненена. Вас что-то беспокоило в роли?
Крисс: Мне очень повезло, в свое время я попал к Райану Мерфи (шоураннер «Лузеров», — THR) и многому тогда научился. Но меня смущало, что Кьюненен был реальным человеком и его поступки оставили очень глубокий след в жизни других людей. Я не мог не думать обо всех сыновьях, дочерях, мужьях и женах его жертв, и что сериал может напомнить им об их потерях. Это на меня давило.
Джордан: А ты не хотел с ними связаться?
Крисс: Думал об этом. Но к ним отношусь с большим уважением и решил никого лишний раз не трогать. То, что они пережили, — ужасно.
Дэниелс: Как и Даррен, я чувствовал, что семья моего персонажа (погибшего 11 сентября 2001 года агента ФБР Джона ОʼНилла, которого Дэниелс сыграл в сериале «Призрачная башня», — THR) не очень заинтересована в проекте. Поэтому с ними я не встречался, зато разговаривал с агентами ФБР, его бывшими напарниками. Три часа болтал, пока не узнал про Джона все, что было необходимо для роли. Мне кажется, о семье прототипа персонажа, которого ты играешь, особенно беспокоиться не надо.
THR: Не надо?
Дэниелс: Это как с критиками. Если им работа понравится — отлично. Если нет — ничего не поделаешь.
THR: К «Забытым Богом» вы, наверное, по-другому готовились?
Дэниелс: О да! Кстати, если вы, ребята, еще не снимались в вестернах, обязательно сделайте один.
Симмонс: Пока еще молоды. (Смеются.)
Дэниелс: И не больше одного. По восемь часов в день торчишь в седле! Я три месяца тренировался, потому что прочитал в сценарии, как скачу, держась за поводья одной рукой. Да и падать с лошади тоже пришлось.
Крисс: Что — буквально падать? Ого.
Дэниелс: На полном скаку. Это довольно опасно, и я рад, что тренировался. Очень всем рекомендую тщательно готовиться, не будьте как некоторые актеры, которые говорят: «Конечно, и я езжу верхом», думая, что могут за день научиться. У нас был один такой — в первый же день, первая сцена, первый дубль, он вылетел из седла. Бам — и скорая выруливает на площадку еще до того, как режиссер скажет: «Снято!» А я свалился за день до окончания съемок, сломал запястье и еще одну смену играл, обколотый морфием.
Риз: Я так и работаю.
Дэниелс: И вот обезболивающие к 11 утра развеиваются, и на ледяном ветру где-то посреди Нью-Мексико чувствую, будто у меня нож в руке торчит и еще потянул колено.
Симмонс: Но ты рекомендуешь верховую езду?
Крисс: Да, ты меня полностью убедил.
Дэниелс: В общем, снимайтесь в вестернах.
THR: Дж. К., вы играете двух персонажей в «Двойнике». Какой из них вам показался ближе и как вы готовились к ролям?
Симмонс: Как знает мой агент, я не хочу ничего слышать о проекте, пока не прочитаю сценарий. Поэтому у меня и мысли не было, что там две моих роли. Прочел первые двадцать страниц, наслаждаясь тем, как Джастин Маркс выстроил историю обычного неудачника, бюрократического винтика, живущего в жуткой антиутопии. А потом — бац на 20-й странице: «Б-р-р-р-р-т» (Симмонс энергично мотает головой из стороны в сторону, — THR). Пришлось все заново перечитывать! Но на самом деле я бы подписался и одного этого неудачника играть.
Симмонс: Наш шоу-бизнес всегда был зациклен на себе, и мне не очень нравится, что эти темы считают исключительно голливудскими. Понятно, что публичные разговоры и то, что виновные несут ответственность, — это хорошо для всех, ну кроме преступников. Но это намного, намного больше, чем Голливуд.
Крисс: В киноиндустрии и на ТВ теперь слышно больше женских голосов. Это похоже на революцию, всеобщее пробуждение и изменение фундаментальных подходов к тому, как у нас сочиняют истории и кто получает право на высказывание.
THR: Одна из возникших в последнее время тем — это равенство в актерских гонорарах за одинаковую работу независимо от пола. Вы с коллегами и продюсерами это обсуждаете? Чувствуете за собой ответственность, что должны поднимать эту тему в разговорах?
Бейтман: Странно, что такого паритета не было раньше. Сейчас в индустрии главное — концепции и форматы, а не звезды, поэтому и равенства достичь будет быстрее и проще. Если кто-то говорит, что парни привлекают больше зрителей, то это глупость, конечно, и я надеюсь, такая точка зрения скоро исчезнет.
THR: Но вы это обсуждаете?
Симмонс: Никем особо не приветствуется разговор между актерами о гонорарах. Неважно, между женщинами или мужчинами.
Бейтман: И это не зависит от политики.
Симмонс: Я пытаюсь иногда гонорары обсудить, но…
Риз: Поверить не могу, мне заплатят за эту встречу. (Смеются.)
Бейтман: Да. Получить 1-70-00 $ за сегодняшнее просто отлично.
Джордан: 17 000 $? Они вам заплатили меньше 50 000 $? С ума сойти.
Симмонс: Так, мне надо позвонить. (Смеются.)
THR: И последний вопрос. Если бы вы могли вернуться в прошлое, какой совет вы бы дали самому себе молодому на старте карьеры?
Крисс: Не знаю. Я делал верные ошибки и в результате оказался за круглым столом с прекрасными людьми.
Симмонс: И «молодость» у тебя была в 11 лет. (Смеются.)
Бейтман: В работе пики сменяют долины, и как ты относишься к спадам, определяет, сможешь ли ты их пережить и добраться до нового подъема. Если уверенность и самооценка зависит от того, есть у тебя работа или нет, то будет очень тяжело, потому что актер это не контролирует. Даже если ты талантлив, роль все равно можешь не получить. Поэтому уверенность в себе надо подкреплять другими вещами.
Дэниелс: Я бы сказал себе молодому: «Не дай бизнесу убить любовь к тому, ради чего ты все это начал». Иногда общаюсь со студентами и понимаю, что невозможно никого подготовить к отказам, к горечи и депрессии, к тому, что актерская карьера — синусоида и идет то вверх, то вниз. И это не должно убить любовь к тому, что вы испытываете между «мотором» и «снято». «Держись за это чувство, оно тебе пригодится» — вот мой совет.
THR: Майкл, а вы что скажете?
Джордан: Не, я так глубоко не могу.
Крисс: У тебя больших неудач еще не было. (Все кивают.)
Дэниелс: А когда у тебя будет первый провал, Майкл…
Бейтман: Расскажи о нем нам!
Дэниелс: …Ты останешься тем же хорошим актером, каким был до. Держись за это.
Джордан: Спасибо, так и поступлю.
Симмонс: Это не мой совет, а Марка Руффало. Я бы посмотрел в глаза юному актеру и сказал: «Что бы ни случилось, все будет хорошо». У тебя может быть потрясающая карьера, и ты станешь Марком Руффало, или жизнь пойдет по другому пути.
Крисс: С тобой все будет нормально.
Симмонс: Все будет хорошо.
Материалы по теме
Круглый стол THR с актрисами из сериалов: «Сколько можно смотреть на одинаковых плоских теток?»
Звезды теледрам Рут Уилсон, Лиззи Каплан и номинантки на «Эмми» Джессика Лэнг, Мэгги Джилленхол, Вайола Дэвис и Тараджи П. Хенсон рассказали об обнаженке на экране, соколиной охоте и желании стать девушкой Бонда.
Круглый стол: Актеры теледрам
Круглый стол THR с актрисами из сериалов: «Так круто, когда есть возможность творчески влиять на то, что делает твой персонаж!»
Клер Фой о справедливых зарплатах, Элизабет Мосс о праве голоса и влиянии, Тэнди Ньютон об обнаженных мужчинах, Сандра О об арсенале сексуальности, Мэгги Джилленхол об оргазме на ТВ, Анджела Бассетт о желании работать — на нашем круглом столе.
Читайте также: