Руми диван шамса тебризи

Обновлено: 17.05.2024

Джелалэддину Руми пять лет назад исполнилось восемь столетий, и он продолжает завоёвывать мир. Поэзия этого великого философа, вероучителя и основателя суфийского братства Мевлевия оказалась чрезвычайно востребована современным человеком. Даже в США, отношение которых к мусульманскому миру весьма противоречиво, а массы к поэзии относятся традиционно теплохладно, публикации переводов поэзии Руми Колманом Барксом, Кабиром и Камиллой Хелмински и пятьюдесятью другими переводчиками тиражами в последнее время обогнали самого Шекспира – феномен небывалый в англоязычной поэзии за последние 300 лет. В России издательство «Гаятри» только что выпустило книгу Колмана Баркса «Суть Руми» в переводе Сергея Сечива.

Поэзия Руми – это поэзия мистического познания Бога в созданной Им реальности; она о печали, радости и экстазе на пути к Нему. Читатель способен почувствовать всё это, благодаря гению поэта и таланту русского переводчика. И задуматься, почему так получается, что исламский мистик становится всё более и более нужным современному читателю.

Душа, нам свет Твой отразившая чудной,
Горит всё ярче, говоря со мной!
Так полумесяц тонкий, солнцем озарённый,
Великолепною становится луной!_ 1

Проснись, душа, твоё виденье мнимо!
Жизнь хороша, доступна, сочна, зрима!
Не спи в норе телесной, созерцая
Как жизни караван шагает мимо!

Где низ и верх в любви? Добро и зло?
Провал? Успех? Искусство? Ремесло?
В любви нет ничего, кроме любови!
Спроси любых, кому с любовью повезло.

О всех дарах Твоих не знаю поневоле,
Но знаю, смерть мне без Тебя в земной юдоли!
И если б каждый волос мой стал языком,
Я благодарности б не выразил и доли!

Пусть сердце вновь подружится с тоской!
Лишь ледяною схвачено рукой,
Поймёт жестокосердое сердечко,
Знак близости – тоска, а не покой!

В благодеяниях Твоих сомнений нет –
Пророкам нашим Ты дарил слепящий свет,
Который нам они пролили, как кристаллы,
Собой не искажая Твой завет.

Шепни мне нежно на ушко, ведь я влюблён!
Ну почему всем, кто из глины сотворён,
Ты чудеса любви не дал изведать?
И мир наш нежностью остался обделён?

Я учёного мужа спросил напрямик:
– Кто из смертных воистину мудрость постиг?
Он мигнул мне в ответ и шепнул на ушко:
– Кто как царь Соломон – знает птичий язык!

Когда пылают в сердце счастья угольки,
В него печаль пустить не может корешки.
Гнездясь средь звёзд, пылающее сердце
Не сеет в землю плевелы тоски.

Благоухая розовым кустом,
Любовь шипастым охраняется хлыстом.
Шипы от пламени красой спасая, роза –
Есть пламя, в символе сокрытое простом!

Твоим упрёкам улыбается Луна,
Упрёкам губ алей пурпурного вина!
С упрёком губ Твоих моё играет сердце,
Как с лунным светом шаловливая волна!

Вела вперёд Твоей улыбки красота,
И сладость Имени не покидала рта!
Зачем казнишь меня отверженья секирой,
Когда страшусь неодобрения кнута?

Свободы слаще мне Твоя тюрьма!
Корон нужней гнёт Твоего ярма!
Боль от Тебя мне принесла спасенье,
Смерть от Тебя – милей, чем жизнь сама!

Когда в любви ты ищешь лишь покой,
Прочь из влюблённых гильдии мужской!
Ты должен быть как шип – остёр и прочен,
Чтоб розу защитить своей рукой!

Всем, кто улыбкой ласковой привык
Встречать Любимую, – наградой светлый лик!
Я ж плачу кровью, чтоб вином Её ублажить,
И жарю сердце, чтобы Ей подать шашлык!

СЕРГЕЙ СЕЧИВ
(15/02/2007)

Персы и афганцы называют великого Руми – Джелалэддином Балхи.
Он родился 30 сентября 1207 года в маленьком городишке Вахш (совр.
Таджикистан), возле большого города Балха (совр. Афганистан),
который тогда был одним из центров огромной империи Хорезм-шахов.
Прозвище «Руми» означает «из Романской Анатолии» (совр. Турция).
Разумеется, Джелалэддин не звался Руми при рождении, он получил
это имя позднее, когда его отец, предвидя неизбежность вторжения
монгольских орд в Хорезм и Багдадский Халифат, успевает эмигрировать
со всей семьёй и группой учеников в Турецкий Султанат, в столичный
тогда город Конья, приблизительно в 1215 – 20 годы.

Бахаэддин Валед, отец Руми, был прямым потомком первого халифа
Абу-Бакра, крупнейшим теологом, юристом и суфийским мистиком неизвестного
нам ордена. От Бахаэддина осталась книга «Маариф» –
коллекция дневниковых заметок, проповедей, и отчётов о странных
состояниях и видениях, шокирующих большинство академических исследователей,
которые пытались дать им интерпретацию. Бахаэддин демонстрирует
необычайную для той эпохи свободу выражения чувств, утверждая
своё единство с Богом.

Бахаэддин умер, не успев посвятить сына во внутренние таинства
суфизма, эту миссию исполнил его ученик – Бурханэддин (Бурхан)
Мухаккик. Под руководством Бурхана, Руми изучил труды Санаи _ 1 и Аттара _ 2
– двух великих суфийских наставников.

После смерти отца Руми унаследовал его пост шейха общины дервишей
и наставника главного медресе Коньи. Его жизнь выглядела вполне
нормальной и благополучной для религиозного лидера – преподавание
в медресе, ученики, медитация, благотворительность, семья, дети.
Но поздней осенью 1244 года он встретил на улице незнакомца, задавшего
ему тонкий теологический вопрос.

Этим незнакомцем оказался странствующий дервиш, Шамс из Тебриза
_ 3, путешествовавший по всему Ближнему
Востоку, моля Бога помочь ему найти «того, кто смог бы
выдержать мою компанию». Однажды, помолясь, Шамс услышал
голос:

– «А что ты дашь в обмен за это?»

– «Мою голову!» – пророчески ответил Шамс.

– «Иди в Конью и ищи Джелалэддина.»

Вопрос, заданный Шамсом, привел к тому, что учёный доктор богословия
– Руми, потерял сознание от волнения и упал на землю с ишака.

У нас нет полностью достоверной информации об этом вопросе, однако,
по наиболее надежным версиям, Шамс спросил Руми:

– «Кто имеет более заслуг перед Богом – Пророк Мухаммед
или (известный суфийский мученик – К.Б.) Бистами?»

Бистами принадлежит знаменитое в суфийских кругах самовосхваление:

– «О, как велики мои заслуги!»

В то время как Мухаммед признавал в своей молитве Богу:

– «Мы не знаем Тебя так хорошо, как мы должны бы»

Руми потерял сознание от волнения, поняв глубину этого вопроса.
Придя в себя, он дал Шамсу такой ответ:

– «Заслуги Мухаммеда выше, Бистами глотнул лишь первый
бокал вина истины, опьянел и остановился на Пути, а Мухаммед делал
на Пути ежедневно по нескольку переходов.»

Есть разные версии описания этой исторической встречи, изменившей
жизни многих людей.

Руми и Шамс
Руми и Шамс стали неразлучны. Их Дружба сама стала одной из исторических
загадок румиведения и мистического суфизма. Её невозможно объяснить
с позиции здравого смысла: Руми было тогда 37 лет, Шамсу за 50,
возможно даже за 60. Дуэт из двух слившихся нот, влюблённый ученик
и возлюбленный учитель, существование и несуществование, свет
и его источник, присутствие и отсутствие – все нормальные социальные
разграничения исчезли.

Руми мог провести вдвоём с Шамсом несколько месяцев подряд в мистическом
дуэте (сохбет), не видя других людей, игнорируя
обязанности отца, мужа, учителя, главы школы, придворного Султана,
отдаваясь совместному духовному общению и медитации. Сын Руми
– Султан Валед – писал, что Шамс в своём духовном развитии прошел
все возможные стадии экстатической влюблённости в Бога и стал
«котб-е хама ма шуган» – или «Посохом Возлюбленного».

Шамс презирал начётчиков и формальных знатоков Корана и, сознательно
избегая их общества, жил в караван-сараях, с бездомными дервишами.
Он быстро стал заметным доминирующим явлением в и без того интенсивной
и конкурентной духовной жизни Коньи. Многие студенты других духовных
наставников перебежали к Шамсу. Любимые ученики Руми – его сын,
Султан Валед, и личный писец, Хусам Челеби, тоже стали студентами
Шамса. Эта экстатическая дружба вызвала трения в религиозной общине
Коньи. Другие теологи и студенты Руми почувствовали себя заброшенными,
семья Руми взбунтовалась, старший сын Руми стал угрожать Шамсу
смертью. И Шамс исчез. По мнению исследователей творчества Руми
именно после этого первого исчезновения Шамса и началось превращение
Руми в поэта-мистика.

Аннемария Шиммел _ 4, посвятившая
жизнь изучению Руми, пишет:

«Он стал поэтом, начал подолгу слушать музыку, петь, мог
часами кружиться в танце.»

Прошел слух, что Шамс появился в Дамаске, Руми послал в Дамаск
сына, Султана Валеда, чтобы уговорить Друга вернуться в Конью.
Шамс согласился. Когда они встретились, то оба упали в ноги друг
другу, так, что «никто не мог понять, кто из них влюбленный, а
кто любимый». Шамс стал жить в доме Руми и скрепил дружбу женитьбой
на его приёмной дочери. Вновь начались их совместные «сохбеты»
(мистические беседы) и вновь зависть подняла свою голову.

Вечером 5 декабря 1248 года, во время беседы Руми и Шамса, кто-то
вызвал Шамса на улицу, он вышел и больше его никогда не видели.
Вероятно, он был убит при соучастии старшего сына Руми – Алаэддина,
если это так, то Шамс действительно заплатил головой за эту мистическую
дружбу.

Руми, танцующий перед мастерской Саладина, Персидская Миниатюра 16 века
После второго исчезновения Шамса Руми погрузился в мистерию поисков
Друга. Он пустился на поиски сам, объездил много городов и соседних
стран, посетил, в частности, Дамаск. И именно в Дамаске он понял:

Зачем повсюду я ищу Его?
Ведь я есть тело Друга моего!
Через меня Он посещает мир!
Себя искал везде я самого!
Так союз друзей стал совершенным. Он достиг стадии фана
– аннигиляции в Друге. Шамс стал писать поэмы Руми. Руми назвал
гигантское собрание своих газелей «Диваном Шамса Тебризи»
(«Диван» – Сборник Трудов, на фарси).

После смерти Шамса и духовного слияния с ним, Руми нашел новую
дружбу – Саладина Зеркуба, златокузнеца. Саладин стал тем новым
Другом, которому Руми стал посвящать свои поэмы, не такие огненные,
как Шамсу, но полные ровной нежности. Саладин прибыл в Конью в
1235 году и стал студентом Бурхана Мухаккика, как и Руми. Шамс
и Руми часто встречались у Саладина – в мастерской или в доме.
Саладин представляет для исследователей Руми загадку другого рода,
в отличие от Шамса, он не был учёным знатоком Корана, он не мог
даже сказать на память первую суру без ошибки. И тем не менее,
Руми сделал именно его своим наставником и шейхом своего ордена.

Эта дружба была скреплена браком сына Руми Султана Валеда и дочери
Саладина. Несколько газелей Руми подписаны именем Саладина. Сохранилась
агиография, о том, как Руми впал однажды в транс у мастерской
Саладина и принялся самозабвенно кружиться под музыку молоточков
златокузнецов. Саладин, приказав работникам продолжать, выскочил
на улицу и присоединился к Руми.

В 1258 году Руми лично провёл по улицам Коньи траурную процессию
(празднование «урса» – духовного брака великого святого) на похоронах
Саладина, кружась в мистическом танце под звуки флейты и барабанный
бой.

После смерти Саладина, Хусам Челеби, личный секретарь и любимый
ученик Руми занял опустевшее место Друга и духовного наставника.
Руми писал, что Хусам был источником вдохновения и тем единственным
человеком, кто понимал секретный порядок чтения другого огромного
поэтического труда Руми – «Меснави». Он называл
Хусама «отражённым светом Истины», памятуя, что тот был учеником
Шамса.

Сохранилось предание о том, как началось писание Меснави. Хусам
уже давно умолял Руми начать записывать свои поэтические экспромты,
однажды, когда они вдвоём гуляли в садах Мирама, Хусам возобновил
свои уговоры. В ответ Руми вынул из тюрбана первые 18 строк «Песни
Свирели». Так началось 12 летнее сотрудничество Руми и Челеби
над «Меснави» – Руми надиктовал Хусаму 6 томов этого гиганского
труда.

В Меснави есть фантастические скачки от фольклора к науке, от
юмора к экстатической поэзии. Аннемария Шиммел сравнивает структуру
«Меснави» с архитектурой медресе – школы дервишей, особенно с
сохранившимся до наших дней медресе Каратай, построенном в Конье
богатым визирем Каратаем для Руми за несколько лет до начала работы
над Меснави. Стены и потолок этого медресе покрыты богатыми куфическими
арабесками, настолько усложненными, что только знатоки могут их
расшифровать. Дизайн ведёт взор зрителя к куполу, разрисованному
под звёздное небо, пока не упрётся в отверстие в его центре. Ночью
в это отверстие заглядывают звёзды, отражающиеся от воды в маленьком
бассейне, расположенном в центре пола. Это ощущение духовной глубины
и интенсивности, переплетенной сложности, растущей из коранических
стихов, безграничности и вместе с тем симметричности с центром
в прозрачной звёздности бассейна – сродни ощущению от Меснави.
Эта метафора удивительно точна. Вся поэзия Руми – это беседа внутри
и вне мистической общины его учеников, «сохбет» выходящий за пределы
пространства и времени.

Руми умер 17 декабря 1273.

1. Санаи, Хаким (ум. 1131)
великий суфий, придворный поэт эмира Газны, изобрёл стихотворную
форму «меснави» (двустишие). Санаи писал дидактические и мистические
поэмы, из которых Руми заимствовал много образов, строф и сюжетов,
особенно из книги «Сад Истины». Руми восхищался кажущейся «приземлённостью»
стиля Санаи и указывал, что даже скабрёзные анекдоты можно использовать
для наставлений. Это нашло отражение в Книге V «Меснави», где
помещено множество подобных анекдотов и толкований к ним. Санаи
автор знаменитой притчи «Слепец и Слон» (впрочем, заимствованной
им у индусов), которую Руми видоизменил в притчу о нескольких
людях в тёмной комнате, пытающихся описать слона.

2. Аттар, Фаридэддин (1119 – 1230), великий суфий,
парфюмер, врач и поэт, автор знаменитой поэмы «Разговор Птиц».
Аттар, живший в Дамаске, встретил Руми, которому тогда было 12
лет, и его отца на их пути из Хорезма в Турцию, в эмиграцию. Аттар
немедленно распознал духовный потенциал Руми, сказав о почтительно
идущем позади отца ребёнке: «Океан следует за морем». Он подарил
мальчику рукопись собственной книги «Астранамэ», о мучениях души
в материальном мире.

3. Шамс («солнце», на фарси) из Тебриза – духовный
наставник Руми. Почти любое упоминание о солнце или солнечном
свете в поэзии Руми это воспоминание о Шамсе из Тебриза. Многие
сохранившиеся подробности о жизни Шамса собраны в книге Аннемарии
Шиммел «Триумфальное Солнце» стр. 16 – 25.

4. Аннемария Шиммел – известная современная исследовательница,
посвятившая более 40 лет изучению творчества Руми, автор книг
«Триумфальное солнце: изучение трудов Джелалэддина Руми» (1978)
и «Я – Ветер, Ты – Огонь: Жизнь и Труды Руми» (1992)

Другие статьи в литературном дневнике:

09.02.2013. Поэту столько лет, сколько лет жива его поэзия.
08.02.2013. мне нравится завтрак американских

Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Джалаладдин Руми. Диван Шемса Тебризи. Переводы

Суфийская поэзия – необычная поэзия. Будучи поэзией духовной, она исполнена аллюзий на тексты Корана и хадисов. Ей присущ особый, похожий на тайнопись, язык,порой требующий расшифровки. Кроме того, поэзию суфиев (Саади, Хафиз, Руми и др.) отличает исключительная возвышенность и страстность. Это роднит суфиев, исламских мистиков, с мистиками Индии – бхактами. Бхакты, приверженцы бхакти-йоги, признают единственный путь, связующий с Богом, -путь глубокой и искренней Любви, безграничной преданности и бескорыстного служения. Поэзия суфиев так же корнями проросла в Любовь, где Бог – Возлюбленный, Друг, Солнце… Поэтическое творчество Джалаладдина Руми (13 в.н.э.), родоначальника суфийского братства Крутящихся дервишей – вершина экстатической, яркой и загадочной поэзии суфиев.

В этой публикации я предлагаю свои переводы стихотворений Руми с английского варианта, которым послужила для меня книга "Mevlana Jalaladdin Rumi. Selected poems. Translated by Annemary Schimmel" Ankara,1999г.

Я умирал сотни раз, и я научился:
как только почувствую твое благоуханье – я оживу.
Я отдавал свою жизнь сотни раз, и я знаю :
как только услышу твой зов – я вновь буду рожден.
Я ставил сети для сокола Любви
глубоко в своем сердце –
ты забирал мое сердце и уходил…

Застывшая глыба льда в полумраке
не видит света моего Солнца.
Но заметив его улыбку,
она станет таять, говоря:
"Я стала живой водой…"

Только ухватишься за краешек его благосклонности –
как вдруг он исчезает!
Но не вытаскивай его, подобно стреле из лука,-
он исчезает!
Посмотри – его форма меняется,
он играет в игры обмана!
Он может принять форму,
но его душа исчезает.
Ты ищешь его высоко в небе -
он сияет луной в озере.
Но когда ты входишь в воду –
луна опять на небе.
Ты ищешь его в несуществующем –
он дает тебе знаки здесь.
Ты ищешь его здесь –
в несуществующее он уходит.
Как стрела, выпущенная из лука,
как птица твоих мыслей…

Мое сердце стало, как перо
в пальцах Возлюбленного.
Перо говорит: "Я подчиняюсь, делай, что хочешь."
Он заостряет перо и пишет буквы…

Сейчас ты ушел в Невидимое –
на каких странных путях ты в том мире?
Ты встряхнулся, взмахнул крыльями-
и разбил клетку.
Ты был, как сокол в клетке этого мира,
но ты услышал зов барабана
и улетел.
Ты был, как соловей среди сов,
но ты почувствовал благоуханье
и ушел к розе.
Ты мучился головной болью среди отбросов,
и наконец ушел
в Вечное…
Как роза увядает осенью,
отважная роза,
ты унесен осенним ветром!
Ты превратился в дождь,
бьющийся о земную крышу,
и убегающий в водосток…

Когда я прихожу в пустыню,
он там ,как цветущий сад.
Когда я улетаю в небо,
он там,как бриллиантовая звезда.
Когда я пишу письмо своим друзьям,
бумага и чернила,
чернильница и перо –
это он.
И когда я пишу стихи
и ищу рифмы,
он тот, кто извлекает рифмы
из моих мыслей!

Выше крыши,
выше крыши седьмого неба
есть лестница,
лестница круженья!
И когда сердца пылинок
почувствуют жар Солнца,
они входят в танец,
в танец.
И если ты шагнешь в их круг,
круженье станет тобой,
а ты – круженьем.
Что ты делаешь, когда появляется Любовь
и ее когти смыкаются вокруг твоей шеи?
Я хватаю ее, беру в свое сердце
и тащу в круженье!

Учись у вестника Бога этой алхимии:
быть довольным тем, что он дает тебе.
И когда посланник-Горе входит в твой дом,
ты должен встретить его
с открытым сердцем,
как старого друга.

Если он сделает из меня кубок,
я стану кубком.
Если он сделает из меня кинжал,
я стану кинжалом.
Если он сделает меня фонтаном,
я буду давать воду.
Если он сделает меня огнем,
я буду давать жар.
Если он сделает меня дождем,
я принесу урожай.
Если он превратит меня в иголку,
я проткну свое тело.
Если он превратит меня в змею,
я дам яд.
Если он сделает меня своим другом
я буду служить только Ему!

Благословенное время! Когда мы вдвоем –
я и ты.
Две формы с единой душой –
я и ты.
Благоуханье, пенье птиц - все оживает,
когда мы приходим в сад,
я и ты.
Звезды спешат увидеть нас,
а мы сами для них - луна ,
я и ты.
Странно, что мы вместе, в этом уголке,
разлученные тысячью миль,
я и ты.
Одна форма – в этой стране,
другая – в той,
и в вечном раю –
здесь…
Я и ты.

О если бы деревья могли странствовать,
имея ноги или крылья,
они не страдали бы от ран,
оставленных топором или пилой!
Для солнца неудивительно
уходить каждую ночь
и появляться каждое утро вновь,
давая миру свет.
И если бы океанская вода не поднималась к небу,
не оживали бы растения
от ручьев и нежного дождя.
Капля покидает родную землю -
и вновь возвращается
в устрицу, ждущую свою жемчужину.
Как Юсуф,покинувший отца,
в горе,слезах и тоске,
отправился в странствие за своей судьбой,
так ноги ждут путешествия,
путешествия вглубь себя.
Как в рубиновой шахте находишь
солнечный оттиск,
так, путешествуя - из себя,
приходишь - к себе,
превращая пыль в чистое золото.
Как каждого дерева касаются теплые лучи,
так светит на всех с небес Солнце Тебриза.

Когда ты видишь солнце, помни –
это выраженье любимого лица.
Когда ты видишь плачущие тучи –
это я плачу!
Когда ты видишь хрупкий месяц,
тающий, подобно мне,
о помни, только ради тебя
угасает моя бедная душа!
Посмотри на небо, приветствуя
эти танцующие сферы,
и вспомни, как я танцевал
в самозабвеньи!
Когда ты видишь,как тьма заполняет мир,
подобно вражеским армиям,
о вспомни ту душу-птицу, что сидит,
сложив горящие крылья!
Когда ты видишь на горизонте Марс,
жестокий и кровавый,
о помни, как может убивать взгляд,
жаждущий крови!

О небо,не вращайся без меня!
О луна,не свети без меня!
О земля, не крутись без меня!
О время, не лети без меня!
Этот мир околдован тобой,
этот мир очарован тобой.
Не оставь меня в этом мире,
не приходи в этот мир без меня!
Твое лицо - вот эта луна,
что дает ясность этой ночи,
я - ночь, ты - луна.
В природе розы иметь шипы,
что спасают ее от огня.
Ты - роза, я - шип!
Не уходи от меня!

Если пшеница вырастет из моего праха
и станет хлебом,
моя сила возрастет.
И тесто опьянеет,и очаг,и пекарь -
все будут петь экстатические гимны!
Когда вы придете на мою могилу,
не приходите без барабанов!
На встрече с Богом
нет места плакальщикам!

Смотри! Это Любовь – полет в небеса!
Сотни завес из слез в каждом взоре,
сотни завес из слез в начале
путешествия к концу.
Привет этому миру, оставленному позади!
Такое не увидишь обычным взглядом!
Я молвил : "О сердце, войди в круг Влюбленных,
загляни за пределы видимого,
найди сокровище в уголке своей души.
О душа, откуда к тебе пришло это дыхание?
О сердце, откуда к тебе пришел этот трепет?
О птица, расскажи мне это на языке птиц,
потому что я знaю ваш секретный язык!"
И душа молвила:"Я была в мастерской у Бога,
Когда он делал человека из воды и глины.
Я хотела бежать, пока Он не закончил,
но Он схватил меня
и превратил в мячик для своих игр!"

О полет полетов,о душа-птица,
лети в свой родной дом!
Ты свободна от клетки,
твои крылья трепещут,
лети от соленой воды
к фонтану жизни!
Иди! Иди! Из этого мира разделенья
к Единому,
к миру за пределами слов!
Как долго мы были детьми пыльного мира
с карманами, полными земли и камней.
Улетим от этого детского поведения
на встречу настоящих мужчин,
где станем властителями и королями!

Вот облик луны на небе сияющим утром,
сходит с небес и смотрит на меня взглядом сокола-охотника,
схватившего маленькую птичку и взмывающего в небо.
Я взглянул на себя и – смотри!
Я не нашел себя…
Мое тело стало прозрачным и неуловимым,
оно стало душой, взлетающей к лунному свету.
Все небесные сферы слились с этой луной,
как лодка существованья сливается с океаном.
Океан вздымается, и – смотри!
Появляется вечность.
И плачет, и горько рыдает…
Что это было? Как это было? И что будет потом?
Океан пенится, и каждая частица пены обретает форму,
подобную телу, и в каждой частице тела –
знаки Океана.
Они тают и снова возвращаются в Океан,
Океан душ.
Но без твоей силы, о Шемседдин, гордость Тебриза,
я никогда не увижу эту луну
и никогда не сольюсь с Океаном.

Диван Шамса Тебрези

Без границы пустыня песчаная,
Без конца - сердца повесть избранная.
Ищет образов мир, чтобы форму принять,-
Как узнаю в них свой без обмана я?

Если срубленной встретишься ты голове,
Что катится в полях, неустанная,
Ты спроси, ты спроси тайны сердца у ней -
Так откроется тайна желанная.

Что бы было, когда уху стал бы сродни
Говор птицы - их песня слиянная?
Что бы было, когда бы от птицы узнал
Драгоценности тайн Сулеймана я?

Что сказать мне? Что мыслить? В плену бытия
Весть понятна ли, свыше нам данная?
Как молчать, когда с каждым мгновеньем растет
В нас тревога неслыханно странная?

Куропатка и сокол летят в ту же высь,
Где гнездо их - вершина туманная,
В эту высь, где Сатурна на сфере седьмой
Звезда миру сияет багряная.

Но не выше ль семи тех небес - Эмпирей?
И над ним знаю вышние страны я!
Но зачем эмпирей нам? Цель наша - Земля
Единения благоуханная.

Эту сказку оставь. И не спрашивай нас:
Наша сказка лежит бездыханная.
Пусть лишь Салах-эд-Дином воспета краса
Царя всех Царей первозданная.

Любовь -это к небу стремящийся ток

перевод Е. Дунаевского

Любовь -это к небу стремящийся ток,
Что сотни покровов прорвал и совлек.
В начале дороги - от жизни уход,
В конце - шаг, не знавший, где след его лег.

Не видя, приемлет любовь этот мир,
И взор ее - самому тленью далек.
"О сердце,- вскричал я,- блаженно пребудь,
Что в любящих ты проникаешь чертог,

Что смотришь сверх грани, доступной для глаз,
В извилинах скрытый находишь поток.
Душа, кто вдохнул в тебя этот порыв?
Кто в сердце родил трепетанье тревог?

О птица! Своим языком говори -
Понятен мне тайн сокровенный намек".
Душа отвечала: "Я в горне была,
Чтоб дом мой из глины Создатель испек;

Летала вдали от строенья работ -
Чтоб так построенья исполнился срок;
Когда же противиться не было сил -
В ту круглую форму вместил меня рок".

Когда бы дан деревьям был шаг или полет

Когда бы дан деревьям был шаг или полет -
Не знать ни топора им, ни злой пилы невзгод.
А солнце если б ночью не шло и не летело -
Не знал бы мир рассвета и дней не знал бы счет.

Когда бы влага моря не поднялась до неба -
Ручья бы сад не видел, росы не знал бы плод,
Уйдя и вновь вернувшись, меж створок перламутра-
как станет капля перлом в родимом лоне вод.

Не плакал ли Иосиф, из дома похищаем,
И не достиг ли царства и счастья он высот?
И Мухаммад, из Мекки уехавший в Медину,-
Не основал ли в славе великой власти род?

Когда путей нет внешних - в себе самом ты странствуй.
Как лалу - блеск пусть дарит тебе лучистый свод
Ты в существе, о мастер, своем открой дорогу-
Так к россыпям бесценным в земле открылся ход.

Из горечи суровой ты к сладости проникни-
Как на соленой почве плодов душистый мед.
Чудес таких от Шамса - Тебриза славы - ждите,
Как дерево - от солнца дары своих красот.

Когда мой труп перед тобой

Когда мой труп перед тобой, что в гробе тленом станет,-
Не думай, что моя душа жить в мире бренном станет,
Не плачь над мертвым надо мной и не кричи "увы ".
Увы - когда кто жертвой тьмы во сне забвением станет.

Когда увидишь ты мой гроб, не восклицай "ушел!".
Ведь в единении душа жить несравненном станет.
Меня в могилу проводив, ты не напутствуй вдаль:
Могила - скиния, где рай в дне неизменном станет.

Кончину видел ты, теперь ты воскресенье зри;
Закат ли Солнцу и Луне позорным пленом станет?
В чем нисхожденье видишь ты, в том истинный восход:
Могилы плен - исход души в краю блаженном станет.

Зерно, зарытое в земле, дает живой росток;
Верь, вечно жить и человек в зерне нетленном станет.
Ведро, что в воду погрузишь,- не полно ль до краев?
В колодце ль слезы Иосиф-дух лить, сокровенном, станет?

Ты здесь замкни уста, чтоб там открыть - на высоте,
И вопль твой - гимном торжества в непротяженном станет.

Паломник трудный путь вершит

Паломник трудный путь вершит, к Каабе устремлен,
Идет без устали, придет - и что же видит он?

Тут камениста и суха бесплодная земля,
И дом высокий из камней на ней сооружен.

Паломник шел в далекий путь, чтоб Господа узреть,
Он ищет Бога, но пред ним стоит как бы заслон.

Идет кругом, обходит дом - все попусту; но вдруг
Он слышит голос изнутри, звучащий, словно звон:

"Зачем не ищешь Бога там, где он живет всегда?
Зачем каменья свято чтишь, им отдаешь поклон?

Обитель сердца - вот где цель, вот Истины дворец,
Хвала вошедшему, где Бог один запечатлен".

Хвала не спящим, словно Шамс, в обители своей
И отвергающим, как он, паломничества сон.

Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы

Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы,
Поиски оставьте эти, вы - есть Он, а Он - есть вы.

Вы - посланники Господни, вы Пророка вознесли,
Вы-закона дух и буква, веры твердь, Ислама львы,

Знаки Бога, по которым вышивает вкривь и вкось
Богослов, не понимая суть Божественной канвы.

Вы в Источнике Бессмертья, тленье не коснется вас
Вы - циновка Всеблагого, трон Аллаха средь травы.

Для чего искать вам то, что не терялось никогда?
На себя взгляните - вот вы, от подошв до головы.

Если вы хотите Бога увидать глаза в глаза -
С зеркала души смахните муть смиренья, пыль молвы.

И тогда, Руми подобно, истиною озарясь,
В зеркале себя узрите, ведь Всевышний - это вы.

То любят безмерно, а то ненавидят меня

То любят безмерно, а то ненавидят меня,
То сердце дарят, то мое сокрушают, казня;

То властвую я, как хозяин, над мыслью своей,
То мысль моя держит в тисках меня, как западня;

То, словно Иосиф, чарую своей красотой,
То, словно Иакова, скорби одела броня;

То, словно Иов, терпелив я, покорен и тих,
То полог терпенья сжигает страстей головня;

То полон до края, то пуст я, как полый тростник,
То чувств не сдержать, то живу, безучастность храня;

То жадно за золотом брошусь я в самый огонь,
То золото щедро бросаю в объятья огня;

То страшен лицом я, уродлив, как ада гонец,
То лик мой сияет, красою прекрасных дразня;

То вера благая внушает смирение мне,
То мною владеет безверья и блуда возня;

То лев я свирепый, волк алчущий, злая змея,
То общий любимец, подобье прохладного дня;

То мерзок и дерзок, несносен и тягостен я,
То голос мой нежен и радует сердце, звеня;

Вот облик познавших: они то чисты и светлы,
То грязью позора клеймит их порока ступня.

Бываю правдивым, бываю лжецом-все равно

Бываю правдивым, бываю лжецом-все равно,
То светлый араб я, то черен лицом-все равно.

Я солнцем бываю, крылатым Симургом души,
Царя Сулеймана волшебным кольцом- все равно.

Я - буря и прах, я - вода и огонь, я слыву
Порой благородным, порой подлецом - все равно.

Таджиком ли, тюрком ли - быть я умею любым,
Порой прозорливым, порою слепцом - все равно.

Я - день, я - неделя, я - год, Рамазан и Байрам,
Светильник, зажженный Всевышним Отцом,- все равно.

Я цвет изменяю, я сменой желаний пленен,
Лишь миг и за новым иду бубенцом - все равно.

Мой месяц - над небом, при мне барабаны и стяг,
Шатер мой сравнятся с небесным дворцом - все равно.

Я - выше людей. Див и Ангел - родня мне. Они
Одним осиянны нездешним венцом - все равно.

У ног моих - пери, и знатные родом - в пыли,
Они предо много, певцом и жрецом, все равно.

Я Бога взыскую; мне ведома сущность вещей:
Все ночи и дни, что даны нам творцом,- все равно.

Так сказано мною. Таков и сияющий Шамс:
То тучами скрыт, то горит багрецом - все равно.

Всему, что зрим, прообраз есть

Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас,
Она бессмертна - а умрет лишь то, что видит глаз.

Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих:
Исчезли вовсе не они, а отраженье их.

А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придем,
По лестнице метаморфоз свершаем наш подъем.

Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом,
Потом животным - тайна тайн в чередованье том!

И вот теперь ты человек, ты знаньем наделен,
Твой облик глина приняла,- о, как непрочен он!

Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной,
И ты сроднишься не с землей, а с горней вышиной.

О Шамс, в пучину погрузись, от высей откажись -
И в малой капле повтори морей бескрайних жизнь.

Что Кааба для мусульман, то для тебя душа

Что Кааба для мусульман, то для тебя душа.
Свершай вкруг этой Каабы обход свой не спеша.

Паломничество совершать нам заповедал Бог,
Чтоб душу правде обрекли, чтоб жили не греша.

Так откажись от серебра - лишь сердцем обладай:
Душа святая и в гробу пребудет хороша.

Сто раз ты можешь обойти вкруг черной Каабы,
Но что же в этом, если ты бесстрастней палаша?

Превыше неба самого я сердце возношу,
Которое считаешь ты тростинкой камыша.

Оно велико, ибо сам Великий в нем живет _
И оттого-то стук его ты слушай не дыша.

Прислушайся же к тем стихам, что вписаны в Коран
"Небес бы я не сотворил, когда б не ты, душа!"

Ты к возлюбленной стремишься?

Ты к возлюбленной стремишься? Будь же сам с собой жесток:
Для свечи души и тела не жалеет мотылек.

Был бы вечности причастен, Богом был бы, если б ты
Отказался от богатства, стать рабом смиренным смог.

Только истиной любуйся, говори лишь о любви,
Хвастай четками безумья, взвейся, как хмельной клинок.

Что за польза в промедленье, если с миром ты одно!
Путь у нас с тобой совместный - так идем же в погребок!

Пей вино из кубка страсти к похищающей сердца,
Вера и безверье - басни, болтовня - какой в них прок!

Страсть - вино и виночерпий, в ней начала и концы,
Сказано о чистых сердцем - "Напоил их сам пророк".

Знай, одна лишь ночь свиданья стоит жизни вечной всей;
Песня же Руми об этом - клад, закопанный в песок.

О правоверные, себя утратил я среди людей

О правоверные, себя утратил я среди людей.
Я чужд Христу, исламу чужд, не варвар и не иудей.

Я четырех начал лишен, не подчинен движенью сфер,
Мне чужды запад и восток, моря и горы - я ничей.

Живу вне четырех стихий, не раб ни неба, ни земли,
Я в нынешнем, я в прошлом дне - теку, меняясь, как ручей.

Ни ад, ни рай, ни этот мир, ни мир нездешний - не мои
И мы с Адамом не в родстве - я не знавал эдемских дней.

Нет имени моим чертам, вне места и пространства я,
Ведь я - душа любой души, нет у меня души своей.

Отринув двойственность, я вник в неразделимость двух миров,
Лишь на нее взираю я, и говорю я лишь о ней.

Но скорбь, раскаянье и стыд терзали бы всю жизнь меня,
Когда б единый миг провел в разлуке с милою моей.

Ты до беспамятства, о Шамс, вином и страстью опьянен,
И в целом мире ничего нет опьянения нужней.

О вы, рабы прелестных жен!

перевод И. Сельвинского

О вы, рабы прелестных жен! Я уж давно влюблен!
В любовный сон я погружен. Я уж давно влюблен.
Еще курилось бытие, еще слагался мир,
А я, друзья, уж был влюблен! Я уж давно влюблен.
Семь тысяч лет из года в год лепили облик мой –
И вот я ими закален: я уж давно влюблен.
Едва спросил Аллах людей: “Не я ли ваш господь?” –
Я вмиг постиг его закон! Я уж давно влюблен.
О ангелы, на раменах держащие миры,
Вздымайте ввысь познанья трон! Я уж давно влюблен.
Скажите Солнцу моему: “Руми пришел в Тебриз!
Руми любовью опален!” Я уж давно влюблен.
Но кто же тот, кого зову “Тебризским солнцем” я?
Не светоч истины ли он? Я уж давно влюблен.

Я видел милую мою в тюрбане золотом

Я видел милую мою в тюрбане золотом,
Она кружилась, и неслась, и обегала дом.
Опьянена, охмелена, стихи поет она
И виночерпия зовет в своем напеве том.
А виночерпий тут как тут: в руках его кувшин,
И чашу наполняет он воинственным вином.
(Видал ли ты когда-нибудь, чтобы в простой воде,
Змеясь, плясали языки таинственным огнем?)
А луноликий чашу ту поставил на крыльцо,
Поклон отвесил и порог поцеловал потом.
И ненаглядная моя ту чашу подняла
И вот уже припала к ней неутолимым ртом.
Мгновенно искры понеслись из золотых волос.
Она увидела себя в грядущем и былом:
“Я – солнце истины миров! Я вся – сама любовь!
Я очаровываю дух блаженным полусном”.

Я – живописец

Я – живописец. Образ твой творю я каждый миг!
Мне кажется, что я в него до глубины проник.
Я сотни обликов создал – и всем я душу дал,
Но всех бросаю я в огонь, лишь твой увижу лик.
О, кто же ты, краса моя: хмельное ли вино?
Самум ли, против снов моих идущий напрямик?
Душа тобой напоена, пропитана тобой,
Пронизана, растворена и стала, как двойник.
И капля каждая в крови, гудящей о тебе,
Ревнует к праху, что легко к стопам твоим приник.
Вот тело бренное мое: лишь глина да вода.
Но ты со мной – и я звеню, как сказочный родник!

Interests dilettante

"Диван Шамса Тебризи" - шедевр мудрости и красноречия. В "Диване" Руми использует большое количество образов материального мира. Это вино и носильщик вина, жемчуг и океан, солнце и луна, ночь и день, караван и паломничество. Однако, через эти образы Руми удается стать выразителем духовной мудрости.

Множество поэтов пережив мистические видения, пытались затем выразить свои переживания при помощи слов. Однако, Руми никогда не старался втиснуть в рамки языка многообразие своего мистического опыта. Он ждал, - нет! - требовал от читателя подниматься выше и выше в духовном развитии, чтобы однажды самостоятельно оценить то, что говорил Руми.

Всему, что зрим, прообраз есть

Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас,
Она бессмертна - а умрет лишь то, что видит глаз.

Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих:
Исчезли вовсе не они, а отраженье их.

А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придем,
По лестнице метаморфоз свершаем наш подъем.

Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом,
Потом животным - тайна тайн в чередованье том!

И вот теперь ты человек, ты знаньем наделен,
Твой облик глина приняла,- о, как непрочен он!

Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной,
И ты сроднишься не с землей, а с горней вышиной.

О Шамс, в пучину погрузись, от высей откажись -
И в малой капле повтори морей бескрайних жизнь.

перевод И. Сельвинского
Я видел милую мою в тюрбане золотом,
Она кружилась, и неслась, и обегала дом.
Опьянена, охмелена, стихи поет она
И виночерпия зовет в своем напеве том.
А виночерпий тут как тут: в руках его кувшин,
И чашу наполняет он воинственным вином.
(Видал ли ты когда-нибудь, чтобы в простой воде,
Змеясь, плясали языки таинственным огнем?)
А луноликий чашу ту поставил на крыльцо,
Поклон отвесил и порог поцеловал потом.
И ненаглядная моя ту чашу подняла
И вот уже припала к ней неутолимым ртом.
Мгновенно искры понеслись из золотых волос.
Она увидела себя в грядущем и былом:
“Я – солнце истины миров! Я вся – сама любовь!
Я очаровываю дух блаженным полусном”.

перевод Е. Дунаевского
Я – живописец. Образ твой творю я каждый миг!
Мне кажется, что я в него до глубины проник.
Я сотни обликов создал – и всем я душу дал,
Но всех бросаю я в огонь, лишь твой увижу лик.
О, кто же ты, краса моя: хмельное ли вино?
Самум ли, против снов моих идущий напрямик?
Душа тобой напоена, пропитана тобой,
Пронизана, растворена и стала, как двойник.
И капля каждая в крови, гудящей о тебе,
Ревнует к праху, что легко к стопам твоим приник.
Вот тело бренное мое: лишь глина да вода.
Но ты со мной – и я звеню, как сказочный родник!

Руми диван шамса тебризи

Введите имя пользователя, чьи записи вы хотите найти

1
Приоткрой мне свой огненный лик – я сады алых роз видеть жажду!
Приоткрой мне уста – твой язык в блеске сладостных рос видеть жажду!
2
Мига жду я, что солнце красы лик сквозь прорези туч мне покажет!
Миг сей годы я жду – не часы! Первый пламенный луч видеть жажду!
3
Коль призывно ты в свой барабан, мой сокольничий, стукнешь однажды,
Полечу я домой, о Султан! Сесть тебе на запястие жажду!
4
Помню я, как ты гневно кричал: «Прочь отсюда! Замучал, сын вражий!».
Всё б за крик тот сегодня отдал: «Прочь отсюда!» услышать я жажду!
5
Твой привратник был груб: «Про тебя не велят мне докладывать даже.»
Ныне я, твою ярость любя, эту гневную отповедь жажду!
6
Покрывает живых красота – словно пудрой златою помажет.
Мне же мало – ищу я пласта, целой шахты красы твоей жажду!
7
Небо воду равнинам дарит и потоки поят наши пашни;
Мне ж всё мало, страдаю, как кит, я Оманских[1] глубин твоих жажду!
8
Стал я будто Иаков слепой[2] – «Ах, увы мне!» рыдаю и стражду!
Так увидеть тебя, дорогой, мой прекрасный Иосиф, я жажду!
9
Без тебя стал, Аллахом клянусь, этот город тюрьмою мне страшной!
Прочь отсюда – к вершинам я рвусь, по пустыням я странствовать жажду!
10
Довелось с слабодушными жить, как горька, ты, судьбы моей чаша!
Жажду я с Львом Аллаха[3] дружить, и с Рустамом[4] сражаться я жажду!
11
Тьме египетской нету конца! Фараон – в деспотическом раже!
Зреть сиянье лучей от лица Моисея – пророка я жажду!
12
Я устал от унылых, больных, от согбенных, измученных, падших!
Песен, воплей и рёва живых, опьяневших от счастия жажду!
13
Соловьём сладкозвучным в кустах распевать больше нету куражу,
Наложила печать на уста чья-то зависть! Раскрыть их я жажду!
14
Днём с огнём шейх по граду блуждал, преподав нам урок эпатажа:
- «От зверей и чертей я устал, отыскать человека я жажду!»
15
Говорили напрасно ему: «Безнадёжна такая пропажа!».
Отвечал он: «Ищу потому, что всегда Невозможного жажду!»
16
Хоть я беден, жемчуг для меня бесполезней, чем чёрная сажа.
Карнеол[5] нужен, полный огня, драгоценности этой я жажду!
17
Он так близок, что кажется зрим, оставаясь для смертных миражем!
Я, бредя, как слепой пилигрим, проявлений Незримого жажду!
18
Я давно уже преодолел всех желаний силки и виражи,
Сам себе я – последний предел; в элементы вернуться я жажду!
19
Пьян легендами веры мой слух, зренье трезвое тем будоража,
И страдает безвыходно дух, веры зримой отчаянно жажду!
20
Вижу: кубок сжимая рукой, я другой кудри милые глажу,
А вокруг нас майдан городской, где свободно кружиться я жажду!
21
Слышишь жалобно лютня поёт: «Я умру без тепла и массажу!
Что ж Усман[6] меня редко берёт? Пальцев, плектра, груди его жажду!»
22
Стал и я ныне лютней Любви! Так пускай мои струны увлажат
Слёзы счастья и капли крови! Я щипков Милосердного жажду!
23
Пусть теперь вам на лютне игрец сам поэму толково доскажет,
Соблюдая мой стиль под конец, ибо этого стиля я жажду!
24
Солнце Славы Тебриза! Когда на востоке Он лик свой покажет?
Я – удод Соломона[7], всегда с Соломоном быть рядом я жажду!

рифмованный перевод С. Сечивa

______________________
1. Оман – выход из Персидского Залива в Индийский Океан, здесь - символ глубоких Божественных Вод. – Прим. Ибрахима Гамарда.
2. Слепой Якуб, прекрасный Юсуф – см. коран (12 : 84). – Прим. Ибрахима Гамарда.
3. Лев Аллаха – Али, кузен пророка Мухаммеда, 4-й халиф. – Прим. Ибрахима Гамарда.
4. Рустам – легендарный герой (Дастан) иранского эпоса. – Прим. Ибрахима Гамарда.
5. Карнеол (карнелиан) – кроваво-красный халцедон; древние народы Востока приписывали ему магические свойства: это камень солнца, впитавший в себя его энергию, амулет от смерти и болезней, открывающий сакральные тайны. – Прим. перев. на русск. яз.
6. Усман Шарафэддин Каввали – известный певец, современник Руми. См. Афлаки, с. 222. – Прим. Ибрахима Гамарда.
7. Удод и Соломон – кораническая (27 : 20 - 28) легенда: У. летал над Аравией в Йемен и вернувшись, рассказал С. о царице Савской, поклонявшейся Солнцу, а не Аллаху. – Прим. перев. на русск. яз.

Читайте также:

Руми диван шамса тебризи

Другие статьи в литературном дневнике:

Джалаладдин Руми. Диван Шемса Тебризи. Переводы

Диван Шамса Тебрези

Interests dilettante

Руми диван шамса тебризи

Войти