Довольно кукситься бумаги в стол засунем анализ
Обновлено: 01.05.2024
Мне было семнадцать лет, когда поэт Виктор Гофман привел меня на семинар Бориса Слуцкого и предупредил, что там собираются очень значительные люди. В подвальчик где-то на задах Елисеевского магазина набилось много народа, но мы с Гофманом все же отыскали себе стул и уселись на него, почти как курочки на насест. Я знала, что Витя должен был выступать оппонентом на обсуждении Алексея Королева, с которым мы уже по очереди читали стихи в ЦДЛ в комнате номер восемь: там проходили еженедельные поэтические чтения с последующими комментариями от слушателей. Поэтому я с удовольствием поздоровалась с ним как с единственным знакомым человеком: там все были такие взрослые, казались такими поэтически умудренными и компетентными, что я, даже сидя рядом с Гофманом, изрядно робела. Да и сам Алексей Королев, с его декадентской внешностью, соответствующей его стихам, тоже внушал мне чувство трепещущей неуверенности.
И тут появился Борис Абрамович. Все сразу смолкли, и чтение началось… Слуцкому стихи Алексея так понравились , что он рекомендовал их к публикации, и они вскоре вышли в «Дне поэзии», что для молодого автора было тогда очень престижно.
Потом семинар перевели в особняк на Таганке, на котором была надпись «Дом атеиста». Новое помещение было просторным, хотя и оно заполнялось целиком пишущей братией самого разного стилистического толка: были тут и богемные дамы, со стрижкой à la Цветаева, курившие сигареты, заправленные в длинный мундштук. Они вполне бы вписались в интерьер какого-нибудь салона Серебряного века. Были и бородачи в джинсах и растянутых свитерах с заплатками на локтях – и диссидентского вида, и такого, словно они вот-вот отправятся «за туманом» петь под гитару у костра свою «Бригантину». Были и длинноволосые юноши со взором горящим, полные метафизической тоски. Были и дяденьки – с благородной сединой, а то и с лысиной, по всему – технари или физики. Были и аккуратно подстриженные молодые люди комсомольского вида…
Помимо Алексея Королева я сразу запомнила остроумца Георгия Елина , которого все звали попросту Жориком , и, безусловно, Алексея Бердникова. Трудно было его не заметить и не запомнить: он писал венки венков сонетов, да еще и терцинами! Борис Абрамович в какой-то момент изнемог от этого бесконечного версификационного потока и попросил больше ему этого не читать… Речь шла о «венке сонетов», кажется, № 54.
Помню до сих пор Гарика Гордона с глазами, полными такой скорби, словно в ней собралось страдание всего человечества ХХ века и застыло там, не проникая в стихи. Это его, дивное: Не ходите босиком – мир ужасно насеком .
Помню и Юлию Сульповар , и Любовь Гренадер, о которых было написано кем-то из студийцев:
Суров Суворовский бульвар,
Никитский мрачен сквер.
Идёт девица Сульповар
С девицей Гренадер.
Идёт от тротуара пар,
И воздух полон муз…
В Союз – девицу Сульповар ,
И Гренадер – в Союз!
Имелся в виду, разумеется, Союз писателей…
Ну и, конечно, помню колоритнейшего Егора Самченко – врача-психиатра. Как и многие люди этой профессии, он путал семинар с больницей, где практиковал, и вел себя как свой собственный пациент… Были у него строчки, которые стали хитом сезона и передавались семинаристами из уст в уста: Ворон крови попил. Сыт.
Все это было интересно, весело, но самым главным оставалось, конечно, чтение и обсуждение стихов: уровень литературного анализа, который установил Слуцкий, был очень высок. И сам он часто повторял, когда делал свое заключение после выступления поэта и его оппонентов: «Главное – это не опускать планку, к которой стремиться. Она должны быть высока. Может быть, даже недостижимо высока ». Его разбор стихов, критерии, с которыми он к этому подходил, действительно казались заоблачными. Утверждения его не были голословными: он всегда опирался на какой-то пример, образец, когда говорил о композиции стихотворения, или о сюжете, или художественной детали, или об эпитете…
А после того как ставил точку в обсуждении, можно было задавать вопросы собственно поэтического или общекультурного свойства. Именно от Слуцкого я тогда впервые узнала о предложении Семена Липкина Мандельштаму зарифмовать «обуян – Антуан» в строфе:
Довольно кукситься, бумагу в стол засунем,
Я нынче славным бесом обуян,
Как будто в корень голову шампунем
Мне вымыл парикмахер Франсуа.
И вообще – и в своей поэтике, и в аналитических суждениях, и в жестких поэтических критериях, и в энциклопедических познаниях в области литературы, и просто в своих мемуарах Борис Слуцкий был «тяжеловес»: все связанное с ним было не только содержательно и осмысленно, но – существенно, осязательно, зримо. Он словно закладывал в нас, своих студийцев, то, что греки называли « епистемой », основу основ, которая далее отвечает за формирование ценностей, как эстетических, так, возможно, и этических.
И вот еще о чем стоит вспомнить. В 1972 году, когда умер Семен Кирсанов, Слуцкий устроил разнос своим студийцам за то, что никого не было на похоронах этого большого поэта. Такое определение из его уст (Слуцкий назвал его едва ли не «великим») казалось очень странным, если учесть, что по своей поэтике они были совсем чужими и даже чуждыми друг другу. Но на следующий год я гостила на даче у вдовы Кирсанова Люси, и она дала нам с мужем почитать машинописную стенограмму семинаров Кирсанова в Литературном институте. И там вдруг мелькнуло имя Бориса Слуцкого: оказалось, что Борис Абрамович, будучи студентом семинара Сельвинского, приходил послушать и Кирсанова, то есть в какой-то мере был его учеником! В этой стенограмме, относящейся к концу 30-х годов, такому опасному времени, меня поразила свобода высказываний: и мэтр, и студенты цитировали порой поэтов, которые были под запретом в Советском Союзе, например, Ходасевича.
…Я поступила в Литинститут, семинар Слуцкого переехал куда-то на Маросейку, там появились другие люди, не столь выразительные, как раньше, да и я уже начала чувствовать себя «искушенной в плетениях словес и поэтических баталиях», словом, перестала туда ходить.
А потом узнала, что Борис Абрамович переехал к брату в Тулу и его семинару пришел конец.
Я была в Тбилиси, когда позвонил муж и сказал, что Слуцкий умер, и на похороны не попала. Но даже издалека почти физически чувствовалось, что хоронят целую эпоху: что-то поменялось в составе воздуха, что-то пошатнулось, словно рухнула одна из опор того мира, где можно было духовно выжить благодаря поэзии. И где мы начинали по-настоящему «жить стихом».
Довольно кукситься бумаги в стол засунем анализ
Нравственная мощь, вызов, подъем сил, граничащий с бурной радостью жизни, получили, пожалуй, самое яркое выражение в стихах «Довольно кукситься!»: в них определена программа действий, которой Мандельштам будет придерживаться до своего ареста:
Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!
Я нынче славным бесом обуян,
Как будто в корень голову шампунем
Мне вымыл парикмахер Франсуа.
С предыдущим заздравным тостом его связывают как частности (французское имя парикмахера, употребление слова «шампунь»), так и общая бодрая тональность. Но впервые открыто появляется мысль, что поэт всего лишь смертник, получивший отсрочку:
Держу пари, что я еще не умер,
И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я еще могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.
Отныне наречье «еще», прозвучавшее в грозных ленинградских двустишиях, станет одним из самых частых: Мандельштам выбирает время, когда «еще» превратится в «уже». Динамические метафоры следуют одна за другой: Мандельштам сравнивает свой путь, свою тактику с бегами, где следует, чтобы победить, развивать скорость постепенно.
Тем временем, овладев собой и судьбой, он прославляет красоту мира, наступившую сороковую весну своей жизни:
Держу в уме, что нынче тридцать первый
Прекрасный год в черемухах цветет,
Что возмужали дождевые черви,
И вся Москва на яликах плывет.
Образ червей здесь труднее других поддается истолкованию: вписывается ли он в общую картину весны (черви, после зимования, просыпаются при первом тепле и начинают перерабатывать отбросы в землю) или возвещает о смерти (возмужание ведет к исходу), или прикрыто напоминает о московских властителях (вскоре Мандельштам сравнит пальцы Сталина с червями)? Нужно ли выбирать между этими тремя возможными значениями? Как почти всегда у Мандельштама, мы имеем дело с многозначной метафорой, дающей некую полноту смысла: набухание времени одновременно веселое, роковое и страшное.
Последнее четверостишье возвращает нас к отсроченной, но неизбежной развязке:
Не волноваться. Нетерпенье – роскошь,
Я постепенно скорость разовью –
Холодным шагом выйдем на дорожку –
Я сохранил дистанцию мою.
Снова, как в первой строфе, поэт увещевает себя, как бы задерживает свой порыв «предупредить» смерть, ускорить развязку. В единоличном поединке с историей волнение, нетерпение будут уступкой врагу. Мандельштам хочет быть невозмутимым, уверенным в себе жокеем, сдерживающим свою лошадь для победы на финише. Чтобы победа была полной, Мандельштам должен ее подготовить: подойти к ней в полноте своих сил. Прошла судорога страха, навеянного возвратом в Москву и бегством из Ленинграда, проходит навязчивая мысль о смерти, и на пороге лета 31-го года поэзия Мандельштама окрыляется, открывается всему разнообразию и богатству мира.
По книге Никиты Струве «Осип Мандельштам».
- Вы здесь:
- Статьи по литературе
- Мандельштам «Довольно кукситься…» («Я постепенно скорость разовью…») – анализ
О стихотворении О. Мандельштама «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем. »
Приступая к рассмотрению мандельштамовского стихотворения, прежде всего напомним его:
Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!
Я нынче славным бесом обуян,
Как будто в корень голову шампунем
Мне вымыл парикмахер Франсуа.
Держу пари, что я еще не умер,
И, как жокей, ручаюсь головой,
Что я еще могу набедокурить
На рысистой дорожке беговой.
Держу в уме, что нынче тридцать первый
Прекрасный год в черемухах цветет,
Что возмужали дождевые черви
И вся Москва на яликах плывет.
Не волноваться. Нетерпенье – роскошь.
Я постепенно скорость разовью –
Холодным шагом выйдем на дорожку,
Я сохранил дистанцию мою.
7 июня 1931 1
Имеет смысл упомянуть некоторые факты биографии Мандельштама, определившие, в значительной мере, настроение поэта и его жизненные установки в период написания приведенного выше стихотворения.
В 1930 году сходит на нет долго мучившее поэта дело о якобы имевшем место плагиате в работе над переводом «Тиля Уленшпигеля». Осенью 1930 года Мандельштам снова начинает писать стихи (в Тбилиси, после пятилетней паузы). В марте 1931-го в «Новом мире» (N 3) печатается цикл стихотворений «Армения». В апреле 1931-го начинается работа над новой прозой – «Путешествие в Армению». В четвертом номере журнала «Звезда» публикуется стихотворение «С миром державным я был лишь ребячески связан…».
Очевидно, что все упомянутое выше Мандельштам не мог воспринимать иначе как положительно: и возвращение к стихам, и новый выход к читателю.
В июне 1931 года Мандельштам работает над «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем. » и тесно с ним связанным стихотворением «Сегодня можно снять декалькомани…» 2 . 23 апреля 1932-го ликвидируется РАПП (что было воспринято в писательской среде как начало более либеральной политики в области культуры); в этом же месяце, в четвертом номере «Нового мира» «Довольно кукситься!» было опубликовано.
Какова тема «Довольно кукситься»? Несомненно, это тема вновь обретенных сил и уверенности в своих силах. Эта тема проявляется в ряде мотивов стихотворения, в частности, в мотиве возвращенной молодости, спортивных соревнований (конских бегов), скорости, обновления природы, в мотиве самосдерживания – концентрации и сбережения новых сил и энергии к моменту их реализации.
И здесь надо отметить важное противоречие, создающее определенное напряжение в стихотворении: противоречие между внутренней горячностью, предвкушением победы в представляемых соревнованиях, желанием немедленно выплеснуть вновь появившуюся энергию – и самосдерживанием, стремлением удержать обретенные силы, не расплескать их до срока, сберечь до определенного решительного момента.
Это противоречие выражается уже в том, что в начале стихотворения мы встречаем резкий энергичный жест: «засунем!», а ближе к финалу говорится именно о самоконтроле: «Холодным шагом выйдем на дорожку…».
Как вышеназванные тема и мотивы воплощены в словесной ткани произведения?
Первые два стиха отсылают к «Фаусту» Гете. В другом, перекликающемся стихотворении того же времени:
И Фауста бес, сухой и моложавый,
Вновь старику кидается в ребро
И подбивает взять почасно ялик,
Или махнуть на Воробьевы горы,
Иль на трамвае охлестнуть Москву.
(«Декалькомани», 1931)
Как взаимосвязь между «Довольно кукситься!» и «Декалькомани», так и фаустовские ассоциации в обоих стихотворениях вполне очевидны, здесь нет ничего нового. Важно, однако, отметить, что обращение к фаустовскому сюжету, естественно, вызывает мотив молодости – точнее, омоложения. (Ведь мысль об обретении новых сил не обязательно должна сочетаться с представлением о возвращенной молодости. Но поскольку в стихах появляется фаустовская нота, это неизбежно влечет за собой соответствующий «молодежный» мотив. Сам «славный бес», который прямо не назван в «Довольно кукситься!» и недвусмысленно поименован в «Декалькомани», никак не стар, хотя и не юноша, конечно: «Й Фауста бес, сухой и моложавый…».)
Таким образом, если позволено прибегнуть к примитивному пересказу, в начале «Довольно кукситься!» говорится следующее: довольно – старая жизнь, «унылая», «с бумагами», кончилась. Можно предположить, с определенной вероятностью, какие «бумаги» следует «засунуть» в стол. Похоже на то, что это могли быть бумаги по «делу о переводе «Тиля Уленшпигеля»». Мандельштам говорил о себе, что он работает «с голоса»; нередко его стихи под диктовку записывала жена, Надежда Яковлевна. Да и вообще с творческой работой, да еще и после длившейся всю вторую половину 1920 годов поэтической немоты, никак не вяжется понятие «кукситься». А вот желание засунуть подальше бумаги по угнетавшему поэта в течение 1928 – 1930 годов делу о якобы имевшем место плагиате – это желание вполне может быть высказано так, со вздохом облегчения: «Довольно кукситься!» «Засунем» эти бумаги подальше и подведем черту (с помощью «славного» черта!) под тем, что, так или иначе, кончено.
Но, возвращаясь к фаустовскому мотиву, надо заметить, что заявлен уход и от «серьезности», взрослой, ученой работы за письменным столом. В связи с данным зачином стихотворения нельзя исключить влияния Маяковского, известного певца молодости и ненавистника всего старого и старческого:
Довольно жить законом,
Данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
(«Левый марш», 1918)
Как мы видим, в стихах Мандельштама и Маяковского обнаруживается грамматический параллелизм: «Довольно жить… загоним» – «Довольно кукситься. засунем!»; во-вторых, оба стихотворения сближает «конская» тематика – правда, у Мандельштама нет речи о намерении загнать скакуна «на рысистой дорожке», в то время как желание доконать несчастную клячу вполне в духе брутальной стилистики Маяковского.
Новая, омоложенная жизнь требует новой речи, новой лексики и интонации. Декларируется некое вернувшееся «мальчишество». В корреспондирующем стихотворении «Декалькомани» «молодежный» мотив является сквозным, начиная от «недоросля» Ивана Великого до «молодых рабочих» с «татарскими сверкающими спинами», причем представляющий автора лирический герой и сам сравнивается с «мальчишкой»:
Как мальчишка,
За взрослыми в морщинистую воду,
Я, кажется, в грядущее вхожу,
И, кажется, его я не увижу…
(Попутно заметим, что в «Декалькомани» молодежная мелодия окрашена в более минорные тона: не «холодным шагом выйдем на дорожку…», а «уж я не выйду в ногу с молодежью…».)
Обращение к данному мотиву диктует и привлечение соответствующей лексики – лексики стадиона, ипподрома, молодежных коллективов: в «Довольно кукситься!» – «набедокурить», «кукситься», «засунем». «Набедокурить» – так говорят о мальчишке, подростке. Соответствующие выражения обнаруживаем и в черновиках, где они более экспрессивны (в процессе работы над стихотворением автор уходит от грубоватости черновых вариантов):
Меня хотели, как пылинку, сдунуть, –
Уж я теперь не юноша, не вьюн,
Держу пари: меня не переплюнуть.
(Утверждение «я теперь не юноша» противоречит заявленной фаустовской теме. Может быть, это обстоятельство послужило одной из причин отказа от данного варианта. Другое предположение о том, почему процитированный вариант остался черновым, мы выскажем ниже.)
В черновиках также было: «Как будто сдуру голову шампунем…». Вместо «сдуру» пробовались также «дурью», «с бою», «с пану» и др. Ср. также черновой вариант:
Держу в уме, что нынче тридцать первый
Прекрасный год в черемухах цветет
И что еще не народилась стерва,
Которая его перешибет.
Существовала, безусловно, и другая причина для использования просторечия: ведь «довольно» – это не только выражение желания резко изменить течение жизни, но также и высказаться «прямо», «начистоту», без условной вежливости. Лирический герой стихотворения обращается не только к себе самому (хотя к себе в первую очередь), но и к воображаемому собеседнику: «держу пари», «ручаюсь головой». Этого воображаемого собеседника-зрителя лирический герой держит в поле зрения и на него ориентируется: «Холодным шагом выйдем на дорожку». Это стремление высказаться прямо, «доказать» очевидно и в черновиках: «Держу пари: меня не переплюнуть…».
Конечно, эта уверенность в своих силах, в сущности, не такая уж уверенная – это в значительной степени самовнушение, «самоподбадривание»: не случайно в стихотворении два раза появляется «еще» – «еще не умер», «еще могу набедокурить». (Два раза употребленное «нынче» отделяет наступившее время от прошедшего, с которым поэт порывает начинающим стихи словом «довольно»; двойное «еще» свидетельствует о сознаваемой краткости нового жизненного этапа.) Приводим точное замечание Д. Лахути: потому и требуется максимальная концентрация – нужно будет реализовать вновь появившиеся силы в краткий период времени («все зависит от одного забега»). У молодых впереди времени много; тому же, кто «еще не умер», нельзя упустить или растратить последнюю, может быть, возможность творческой реализации. («Еще не умер» в мандельштамовском стихотворении восходит, вероятно, к письму Кюхельбекера, процитированному в «Кюхле» Ю. Тынянова, – отмечено А. Мецем.)
Для поддержания уверенности в своих силах привлекаются обращенные к самому себе команды: «засунем» – «выйдем» (эти приказы обрамляют стихотворение), «не волноваться».
Мотив возвращенной молодости воплощается в образах стадиона, скачек, плывущих по Москве-реке яликов, физкультурников, выходящих «в ногу» «на разлинованные стадионы»; не только в «Довольно кукситься!», но и в «Декалькомани» речь идет, в частности, о скачках – это доказывает упомянутое в последнем стихотворении «наслажденье бегом», для которого рождено «лишь сердце человека и коня» (в том, что имеются в виду именно конские бега, не оставляет никаких сомнений отброшенная черновая строка; отвергнутый вариант: «И рождены для наслажденья бегом / Для дальнозоркой рысистой дорожки / Лишь сердце человека и коня»).
Поэтическое выражение данного мотива потребовало и соответствующих фонетических средств. Во-первых, надо отметить активное использование гласных «о» и «у». Гул трибун стадиона (ипподрома), звук упругой поступи идущих колоннами физкультурников, удары копыт скачущих беговых лошадей и вообще шум, всегда присущий любому скоплению людей, – все это, как нам видится, отразилось в фонетической ткани стихотворения «Довольно кукситься!».
ПОСЫЛ О. МАНДЕЛЬШТАМА В СТИХОТВОРЕНИИ "ДОВОЛЬНО КУКСИТЬСЯ!" Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»
Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Аушева М.А.
Автор статьи взял за тему исследования посыл , который хотел донести до своих читателей О.Мандельштам в стихотворении «Довольно кукситься!». Актуальность темы статьи заключается в своеобразном поверке поэта. Приведены примеры, которые подтверждают интерес к теме исследования. Статья может стать отличным материалом для написания диссертации на тему литературы тридцатых годов
Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Аушева М.А.
Текст научной работы на тему «ПОСЫЛ О. МАНДЕЛЬШТАМА В СТИХОТВОРЕНИИ "ДОВОЛЬНО КУКСИТЬСЯ!"»
ИнгГу, филологический факультет, кафедра русской и зарубежной литературы, магистрант 2 курса. (Россия. Республика Ингушетия. г. Магас)
ПОСЫЛ О. МАНДЕЛЬШТАМА В СТИХОТВОРЕНИИ «ДОВОЛЬНО КУКСИТЬСЯ!»
Аннотация: автор статьи взял за тему исследования посыл, который хотел донести до своих читателей О.Мандельштам в стихотворении «Довольно кукситься!». Актуальность темы статьи заключается в своеобразном поверке поэта. Приведены примеры, которые подтверждают интерес к теме исследования. Статья может стать отличным материалом для написания диссертации на тему литературы тридцатых годов.
Ключевые слова: посыл; «Довольно кукситься!»; молодость; О.Мандельштам.
Интерес к поэзии Осипа Мандельштама в тридцатые годы всегда был высоким. Каждый, кто знакомится с его творчеством, отмечает, что все его произведения неразрывно связаны между собой. Они перекликаются, находят отражение в друг друге.
Темы любви, счастья, Москвы нельзя понимать отдельно, ведь они построены на взаимодействии друг с другом. Нужно знать предпочтения Мандельштама в плане политики, социальных сфер. Он умело соединил все аспекты человеческой жизни в одно, что позволяет читателям прочувствовать все реалии.
Тема статьи актуальна тем, что О.Мандельштам всегда имел своеобразный почерк, собственное представление о жизни, без навязанных свыше идеалов.
Новизна исследования заключается в том, что автор статьи увидел несколько тем, которые взаимосвязаны между собой.
До автора статьи исследованиями занимались литературоведы, например, Ю.Л.Фрейдин, который видел прямую связь стихотворения «Довольно кукситься!» с «Я пью за военные годы. ».
Также Л.Видгоф провёл огромное исследование, посвящённое стихотворениям О.Мандельштама. Он рассмотрел не только темы, которые раскрывались в исследуемом стихотворении, но и фонетические законы, используемые О.Мандельштамом.
Объект исследования - стихотворение «Довольно кукситься!». Предмет исследования - темы, которые хочет донести поэт.
Стихотворение «Довольно кукситься!» построено на позитивной ноте. Мандельштам словно бросает вызов всем перипетиям судьбы, которые возникли на его пути. Мандельштам призывает не впадать в отчаяние.
Для того, чтобы полностью понять смысл стихотворения, необходимо коснуться некоторых событий из жизни поэта.
После того, как было остановлено дело о плагиате, в котором обвинялся поэт, он стал заново писать стихи. Его напечатали в различных изданиях, а сам поэт изменения своей жизни воспринимал исключительно положительно. Он сумел показать нового себя, вернуться к читателям, которые ждали его появления.
В 1931 году поэт принялся за написание стихотворения «Довольно кукситься!», которое очень тесно перекликалось с «Сегодня можно снять декалькомани. ». Через полгода стих публикуют в журнале.
Поклонники его творчества увидели в стихотворении позитивные ноты, посыл, уверенность в собственных силах. А этого очень не хватало читателю, особенно в то время, когда были массовые расстрелы, аресты, ссылки, депортации. Опасно было просто жить не в угоду властям.
Тема уверенности в светлом будущем, позитивный настрой проявляется в большом количестве стихов. Возвращается молодость, чувствуется прилив сил. Природа обновляется, забывается негативное прошлое. Даже присутствует мотив самосдерживания, где необходимо сконцентрироваться на важном, не растратить собственную энергию зря.
Автор статьи видит значимое, на его взгляд, противоречие. Противостоят внутренняя пылкость, предвкушение победы в спорте, желание «свернуть горы», проявить себя и стремление сберечь появившуюся внезапно энергию.
Читая стихотворение, сразу представляется образ рьяно жестикулирующего актера, особенно в словах: «бумаги в стол засунем» [1, с.1]. А под конец уже видно и сам контраст с побуждающей фразой и фразой, как бы успокаивающей: «холодным шагом выйдем на дорожку.».
Для тех, кто читал Гёте, может быть знаком сюжет «Фауста», и самого же Мандельштама «Дикалькомани». Ассоциации очевидны, обыденны, ни не удивляют.
Важным фактом является то, что обращение к фаустовским реминисценциям наталкивает на мысль о молодости. Тема юности, жажды жить, нерастраченной энергии и прилив сил. Возвращается не только физическая молодость, но и душа становится будто бы юной. Фаустовская тематика всегда несёт в себе молодёжный дух.
Если говорить кратко о содержании стихотворения, то посыл в том, что скучная жизнь с бумагами кончилась. Если поглубже окунуться в биографию Мандельштама, то вполне возможно, что речь идёт о тех бумагах, где говорилось о плагиате.
Зачин исследуемого стихотворения очень напоминает зачин одного из стихов Маяковского:
«Довольно жить законом Адама и Евы!»[2, с.86]
Дальше модно увидеть схожую тематику стихов, которая отражается в грамматическом параллелизме, быстром ритме, схожей сути.
Мандельштам понимает, что для новой жизни необходимо не только быть настроенным на лучшие дни, но и обогатить свой словарный запас. Видно, что речь приобретает сленг, мальчишеский жаргон. От того это стихотворение хочется читать живее. Возможно, Мандельштам использовал данную речь для сближения с аудиторией.
Ведь лирический герой обращается не только к самому себе, но и ко всем читателям.
Автор статьи считает, что уверенность, с которой обращается лирический герой к себе и к остальным людям, может быть не настоящей уверенностью, а скорее здесь видно самовнушение, самоподбадривание.
Это проявляется в частице «ещё», где лирический герой говорит: «ещё не умер, ещё могу набедокурить». И даётся только одна возможность восполнить в жизнь все мечтаний и поставленные цели.
Для того, чтобы поддержать уверенность в себе, лирический герой использует командные выражения, такие как «не волноваться», «давай засунем» и другие. [3, с.200]
Кроме бодрости духа, обновления, О.Мандельштам освещает тематику молодости, ее возрождения. Скачки, спорт, встречи с друзьями - эта атрибутикам характерна юности. Он пишет, что молодость дана для безумства, для наслаждения бегом, скачками.
Если продолжить говорить об обновлённой молодости, то также поэт показывает, что посещение парикмахера - это также атрибут молодости. Молодые люди, стиляги того времени, тщательно следили за своим внешним видом.
Отдельно стоит остановится на парикмахере Франсуа. Он тоже играет здесь не маленькую роль. Он помогает лирическому герою возродиться, вступить в новую жизнь. Даже упоминание воды - это, своего рода, омовение-обновление, помогающее избавиться от испытаний в прошлом. Ведь для Мандельштама дело о плагиате стихов не жалось легко. И когда оно прекратилось, он будто бы родился заново. Тут же возникает французская тема, а Франция и французы для Мандельштама - это кураж, жажда жизни, веселье.
Автор статьи приходит к выводу, что Осипу Мандельштаму удалось отлично соединить тему уверенности в себе, тему возрождения, французскую тему. И можно смело заявить, что главный посыл стихотворения, это открытие мира, красок жизни.[4, с.40]
Читайте также: