Кошкин стол майкл ондатже

Обновлено: 27.03.2024

Квинтину, Гриффину, Кристин и Эсте

Энтони и Констанс

Так я вижу Восток. Я вижу его всегда с маленькой шлюпки… ни огонька, ни шороха, ни звука… Мы переговаривались шепотом — тихим шепотом, словно боялись потревожить землю… Он открылся мне в то мгновение, когда я — юноша — впервые взглянул на него. Я пришел к нему после битвы с морем.

Джозеф Конрад. Юность [Пер. А. Кривцовой.]

Он отмалчивался. Всю дорогу смотрел в окно машины. Взрослые на переднем сиденье негромко переговаривались. Можно было послушать о чем, но ему не хотелось. Там, где дорогу залило, — что случалось во время разлива реки, — он слышал плеск воды под колесами. Въехали в Форт, машина неслышно скользнула мимо здания почты, мимо часовой башни. В этот ночной час движение на улицах Коломбо почти замерло. Они проехали по Рекламейшн-роуд, миновали церковь Святого Антония, показались последние лотки с едой — каждый освещала единственная голая лампочка. Въехали на широкое темное пространство порта, где лишь вдали, у причалов, тянулись цепочки огней. Он вышел и встал рядом с теплым боком машины.

Было слышно, как в темноте тявкают беспризорные портовые псы. Почти все вокруг оставалось невидимым, за исключением того, что вырисовывалось в рассеянном свете немногочисленных серных ламп: погрузчики, тянувшие тележки с багажом, сбившиеся в кучки семьи. И вот все они пошли в сторону трапа.

В ту ночь, когда он, ничего еще не знавший о мире, поднялся на борт первого и единственного в своей жизни судна, ему было одиннадцать лет. Казалось, к берегу примыкал целый город, освещенный лучше любой деревни или поселка. Он прошагал по трапу, глядя только под ноги — над головой ничего не существовало, — и шел, пока перед глазами не остались лишь погруженные во тьму гавань и море. Вдали угадывались очертания других судов, там постепенно загорались огни. Он стоял в одиночестве, принюхиваясь, потом сквозь шум и толчею возвратился на борт, обращенный к причалу. Желтоватое мерцание над городом. Ему казалось, что между ним и всем, что там происходит, успела вырасти стена. Стюарды уже разносили еду и напитки. Он съел несколько бутербродов, потом спустился в каюту, разделся и юркнул в узкую койку. Он никогда еще не спал под одеялом, вот разве что один раз в Нувара-Элие. Сон не шел. Каюта находилась ниже ватерлинии, иллюминатора в ней не было. Он нашарил возле изголовья выключатель, нажал; голова и подушка внезапно оказались в конусе яркого света.

Он не пошел на палубу в последний раз глянуть на берег или помахать родственникам, которые привезли его в порт. Он слышал пение, воображал сперва медлительное, потом торопливое прощание с родными, происходившее в звенящем ночном воздухе. Я и сейчас не могу сказать, почему он выбрал одиночество. Может, те, кто привез его на «Оронсей», уже отбыли? В кино родственники отрываются друг от друга с рыданиями, судно отчаливает, и пассажиры жадно вглядываются в удаляющиеся лица, пока еще можно разглядеть хоть что-то.

Я пытаюсь представить, кем был этот мальчик тогда, на борту судна. Напряженно застыв на узкой койке, он, возможно, еще и вовсе не осознавал себя, этот зеленый кузнечик или крошечный сверчок, которого некая внешняя сила внезапно оторвала от дома и, не спросив, швырнула в будущее.

Он проснулся рывком — его разбудила беготня пассажиров по коридорам. Оделся, вышел из каюты. Что-то происходило. В ночи разносились пьяные вопли, их перекрывали крики команды. В центральной части второй палубы матросы пытались изловить портового лоцмана. Он добросовестно вывел судно из гавани (где нужно было искусно лавировать между остовами затонувших кораблей и старым волнорезом), а потом, празднуя свое достижение, выпил лишнего. Теперь же, похоже, не хотел сходить с борта. Пока не хотел. Еще часик-другой здесь, на вашем судне. А «Оронсей» должен был выйти в море ровно в полночь, лоцманский катер дожидался у ватерлинии. Матросы попытались было столкнуть лоцмана вниз по веревочному трапу, но, поскольку он мог упасть и разбиться насмерть, решено было заловить его в сети и аккуратно спустить. Лоцман, похоже, не испытывал ни малейшего смущения, в отличие от представителей судовой компании «Ориент», которые стояли на мостике в белых кителях и белые от бешенства. Когда катер отчалил, пассажиры закричали «ура!». Гул двухтактного двигателя и заунывное пение лоцмана постепенно слабели — катер уходил в ночь.

Что же было в моей жизни до этого судна? Выдолбленный из бревна челнок на реке? Катер в гавани Тринкомали? На нашем горизонте постоянно маячили рыбачьи лодки. Но я и вообразить себе не мог все великолепие этого дворца, на котором мне предстояло пересечь океан. До того самыми долгими странствиями в моей жизни были поездки на автомобиле в Нувару-Элию и на Хортон-Плейнз да поезд в Джафну: мы сели на него в семь утра, а сошли в середине дня. В это путешествие мы взяли с собой бутерброды с яйцом, кунжутные шарики — талагули, колоду карт и приключенческую книжку для мальчиков.

А тут вот было принято решение, что я поплыву морем в Англию, причем поплыву один. Никто не предупредил меня, что затея эта несколько необычная, что меня ждут приключения и даже опасности, поэтому я не испытал заранее ни радости, ни страха. Меня не предупредили, что на судне будет шесть палуб, что на нем будут находиться свыше шестисот человек, включая капитана, шестерых поваров, механиков и ветеринара, что на борту будет небольшая тюрьма и хлорированные бассейны, которые пересекут вместе с нами несколько океанов. Тетя небрежно пометила в календаре дату моего отплытия и предупредила школу, что я ухожу в конце семестра. О том, что мне предстоит провести три недели в море, говорили как о чем-то совершенно обыкновенном, — собственно, я даже удивился, узнав, что родственники поедут провожать меня в порт. Я полагал, что сам сяду на автобус, а потом пересяду на другой в Борелле.

Впрочем, одна попытка познакомить меня с будущей жизнью на борту все же была предпринята. Оказалось, что некая дама по имени Флавия Принс, муж которой был знаком с моим дядюшкой, плывет на том же судне, и вот однажды ее пригласили на чай и представили нас друг другу. Выяснилось, что она путешествует первым классом, тем не менее она пообещала присмотреть за мной. Я пожал ей руку — осторожно, так как рука была унизана кольцами и браслетами, после чего миссис Принс отвернулась, дабы продолжить прерванный мною разговор. Потом я битый час прислушивался к беседе нескольких своих дядьев и считал, сколько бутербродов-канапе они съели.

В последний день перед отъездом я отыскал в школе пустую экзаменационную тетрадку, карандаш, точилку, перерисованную карту мира — и сложил все это в свой чемоданчик. Вышел из здания, попрощался с генератором, выкопал детали от радиоприемника, который когда-то разобрал, не смог собрать и зарыл на газоне. Попрощался с Нараяном, попрощался с Гунепалой.

Уже в машине мне объяснили, что мне предстоит пересечь Индийский океан, Аравийское и Красное моря, пройти по Суэцкому каналу в Средиземное, а потом в одно прекрасное утро мы пришвартуемся в маленькой гавани в Англии и там меня встретит мама. Меня сильнее всего взволновали не дальность и романтика путешествия, а то, как же мама узнает, в какой именно день я прибуду в эту незнакомую страну.

И придет ли она меня встречать.

Я услышал, как под дверь подсовывают записку. В ней значилось, что мое место в ресторане находится за столом номер семьдесят шесть. Вторая койка в каюте так и стояла неразобранной. Я оделся и вышел. К трапам я не привык и лазил по ним с опаской. На верхней палубе было темно и ни души; я стал дожидаться бледного рассвета. Прошел на корму, посмотрел вдаль. Повсюду расстилалось море.

В ресторане «Балморал» за столом номер семьдесят шесть сидели девять человек, среди них — двое мальчиков примерно моих лет.

— Мы, похоже, попали за «кошкин стол», — проговорила дама по имени мисс Ласкети. — Самое что ни на есть затрапезное место.

Было более чем очевидно, что мы сидим очень далеко от капитанского стола, расположенного в противоположном конце зала. Одного из мальчиков за нашим столом звали Рамадином, а второго — Кассием. Первый сидел тихо, второй смотрел вызывающе, и мы подчеркнуто не замечали друг друга, хотя Кассия я узнал. Мы учились в одной школе, он был старше меня на год и слыл отъявленным хулиганом — однажды его даже исключили на семестр. Я был уверен, что разговоримся мы не скоро. Зато мне понравилось другое: за столом сидело несколько интересных взрослых. Например, садовник, а еще портной, у которого был в Канди собственный магазин. А самое потрясающее — среди нас был пианист, который жизнерадостно признался, что «катится по наклонной».

Звали его мистер Мазаппа. По вечерам он играл в корабельном оркестре, днем давал уроки фортепьяно. За это ему сделали скидку на билет. Он часто усаживал нас с Рамадином и Кассием послушать истории из его жизни. Именно в обществе мистера Мазаппы, который потчевал нас непонятными и зачастую неприличными песенками, мы постепенно все — таки сошлись. Потому что, вообще-то, все мы трое были скованны и застенчивы. Даже отказывались кивать друг другу, пока мистер Мазаппа не взял нас под свое крыло и не сказал: держите, мол, глаза и уши нараспашку, это путешествие многому вас научит. Словом, к концу первого дня пути мы сообразили, что проявлять любопытство можно и всем вместе.

Еще одним примечательным персонажем за «кошкиным столом» был мистер Невил, который до выхода на пенсию занимался демонтажем кораблей, а теперь, после скольких-то лет на Востоке, возвращался домой в Англию. Мы сразу же отметили этого крупного добряка, ибо он прекрасно разбирался в устройстве различных судов. Ему довелось демонтировать многие знаменитые корабли. В отличие от мистера Мазаппы, мистер Невил был скромником, и на разговоры о прошлом склонить его было непросто, разве что вы знали, как именно его лучше подначить. Если бы он не отвечал на наши бесконечные вопросы с такой неподдельной скромностью, мы бы не поверили ни единому его слову и нам не было бы так интересно.

Кроме того, на нашем судне для него были открыты все двери, ибо он исследовал по заданию судовой компании «Ориент» какие-то вопросы безопасности. Он представил нас обитателям машинного отделения и котельной, и мы смогли посмотреть, что там происходит. По сравнению с первым классом машинное отделение, расположенное на адском уровне, гудело и сотрясалось от непереносимого грохота и жара. Двухчасовая прогулка по всем закоулкам «Оронсея» в сопровождении мистера Невила выявила все опасные — и не слишком опасные — места. Он объяснил нам, что подвешенные в воздухе спасательные шлюпки только кажутся опасными, после чего мы с Кассием и Рамадином повадились туда залезать: очень уж удобно было из них шпионить за пассажирами. Собственно, замечание мисс Ласкети, что место у нас «самое затрапезное», убедило нас — совершенно справедливо, — что важные персоны, такие как казначей, старший стюард и капитан, нас попросту не замечают.

Я внезапно обнаружил, что на борту находится Эмили де Сарам, моя дальняя родственница. К сожалению, ее не посадили за «кошкин стол». В течение долгих лет именно с помощью Эмили я узнавал, что обо мне думают взрослые. Я рассказывал ей о своих приключениях и выслушивал, что она думает. Она честно говорила, что ей нравится, а что нет, а поскольку она была старше, я всегда ей верил и поступал соответственно.

У меня не было ни братьев, ни сестер, так что в детстве из родни меня окружали одни взрослые. Целая когорта неженатых дядюшек и томных тетушек, за которыми неизменно тянулся шлейф сплетен и собственной значимости. Был у нас один богатый родич, который старательно держался на расстоянии. Его никто не любил, но все уважали и постоянно о нем говорили. Рождественские открытки, которые он добросовестно присылал каждый год, подвергались скрупулезному анализу, равно как и лица его все подраставших детей, и размеры его дома, высившегося на заднем плане: бессловесное хвастовство. Таковы были представления, внушенные мне в семье, и, пока я не оторвался от родных, они заставляли меня быть осмотрительным.

Но в моей жизни всегда была Эмили, моя «машанг», несколько лет прожившая со мной почти дверь в дверь. Детские годы наши прошли одинаково — в том смысле, что родители у обоих постоянно были либо в отлучке, либо в расстройстве. Полагаю, что ей жилось даже тяжелее, чем мне, — дела у ее отца все не налаживались, и домашние жили под постоянной угрозой его гнева. Из скупых рассказов Эмили я знал, что он любит наказывать. Даже взрослые гости чувствовали себя рядом с ним неуютно. Только дети, оказывавшиеся в доме ненадолго, на праздновании какого-нибудь дня рождения, извлекали удовольствие из его непредсказуемости. Он, бывало, забежит, расскажет что-нибудь веселое, а потом покидает всех нас в бассейн. Он частенько уезжал по делам, а то и попросту исчезал. Эмили в его присутствии всегда замыкалась, даже когда он ласково обнимал ее за шею и кружил в танце, поставив ее босые ноги себе на ботинки.

Надежной путевой карты Эмили так и не попалось, так что ей пришлось, как я полагаю, самой изобретать себя. Была она вольной в мыслях — мне нравилась ее бесшабашность, — хотя я всегда боялся, что добром это не кончится. По счастью, в конце концов бабушка оплатила ее учебу в пансионе на юге Индии, чтобы она смогла уехать от отца. Я скучал по ней. Даже когда она приезжала на каникулы, виделись мы не так уж часто, поскольку она пошла работать в «Цейлонский телефон». Утром за ней приезжала служебная машина, а вечером ее босс мистер Виджибаху привозил ее обратно. У мистера Виджибаху, как поведала мне Эмили, по слухам, было три яичка.

Сильнее всего нас сближала ее коллекция пластинок — все эти судьбы и чаяния, зарифмованные и наструганные на бруски по две-три минуты. Герои-углекопы, чахоточные девицы, квартирующие над лавками ростовщиков, золотоискатели, знаменитые игроки в крикет и даже заявления, что, мол, бананов больше не осталось. [«Yes! We Have No Bananas» — популярная песня Фрэнка Сильвера и Ирвинга Кона из бродвейского ревю «Make It Snappy» («Давайте-ка поживее», 1922).] Эмили ввела меня в этот удивительный мир и показала, как танцевать, как держать ее за талию, пока она поводила поднятыми руками, как прыгать на диван и через диван — пока он не покачнется и не рухнет под нашей тяжестью. А потом она внезапно исчезала, возвращалась в школу, в Кочин, и о ней не было ни слуху ни духу, за вычетом нескольких писем к матушке, в которых она просила присылать ей через бельгийское консульство побольше пирожных, — писем, которые папенька ее насильно зачитывал вслух всем соседям.

К тому моменту, когда Эмили поднялась на борт «Оронсея», мы не виделись два года. Она изумительно переменилась — стала красивее, похудела с лица, в ней проступила грация, которой я раньше не замечал. Я решил, что школа, увы, поумерила ее бесшабашность, хотя говорила она теперь с легким кочинским акцентом, и это мне нравилось. Она схватила меня на прогулочной палубе за плечо — я как раз пробегал мимо — и завела разговор, дав мне тем самым тайное преимущество перед новыми приятелями. Однако по большей части она явственно давала понять, что не ищет моего общества. У нее были на это путешествие свои планы — насладиться последними неделями свободы, перед тем как на два года поступить в английскую школу.

Дружба между тихоней Рамадином, хулиганом Кассием и мной быстро крепла, хотя мы по-прежнему многое утаивали друг от друга. По крайней мере, я утаивал. Левая моя рука никогда не знала, что я держу в правой. Жизнь успела научить меня осмотрительности. В своих школах-интернатах все мы жили в страхе перед наказанием и превращались в искусных лжецов — я научился по мелочи скрывать правду. Оказывается, далеко не всех можно принудить наказанием к абсолютной честности. Нас постоянно секли за дурные оценки и прочие проступки (трехдневная отлежка в лазарете с выдуманной свинкой, непоправимо испорченная школьная ванна, где мы разводили чернила для старшеклассников). Главным палачом был завуч начальных классов отец Барнабус — он до сих пор блуждает по задворкам моей памяти, вооруженный измахренной бамбуковой тростью. Уговоры или воззвания к здравому смыслу — это все было не для него. Он просто ходил меж нас как воплощенная угроза.

А вот на «Оронсее» не нужно было следовать никаким правилам, и я погрузился в воображаемый мир собственного сочинения, где жили корабельщики, портные и другие взрослые пассажиры, которые во время вечернего празднества ковыляли по палубе, напялив на себя гигантские звериные головы, танцевали с женщинами, на которых почитай что не было юбок, — а все музыканты из судового оркестра, включая мистера Мазаппу, были облачены в одинаковые костюмы сливового оттенка.

Поздно вечером удостоенные особой чести пассажиры первого класса покидали капитанский стол; танцы уже закончились — под конец танцоры сняли маски и едва двигались в объятиях друг у друга, — а стюарды, убравшие пустые бокалы и пепельницы, опирались на метровой ширины швабры, которыми предстояло вымести обрывки цветной бумаги; тут — то и выводили узника.

Как правило, дело было ближе к полуночи. Палуба сияла, залитая светом луны. Он появлялся со стражниками: один скован с ним наручниками, другой, с дубинкой, шагает сзади. Мы не знали, что он натворил. Полагали, что совершил убийство — что же еще? Более сложных разновидностей преступления — на почве ревности или политики — для нас тогда еще не существовало. Заключенный был могуч с виду, замкнут и ходил босиком.

Распорядок этих полночных прогулок открыл Кассий, и в должный час мы всегда оказывались на месте. Про себя мы думали: узник может прыгнуть через леер, вместе с прикованным к нему стражником, прямо в темное море. Представляли, как он возьмет разбег и метнется навстречу смерти. Полагаю, мы думали так, поскольку были еще совсем юными, — сама мысль о прикованности, о заключении была подобна нехватке воздуха.

В свои одиннадцать лет мы не могли с этим смириться. Мы с трудом заставляли себя надеть перед ужином сандалии и каждый вечер в «Балморале» всё представляли себе, как босоногий узник в своей темнице поглощает объедки с железной миски.

Ради визита в устланную коврами гостиную первого класса, где я должен был повидаться с Флавией Принс, мне предписали одеться соответствующим образом. Флавия Принс, почти полностью мне чужая, пообещала перед отъездом за мной присмотреть, хотя, по правде говоря, виделись мы на протяжении путешествия лишь несколько раз. И вот она пригласила меня на чай, причем в записке упоминалось, что мне надлежит надеть чистую отглаженную рубашку, а кроме того, носки. Я пунктуально объявился в баре «Веранда» ровно в четыре часа пополудни.

Поначалу она смотрела на меня, будто в подзорную трубу, вроде как и не подозревая, что я вижу выражение ее лица. Сидела она за маленьким столиком. С ее стороны воспоследовала отчаянная попытка поддержать разговор, чему не слишком способствовали мои нервические односложные ответы. Не страшно ли мне тут? Нравится ли мне плавание? У меня появились друзья?

Рецензии на книгу « Кошкин стол » Майкл Ондатже

Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.

Роман-взросление. История путешествия 11-летнего мальчика из Шри-Ланки в Англию на корабле. Три недели в море – что может быть интересного-то?!
Но эти три недели стали тем, что помогло сформироваться личности и из мальчика выклюнулся молодой человек. Люди, которых он встретил в пути стали ориентирами и каждый дал то, что мог дать. Каждый особенный, каждый со своей тайной. И пусть их всех свел малопривлекательный и непопулярный «кошачий стол», но этого хватило для того, чтобы путешествие не было скучным. События – мальчишки всегда найдут, во что вляпаться – на любой вкус. Тут и романтика, и первые чувства, и криминал.
Мальчик вырос, и уже 30-летний рассказывает нам об этой истории. И тем ценнее повествование: из дня сегодняшнего нити тянутся в прошлое и автор очень талантливо рассказывает, что к чему привело.

Мальчика, который провел детство на Цейлоне, отправляют на большом лайнере учиться в школу в Англии. Плыть ему почти месяц, за ним практически никто не присматривает, и он с интересом исследует судно и его пассажиров. Исследует долго, нудно и очень медленно. Причем, ему-то с корабля деться некуда, понятно, что тут будешь за каждым пассажиром невольно наблюдать, даже если он зануда. Но читателя-то зачем мучить?
Я прочитала страниц 50, и просто увязла в тексте. Ничего не происходит. Течет вода, плывет корабль.

Давно хотела прочитать, что-нибудь этого автора. Прочла, очень понравилось, местами очень трогательно и глубоко.
Сюжет - плавание на лайнере «Оронсей» в 1954 году, из Шри-Ланки в Англию глазами одного из пассажиров - 11-летнего мальчика. Истории пассажиров, сидящих за «Кошкиным столом» - местом затрапезным, скажем прямо, совсем незаурядные, некоторые он прослеживает и после плавания, некоторые теряются. Очень непосредственный взгляд ребенка делает повествование интересным, читатель сам, как ребенок, радуется совершенно детским забавам и на взрослые отношение взирает по-детски, но читатель как взрослый человек имеет возможность додумывать сам, и эти предположения могут иметь разные варианты – свобода творчества для читателя (своего рода соавторство). Добавлен небольшой детективный сюжет: на лайнере перевозят заключенного, рассказывается его история и история его дочери. Заключенного сопровождают два военных – мистер Джигс (в официальной форме) и мистер Переро инкогнито в штатском, никто толком не знает, кто же мистер Переро, интрига раскрывается в конце книги, спустя много лет. В повествовании есть не только мужской взгляд автора на события плавания (да и жизни, вообще), но благодаря женским образам кузины Эмили и мисс Ласкетти, на мой взгляд, удачным, картина становится объемней, добавляются новые смыслы и краски. Появляется тема беззащитности женщин перед мужским вероломством. Тема вседозволенности властьпридержащих и попытка предостеречь юные души от зла, которое так расплывчато, но цепко и коварно.
Стоит еще отметить, что главного героя зовут также как автора, но это не альтер эго и не автобиография, хотя некоторые совпадения в биографии есть – само плавание, например. Как, человек творческий, автор, скорее, использует хорошо известный ему факт, для нанизывания на эту нить новых сюжетных линий. (Кто-то может поспорить - сейчас в литературе и кинематографе это модный прием – пересечение разных историй персонажей в одной точке повествования и затем ветвление сюжетных линий по героям, новые пересечения, но книгу Майкла Ондатже – это не портит.)

Книга откровенно слабая. До этого с произведениями Ондатже не была знакома, ну разве что пациента смотрела. Вообщем, разочарована. Сюжет неинтересный. Вроде много всяких событий, но в единое целое не складывается. Размышления и рассуждения автора очень неглубокие и посредственные. Дочитала, конечно, но с трудом.

Сначала прочитала "Кошкин стол" на телефоне, а потом решила, что пока она есть в наличии на Лабиринте, надо хватать, потому что книга однозначно стала моей любимой. После нее началась моя охота на остальные произведения Майкла Ондатже, которые крайне трудно уже раздобыть.
Лично я бралась за нее, зная лишь то, что указано в аннотации, не читала никаких отзывов, не слышала ни от кого об этой книги. Вот просто увидела ее, она меня заинтересовала и всё, мигом прочитала. И считаю, что углубляться в пересказывание сюжета просто бессмысленно. Если аннотация показалась вам интригующей, не читайте отзывы, не ищите больше информации о книге, просто берите и читайте.
Скажу лишь, что история намного глубже, чем просто рассказ о путешествии маленького мальчика. Здесь так много героев со своими скелетами в шкафу, с морем переживаний и шрамов, оставленных жизнью. Мальчишки - ну как можно их не полюбить, любознательные, азартные, живущие каждым моментом. Нам посчастливится также заглянуть в их уже взрослую жизнь, таким образом мы вспоминаем собственное детство, свои мечты, свои переживания, своих друзей и сравниваем с уже наступившей "взрослой" жизнью.
Удивительно, что на том же Лайвлибе так мало прочитавших эту книгу. И вот парадокс - хочется, чтобы как можно больше людей прочитали и оценили эту книгу, но с другой стороны, не хочется, чтобы она стала массовой, хочется советовать ее дозировано, хочется, чтобы книга осталась редким сокровищем, обладать которым могут лишь некоторые)
Не могу отвечать за всё творчество Ондатже, но "Кошкин стол" определенно очень глубокое произведение, оставляющее след в душе, вызывающий улыбку, но эта улыбка близка к ощущению "светлой грусти" и ностальгии.
Советую очень-очень! :)

Покупала книгу, полагаясь на автора и неплохие отзывы. Сначала была несколько разочарована, повествование казалось затянутым. Но после ввода всех действующих лиц сюжет начал заинтересовывать. Вторая половина книги действительно увлекает . Подростки плывут на корабле в Англию. Взрослый мир, в котором предстоит разобраться без помощи взрослых, но ,безусловно, под их влиянием. Путешествие, как маленькая жизнь, изменит в нем участвующих. В Англию прибудут повзрослевшие мальчишки, а события на корабле повлияют на их личностное становление.

Есть такие редкие случаи, когда начинаешь читать книгу, и с первых строк понимаешь, что она твоя! Ты, словно, проникаешь внутрь истории и впитываешь в себя строки, предложения, абзацы. У меня таких книг немного.

"Кошкин стол" Майкла Ондатже тот самый случай, когда испытываешь удивительную нежность к героям, к истории, к языку, которым она написана. В ней нет замороченных головокружительных сюжетных ходов, нет двойных-тройных и прочих смыслов, нет пошлости и фальши. А есть история о путешествии 11-ти летнего мальчика из Шри-Ланки в Англию на огромном лайнере, рассказанная им самим.
Он повествует о трёх неделях плавания, изменивших его, заставивших повзрослеть, но, в то же время, повзрослев, спустя годы, он остался тем же мальчиком, глядящим на мир огромными глазами.
Автор шаг за шагом ведет читателя за своим героем, то по кораблю, то по его взрослым годам, не усложняя сюжета, и в какой-то момент ты начинаешь воспринимать все с той же детской непосредственностью, как и главный герой по прозвищу Майна: "Не в смысле майна/вира, а майна - говорящий скворец".
Все герои этой книги не просто персонажи, заполняющие текст, а личности, и у каждого своя жизнь, свой характер, свой секрет, и тем интереснее вчитываться в них, постепенно узнавая их истинное лицо.
Герои "кошкиного стола" ("самого что ни на есть затрапезного места" судового ресторана) становятся близкими, пока читаешь книгу, и, переворачивая последнюю страницу, расстаёшься с ними с какой-то щемящей грустью и сожалением. Редкий случай, по крайней мере, для меня. Но отпуская героев, книга остаётся с тобой, внутри тебя. О ней хочется рассказать, ее хочется подарить. Так было с любимыми "Цветами для Элджернона", "Маленьким принцем", и вот так стало с "Кошкиным столом".
И постепенно приходит осознание, что "кошкин стол" самое лучшее место, за которым и можно видеть и наблюдать окружающий мир, и людей, его наполняющих. И, возможно, ты и сам тоже сидишь за таким столом.

Есть разные книги, и у каждой своя философия и своя мысль, которую автор хочет донести до читателя. И каждый понимает по-своему. Экзюпери посвятил "Маленького принца" Леону Верту, "маленькому мальчику, каким был когда-то его друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит." Мне бы хотелось думать, что и Ондатже писал для взрослых, (которые ведь тоже были детьми), чтобы они не забывали этого, чтобы вспомнили себя маленькими, смотрящими на взрослый мир огромными глазами.

. Но это моя мысль и моя история, и тем и хороша книга, что каждый сам для себя выстроит логику и смысл, проникнется или нет к героям этого путешествия.

Кошкин стол майкл ондатже

Так я вижу Восток. Я вижу его всегда с маленькой шлюпки… ни огонька, ни шороха, ни звука… Мы переговаривались шепотом — тихим шепотом, словно боялись потревожить землю… Он открылся мне в то мгновение, когда я — юноша — впервые взглянул на него. Я пришел к нему после битвы с морем.

Кошкин стол

Майкл Ондатже - Кошкин стол

Впервые на русском — новейший (выпущенный осенью 2011 года!) роман от автора «Английского пациента», удивительного бестселлера, который покорил читателей всех континентов, был отмечен самой престижной в англоязычном мире Букеровской премией и послужил основой знаменитого кинофильма, получившего девять «Оскаров». Трехнедельное плавание с Цейлона в Европу на лайнере «Оронсей» перевернуло всю жизнь нашего героя, прозванного Майной (говорящий скворец). Усаженный за «кошкин стол» («самое что ни на есть затрапезное место» в судовом ресторане), он знакомится с двумя другими мальчиками, Рамадином и Кассием, и со взрослыми, один другого…

Лучшая рецензия на книгу

Майкл Ондатже - Кошкин стол

12 июля 2021 г. 09:18

Вот интересно получается, мне книга не зашла, я ее читала почти через принуждение, растянув 200 страниц на неделю, но, дочитав, скажу, что книга мне понравилась. Мы прослеживаем почти всю жизнь ГГ через призму одного приключения. Но правда какого! Три недели в море в пестрой компании! Одни и те же события и одних и тех же героев, мы видим сначала глазами ребенка, а потом глазами взрослого мужчины. И то, что было не понято маленьким мальчиком додумывается зрелым человеком. Интересная задумка. Анализируя я могу сказать, что мне не понравилась жуткая ностальгия ГГ по давно минувшим событиям, как-будто в его жизни больше ничего не произошло за 20 лет и все было предопределено именно путешествием.

Перевод: А. Глебовская

Год издания: 2012

Твердый переплет, суперобложка, 288 стр.
Тираж: 3000 экз.
Формат: 84x108/32 (130х205 мм)

Scotiabank Giller Prize Nominee (2011)

Рецензии

25 июля 2021 г. 17:49

Чтение было определенно приятным. Хотя не скажу, что в книге есть захватывающие повороты - она вся такая ровная, неспешная, и даже выдающиеся события подаются практически тем же тоном, что довольно необычно. На фоне такого ровного повествования очень странно было читать обвинение, брошенное мельком ближе к концу, что мол главный герой так и не смог переварить некое событие путешествия. Хотя, возможно, трудности перевода и все такое) Сюжет. На первый взгляд, его особо и нет - мальчишка отправляется в долгое путешествие, три недели на океанском лайнере - путь от Цейлона до Британии. Один, без семьи - чем не приключение? Ну и чем заняться в пути мальчишке, как не попытаться сунуть нос всюду, где только это возможно? В компании таких же неприкаянных мальчишек, само собой. А любопытного -…

Майкл Ондатже - Кошкин стол

Майкл Ондатже - Кошкин стол

Майкл Ондатже - Кошкин стол краткое содержание

Впервые на русском — новейший (выпущенный осенью 2011 года!) роман от автора «Английского пациента», удивительного бестселлера, который покорил читателей всех континентов, был отмечен самой престижной в англоязычном мире Букеровской премией и послужил основой знаменитого кинофильма, получившего девять «Оскаров». Герой «Кошкиного стола» — не альтер эго автора, но некоторые опорные точки биографии у них совпадают: путешествие из Шри-Ланки в Англию, затем из Англии в Канаду… Трехнедельное плавание с Цейлона в Европу на лайнере «Оронсей» перевернуло всю жизнь нашего героя, прозванного Майной (говорящий скворец). Усаженный за «кошкин стол» («самое что ни на есть затрапезное место» в судовом ресторане), он знакомится с двумя другими мальчиками, Рамадином и Кассием, и со взрослыми, один другого эксцентричнее: мистер Мазаппа играет в корабельном оркестре и учит их петь блюз; мисс Ласкети швыряет за борт недочитанные детективы и разгуливает по палубе в «голубином» жилете, карманы которого набиты живыми птицами; мистер Дэниелс заведует устроенным в судовом трюме садом и пытается ухаживать за Эмили — красавицей-кузиной Майны. Эмили же куда больше интересует Хайдерабадский мудрец из акробатической труппы «Джанкла». Но главную загадку для всех представляет узник, которого выводят на палубу лишь в полночь и в кандалах…

Кошкин стол - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Квинтину, Гриффину, Кристин и Эсте

Энтони и Констанс

Джозеф Конрад. Юность[1]

Читайте также: