Портрет военного печорин на диване
Обновлено: 14.05.2024
Художник Л.Ковальский рассказывал, как он впервые встретился с Врубелем вскоре после прибытия того в Киев. Ковальский расположился писать этюд на высоком холме с видом на Днепр и дальние луга. «Тишина вечера, полное отсутствие кого бы то ни было, только кроме ласточек, которые кружились и щебетали в воздухе. Я в спокойствии созерцания изображал, как умел, свой 30-верстный пейзаж, но тихие шаги, а потом устремленный взгляд заставил меня повернуться. Зрелище было более чем необыкновенное: на фоне примитивных холмов Кирилловского за моей спиной стоял белокурый, почти белый блондин, молодой, с очень характерной головой, маленькие усики тоже почти белые. Невысокого роста, очень пропорционального сложения, одет. вот это-то в то время и могло меня более всего поразить. весь в черный бархатный костюм, в чулках, коротких панталонах и штиблетах. Так в Киеве никто не одевался, и это-то и произвело на меня должное впечатление. В общем, это был молодой венецианец с картины Тинторетто или Тициана, но это я узнал много лет спустя, когда был в Венеции. Теперь же на фоне кирилловских холмов и колоссального купола синевы киевского неба появление этой контрастной, с светлыми волосами, одетой в черный бархат фигуры было более чем непонятным анахронизмом.
. Незнакомец наклонился ближе, посмотрел пристально и серьезным тоном, как будто вещь неизвестно какой важности, сказал: «А где же у вас первый план? Это вот, эти копны сена? Да ведь до них несколько верст! Так нельзя писать, это вы делаете вздор - изучать природу надо начинать от листка, от деталей, а не брать, как вы, всякую всячину и пичкать на ничтожном клочке - это какая-то энциклопедия, а не живопись. Вы не сердитесь, я это потому сказал, что вижу вашу ошибку». Посмотрел еще немного и исчез; я даже не обернулся посмотреть, я был пришиблен обидными словами, которых мне показалось очень много в его замечании, но меня все-таки занимало, что он так искренно и серьезно говорил о моей работе, на которую я смотрел как на вещь, не стоящую внимания,- меня приучили к этому в школе, там серьезно никто не смотрел ни на свою, ни на чужую работу».
Натюрморт. Цветы, пресс-папье и другие предметы. 1885
Натурщица в обстановке Ренессанса. 1883
Автопортрет. 1904-1905
Белый ирис. 1886-1887
Портрет военного (Печорин на диване). 1889
Блюдо Садко. 1899-1900
Княжеский ловчий. 1900
Видение пророка Иезекииля. 1906
Примавера. 1897
Принцесса Грёза. 1896, вариант
Пропилеи. Афины. 1894
Благодарим спонсоров нашего сайта:
"Человек, обладающий таким огромным мастерством, такой удивительной рукой, написавший такие дивные, по своей сжатой, эмалевой живописи, образа в Кирилловском монастыре, рядом с которыми васнецовские фрески кажутся поверхностными иллюстрациями, — такой прекрасный и разносторонний техник ни в каком случае не может считаться шарлатаном, прячущимся за вывертами."
Портрет военного печорин на диване
Галерея Михаила Врубеля. Портрет военного (Печорин на диване). 1889
Врубель и художественная фотография
Неожиданный, но очень важный аспект взаимоотношений одного из самых ярких мастеров изобразительного искусства и художественной фотографии прошел мимо внимания всех крупнейших знатоков творчества Врубеля. Тема эта весьма своевременна именно теперь, в эпоху глобальной компьютеризации и новых сложных взаимоотношений между индивидуальностью художника и мощной индустрией визуальных технологий. Врубель был сыном своего времени и чутко относился к новым техническим изобретениям, в том числе - и к фотографии. Художник часто использовал фотографические снимки как подсобный материал для создания своих произведений. читать далее »
На грани безумия
Работа над «Демоном поверженным» лишила Врубеля сил и разума. Но в психиатрической лечебнице вскоре он начал поправляться, рисовать. Сделанные в клинике карандашные рисунки 1904 года возвращали Врубеля к художественному труду, он заново упражнял руку и глаз усиленной работой с натуры. В его рисунках появились живые впечатления натуры. Художник передает форму с помощью прерывистых штрихов. Ни один штрих не положен случайно, он обрисовывает план формы, характеризует фактуру. читать далее »
Запоздалая слава
В 2006 году исполнилось 150 лет со дня рождения гениального русского художника Михаила Александровича Врубеля. Сто лет назад трагически завершились дерзновенные творческие поиски Мастера. В 1906 году им окончательно овладело безумие, одновременно с которым наступило самое страшное для художника - слепота. Творчество Врубеля не раз претерпевало резкие изменения в оценках. Прижизненная хула сменила обожествление художника в последние годы жизни. Однако в эпоху авангарда творчество Врубеля «не вписывалось» в новую модель общественных отношений, и он был попросту забыт «комиссарами от искусства». Лишь в 60-е годы XX века неповторимая индивидуальность М.Врубеля вновь вызвала повышенный интерес. Но только в 80-е годы выходят исследования, дающие объективную оценку творчества великого художника. Таким образом, он обрел высочайший статус лишь в конце XX века. читать далее »
"Его последние вещи поразительны. В особенности его удивительно смело задуманная «Сирень», действительно точно передающая сладострастный, опьяняющий запах этих волшебных весенних цветов; его «Ночное», имеющее в себе так много первобытно-загадочного, так чудно передающее эффект зловеще догорающей багряной зари на далеких степных лугах, и, наконец, его «Сатир» — совершенно новое, вполне самостоятельное толкование древнегреческого мифического мира. Чувствуется, что Врубелю нужно только глубже уйти в себя, нужно еще более сосредоточиться, нужно сковать свою технику, серьезно прислушаться к своей фантазии, окончательно успокоиться и отказаться от эпатирования, чтоб из него вышел превосходный большой живописец и поэт."
Вы нынче умрете
Об авторе: Наталья Анатольевна Гранцева – поэт, эссеист, главный редактор журнала «Нева».
У Печорина больше загадок, чем мы думаем. Михаил Врубель. Портрет военного (Печорин на диване). 1889. Киевский национальный музей русского искусства, Украина
Кто убил свинью?
Ныне взрослым прочтением текстов Лермонтова занимаются преимущественно профессиональные лермонтоведы. И чего только не придумывают, размышляя над образами Печорина и поручика Вулича! Называют их игроками со смертью, объявляют носителями идеи предопределения. Увы, когда дело доходит до образа свиньи, погибшей на страницах повести «Фаталист» от руки пьяного казака, воображение исследователям отказывает. А ведь это самый загадочный образ повести.
Сюжет «Фаталиста» известен из школьной программы. Прапорщик Григорий Печорин приезжает в казачью станицу, встречается с офицерами, играет в карты, обменивается размышлениями о предопределенности судьбы. Затем, возвращаясь домой, натыкается на что-то «толстое и мягкое, но, по-видимому, неживое» – труп. «Предо мной лежала свинья, разрубленная пополам шашкой». Его окликают два казака, говорят, что их дружок пьян, крушит что ни попадя, вот свинью порубил шашкой, может убить кого-нибудь. Вскоре Печорин узнает: пьяный казак зарубил шашкой поручика Вулича… В финале пьяного убийцу героически обезвреживает Печорин. Что неясного?
Из текста следует: все персонажи встречаются на территории казачьей станицы в три часа ночи. В это время отправляются по домам Печорин, Вулич, офицеры, игравшие в карты в доме безымянного майора. Но откуда в 3 часа ночи посреди казачьей станицы взялась гуляющая свинья, которую зарубил пьяный казак? В эту пору все свиньи в хлеву, тем более в станице, где дислоцирован пехотный батальон, солдаты которого могут запросто пустить бесхозное животное на шашлыки. Сомнительно и что несчастная хрюшка приняла свою внезапную гибель беззвучно – никакого предсмертного поросячьего визга станица не услышала.
Около четырех часов утра к Печорину приходят три офицера и сообщают: Вулич убит. Он спросил встретившего его пьяного казака: «Кого ты, братец, ищешь?» – «Тебя!» – отвечал казак, ударив его шашкой и разрубив его от плеча почти до сердца..»
Но откуда офицеры узнали вопрос Вулича и ответ казака? Из текста следует, что умирающий поручик произнес лишь два слова: «Он прав!»
Действие повести «Фаталист» происходит поздней осенью 1837 года, первая публикация состоялась в ноябрьском номере 1839 года в журнале «Отечественные записки».
Зачем Печорин приехал в казачью станицу? В тексте об этом:
«Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге; тут же стоял батальон пехоты; офицеры собирались друг у друга поочередно, по вечерам играли в карты».
С первых строк видно: Печорин избегает точных данных. «Мне как-то раз случилось»? В каком году, в какой станице? Почему такая скрытность?
В повести «Тамань» Печорин говорит о себе: «странствующий офицер… по казенной надобности». То есть офицер по особым поручениям. Из текста следует, что он успел не раз переброситься в картишки, собрать сплетни об амурных делах и боевых подвигах Вулича. И при чем здесь свинья? Неужели нельзя было умолчать о безобидной, но бессмысленной странице командировки? Посмотрим, чем занимался «странствующий офицер» чуть раньше в Тамани. Собирал данные о группе контрабандистов, торгующих то ли галантереей, то ли оружием. В «Фаталисте» большую часть времени Печорин посвятил сбору информации о поручике Вуличе. Принудил его к пари, давил на психику. («Вы нынче умрете».) В самом деле, ситуация подозрительная: из раза в раз проигрывая, Вулич не испытывает нужды в деньгах, даже начальник-майор ему должен. Может, перед нами вор? Эту гипотезу и предстоит расследовать Печорину?
Собравшись в доме майора, командующего пехотным батальоном, офицеры играют в карты, игра называется бостон. Затем бросают карты на пол, предаются увлекательной беседе. Деталь походной жизни? И зачем – карты на пол? Словарь Брокгауза и Ефрона: «Бостон – игра, очень распространенная в конце XVIII и первой половине XIX века».
В бостон играют вчетвером, колодой в 52 карты. Расчет в игре производится фишками. Количество их 480. По окончании партии необходимо согласие всех партнеров на раздел кассы. Если хотя бы один не согласен, игра продолжается, пока ничто в кассе уже не будет принадлежать отказывающемуся.
Почему об этой игре сказано впроброс? Нет ни фишек, ни кассы, ни споров по разделу выигрыша, а есть внезапное пари вне игры. Карты игроков валяются на полу, а в руках у Печорина оказывается червонный туз. Откуда, если игра закончена?
Есть и другой вопрос к автору «Фаталиста». Видали ли вы когда-нибудь, чтобы приглашенный в дом начальника подчиненный без разрешения входил в спальню хозяина, брал его личные вещи? Но… «Вулич молча вышел в спальню майора; мы за ним последовали. Он подошел к стене, на которой висело оружие, и наудачу снял с гвоздя один из разнокалиберных пистолетов».
В военное время в зоне боевых действий нежелательно в публичном пространстве упоминать конкретные фамилии. Хозяин дома обозначен только «майор С***». Остальные игроки: «сказал кто-то», «подхватил другой», «закричал третий», «сказали многие». Автор умышленно наводит тень: будто в помещении находилось более шести-семи человек («многие»). В повести указаны трое: майор С***, поручил Вулич и сам Печорин/Лермонтов. Кто был четвертым?
В Тамань Печорин прибыл вместе с безымянным денщиком. Однако денщик вряд ли мог сидеть за одним столом с офицерами.
«Фаталист» описывает пребывание прапорщика Печорина на левом фланге войск Кавказской линии. Начальником штаба русских войск был дядя Лермонтова Петров, сам штаб размещался в Ставрополе. Именно туда, в Ставрополь, Лермонтов требовал отправлять из столиц почту на его имя. В военное время вся почта должна проходить через военную цензуру.
Посмотрим на пари Вулича и Печорина. Когда потребовалось испытать судьбу, Вулич отправился в спальню майора, брать чужой пистолет. Почему никто не возразил? Вероятнее всего, замечания мог делать лишь человек, обладающий высшим чином среди присутствующих! Видимо, полковник и был четвертым игроком в бостон. Это предположение не так уж странно. Полковник должен был знать, что в одном из батальонов его полка ведет расследование прибывший из Главного штаба офицер по особым поручениям. Только штатские лермонтоведы, не служившие в армии, могут думать, что «странствующий офицер» – это что-то вроде странствующего рыцаря. Перемещается куда хочет, совершает подвиги, пленяет дам.
В армии, тем более в военное время, существует определенный порядок действий. Если офицеры-картежники в чем-то подозревали Вулича, они должны были подать рапорт майору, командующему батальоном. Майор, в свою очередь, обязан доложить полковнику. А офицер (Печорин) обязан по окончании расследования доложить майору и полковнику о результатах проверки и провести первичное дознание в отношении подозреваемого. Дознание могло иметь поводом обычную партию в бостон.
С вероятностью в 90% в доме майора находились четверо: майор, Печорин, Вулич и командир полка. Возникает туманная картина суда над поручиком. Даже майор обозначен только чином и инициалом, а полковника нельзя было никак обозначать вообще! Потому в тексте тот персонаж скрывается за неопределенными: «сказал кто-то», «сказали многие». Более того, возможно, некоторые реплики полковника Печорин приписал себе. Например, реплика «Предлагаю пари».
 |
| Лермонтов актуален. Времена насильного покорения территорий не кончились. Илья Занковский. Кавказ. Наблюдательный пост. 1880-е. Частное собрание |
В чем подозревали поручика Вулича? В экспозиции есть намек. Рассказ о том, как однажды при объявлении тревоги Вулич остался за карточным столом (в доме майора?), так был увлечен игрой. И лишь потом присоединился к цепи солдат, участвующих в перестрелке. В чем вина? Остался один в чужом доме? Опоздал к бою?
Миссия выполнена
«Фаталист» – самая таинственная глава в «Герое нашего времени», – пишет современный петербургский литературовед Влащенко. Он же задает вопросы: «Кем является Вулич? Как объяснить странный поступок: «приставив пистолет ко лбу… спустил курок»? Как объяснить «печать смерти», увиденную Печориным на его лице?
Интересно бы познакомиться с отчетом о командировке на левый фланг русской армии в ноябре 1837 года. Однако в телеинтервью известный патриарх разведки Юрий Дроздов сказал: «В российской истории есть сюжеты, засекреченные на двести и триста лет».
Мы можем реконструировать события ноября 1837 года? Во-первых, можем определить даты, в течение которых происходило действие в «Фаталисте». Драматические события на левом фланге произошли в дни ноябрьского полнолуния: «Я возвращался домой пустыми переулками станицы; месяц, полный и красный, как зарево пожара…» Полный месяц – луна в полнолуние. Шекспироведы знают: в «Макбете» есть сцены, происходящие в полнолуние. Макбет оказался орудием в руках англичан. Вулич – английский агент?
Возникает картина офицерского совещания. Офицеры намечают на карте селения, в которые завтра должны войти. Именно на участке, за который отвечает поручик Вулич, на следующий день происходит ЧП – на солдат его отряда нападают горцы. Откуда горцы узнали, что именно этим маршрутом пойдут русские бойцы? В первых страницах повести Вулич так увлекся карточной игрой, что отправил своих солдат под обстрел. Видимо, подобное уже было. Но как уличить предателя?
Для этого и был направлен на левый фланг «странствующий офицер». По итогам расследования офицер Вулич должен был попасть под трибунал, за предательство – смертная казнь. Но трибунал – это скандал, пострадают и майор, и полковник. И неясно, не поднимет ли шумиху в столице жена полковника («жена полковника была неравнодушна к его (Вулича) выразительным глазам»).
План Печорина состоял из двух частей. Первая – во время планирования операции сделать вид, что все в порядке, все доверяют Вуличу. После этого затянуть разговор максимально долго (без разрешения полковника Вулич не мог уйти!) и всячески ему намекать, что лучше бы ему покончить жизнь самоубийством. «Вы нынче умрете. Послушайте, или застрелитесь, или повесьте пистолет на прежнее место. Отчего мне казалось, будто вы непременно должны нынче умереть».
Ночное застолье, как бы несерьезное пари, нетрезвые намеки… Шанс, что Вулич будет деморализован и пустит себе пулю в лоб. Остаться в памяти сослуживцев и родственников предателем. Суицид (допустим, из-за большого проигрыша) списали бы на несчастный случай, никакого позора, трибунала…
Первый план провалился. Вулич надменно сказал Печорину: «Теперь ваши замечания мне кажутся неуместны». Взял шапку, ушел. План второй. Взять с поличным. Тогда Вулич предстал бы перед военным судом. В десятилетия, предшествующие Крымской войне, Крым и Кавказ были наводнены английскими деньгами, агентами, контрабандным оружием.
Надо было дождаться трех часов ночи. Это описывает Печорин во второй половине повести. На краю леса появляется условный сигнал – огонь! Видимо, за Вуличем следили, выяснили порядок его действий. И Печорин, возвращаясь домой, хоть и размышляет о связи звезд и судеб, все ж фиксирует «огонек, зажженный на краю леса беспечным странником». В три часа ночи в лесу? Условный сигнал.
Реконструкция второго плана Печорина такова. Два казака, следившие за Вуличем, убедились из укрытия, что Вулич передал сведения о завтрашней экспедиции казаку Ефимычу, чтоб тот отправился на огонек на краю леса, на встречу с горцами. Вознаграждение за полезную информацию Ефимыч должен был принести Вуличу и передать «в пустой хате на конце станицы» (откуда и деньги на бесконечные проигрыши!).
Все шло по плану, два казака вполне могли задержать Вулича живехоньким. Но на свете полной луны первый казак обнаружил себя, и Вулич спросил: «Кого ты, братец, ищешь?» «Тебя!» – ответил первый казак, но Вулич выхватил шашку… Тут второй казак, спасая товарища, по-макбетовски раскроил напавшего. В это время в переулке появился Печорин – контролировать исполнение плана. Надеялся увидеть связанного казаками Вулича, а здесь ему подложили свинью! Вместо живого предателя – труп.
Вот первый казак и винится перед Печориным, а второй бежит туда, где в пустой хате ждет Вулича его денщик, казак Ефимыч, как бы и этот не сбежал или не покончил с собой!
По тексту «Фаталиста» уже рассвело и все на ногах. Заметив, что к пустой хате сбегаются станичники и офицеры, казак Ефимыч запирается. Ему предлагают сдаваться. Дескать, покорись, грех попутал. Ефимыч отказывается. Он вооружен: пистолет, шашка. А вот окровавленная ли она? Это потом, на суде, свидетели будут клясться, что она была окровавлена.
Но в темном переулке над трупом Вулича Печорин решил, что он не может написать в отчете командованию, что линейный казак зарубил шашкой офицера в целях самообороны. А вот повесить убийство Вулича на его денщика (казака Ефимыча) – в самый раз, тем более что при нем, видимо, обнаружатся принесенные за предательство деньги… Поэтому в заключительной части операции мы видим Печорина, который, рискуя жизнью, бросается в окно хаты и не дает казаку Ефимычу застрелиться.
Миссия выполнена, предатели обнаружены и нейтрализованы: один убит (случайное жертвоприношение Аресу, жертва войны), второй схвачен живым.
В заключительных строках Печорин излагает мнение Максима Максимыча об оружии. Оно объясняет, почему пистолет Вулича, приставленный ко лбу, дал осечку. Объяснение реалистичное: Вулич не раз бывал в доме майора и пистолет со стены снял не наудачу, а точно зная о его особенностях.
Вулич – предатель, работающий на английскую разведку. Осечка пистолета, приставленного ко лбу, – его хорошее знание «особенностей азиатских курков». «Печать смерти», увиденная Печориным на лице Вулича, – уверенность, что он будет разоблачен и военным судом казнен.
Есть ответ и на вопрос заглавия. Кто убил свинью на левом фланге? Натуральную станичную хрюшку никто не убивал. Остается вопрос о национальности. «Он был родом серб, как видно из его имени», – пишет Лермонтов. Но поскольку имя вымышленное, получается, и национальность вымышленная. О национальности реального предателя можно догадываться, исходя из всего романа «Герой нашего времени», но догадки обнародовать не будем: военная тайна.
Печорин – интимофоб
Белинский писал про Лермонтова, что Печорин – это он сам как есть. Михаил Врубель. Портрет военного (Печорин на диване). 1889. Киевский национальный музей русского искусства
Ставрополь, где было задумано начало «Героя нашего времени» («город С…» в «Княжне Мэри»), – город тихий, просторный, зеленый и, может быть, от этого спокойный. В нем нет напряжения, агрессии и энергии соседних Краснодара и Минеральных Вод. Таким же он был во времена Лермонтова… В начале 1990-х, в июне, я был в Ставрополе по делам геологической службы, «по казенной надобности», как сказал бы Лермонтов. Время было свободное, голодное, да еще летнее, темнело поздно, закаты были сумасшедшие, местные девушки все как по команде надели легкие короткие платья. Контора, где у меня были дела, закрывалась в семь, и я бродил по улицам в сопровождении местной красавицы, которая, как мне помнится, была большой мастерицей по части «ни да, ни нет» – Михаилу Юрьевичу она бы понравилась. К тому же она была наполовину черкешенкой… Геологи – народ начитанный, и, естественно, мы не раз побывали на улице Дзержинского (до 1938 года – Лермонтова), где внимание мое обратили на белый одноэтажный домик, довольно старый – как сказали мне, по городской легенде, в нем останавливался Лермонтов во время своей первой кавказской ссылки. Никакой доски на домике не было… За прошедшие 25 лет город сильно перестроился, чего стоят торговые центры и высотные, в 20 с лишним этажей дома, но названия улиц, как это ни смешно, остались прежними – Советская, Ленина, Карла Маркса… Два года назад домик еще стоял, но доски на нем по-прежнему не было… А красавица, разумеется, вышла замуж. Я был ветрен и глуп, играл в Чайльд-Гарольда, да и Москва начала 1990-х годов ей не понравилась… Звали красавицу Варвара, Варенька, как юношескую любовь Лермонтова Лопухину. Мы все тогда немножко играли в литературу. Тогда такая игра была еще возможна…
Дорогой читатель, пока ты только приступаешь к чтению этой статьи, мы хотим сделать маленькое предуведомление. Мы хотим сразу сказать, что не ставим своей целью сообщить и тем более изыскать о «Герое нашего времени» и его авторе что-то новое и неожиданное. После такого количества книг и статей о нем, после выдающихся работ Павла Висковатова, Бориса Эйхенбаума, Эммы Герштейн, Ирины Чистовой, Аллы Марченко и многих других претендовать на это было бы наивно и даже смешно… Просто перелистав эти замечательные книги, можно было бы сказать здесь, что первой написанной и опубликованной в 1839 году повестью была «Бэла», а за ней следовала «Тамань», потом был опубликован «Фаталист» и все остальное, то есть первоначально замысла написать роман у Лермонтова не было, это было просто собрание повестей. Даже на первом издании 1840 года нет указания жанра – там написано просто: «сочинение»… Что «Тамань» в основе своей документальна и Лермонтов то ли услышал от однополчанина, то ли сам пережил похожее приключение в маленьком приазовском городке Тамани – а может быть, и то и другое. Что в «Княжне Мэри» он описал свою юношескую любовь Лопухину, причем, что интересно, в двух лицах – черты Лопухиной есть и у княжны Мэри, и у Веры, обе женщины – это Лопухина в двух ипостасях: до и после свадьбы… Читателю также может быть интересно, что у одного из дальних родственников Лермонтова, поручика Акима Хостатова, отчаянного храбреца и сына адъютанта генералиссимуса Суворова, в его кавказском поместье долго жила горская девушка по имени Бэла, в которую Хостатов был влюблен, и Лермонтов знал эту историю; и что прототипами Грушницкого, возможно, были кавказские знакомые Лермонтова – разжалованный в солдаты за неповиновение начальству (читал книгу в вольной позе, огрызнулся на замечание) юнкер Павел Гвоздев и будущий генерал Петр Колюбакин, отличавшийся бешеным нравом дуэлянт и говорун, любивший носить солдатскую шинель из толстого сукна…
И, главное, историки литературы полагают, что название романа связано со знаменитым и недавно вышедшим в то время (1836) во Франции романом Альфреда де Мюссе «Исповедь сына века», который был запрещен к продаже российской цензурой и, естественно (поэтому), очень популярен среди образованной публики в Москве и Петербурге. В романе содержалось разочарование Великой французской революцией 1789 года, закончившейся Наполеоном и его войнами, и, если учитывать, что первоначальное название романа (стоявшее на его рукописи) было «Один из героев начала века», это соображение кажется вполне убедительным – разочарование и злость сквозят буквально в каждой фразе лермонтовского творения. Хотя в России революций в то время не было, революции устраивают свободные граждане, а не рабы и господа, но в России были бунты снизу и заговоры сверху. Заговор и бунт 1825 года закончился неудачей, но репрессии, за ним последовавшие, были беспрецедентными для того времени. Возможно, кстати, что сын Николай Павлович Романов (I) мстил за отца, императора Павла Петровича Романова (I), убитого всего за 24 года до того в результате заговора успешного, когда никто за это убийство даже в ссылку не поехал…
Но все это большая история государства Российского, а наша задача много-много скромнее – показать взгляд и мысли современного городского человека и литератора на этот роман, взгляд и мысли спустя 180 лет после его опубликования; и тем не менее, несмотря на столь солидную дистанцию, взгляд из времени, чем-то очень похожего на времена Лермонтова, времена, когда, по словам Герцена, «русское общество как начало танцевать на балах после подавления восстания декабристов, так и проплясало 30 лет до самого Крымского разгрома 1855 года…» («Былое и думы», том 2). Правда, «балов» в последние годы нашего времени стало сильно меньше (или они стали не такими шумными), это тоже следует признать.
Итак, «Один из героев начала века»… Однако название – еще не замысел, и непосредственным толчком к написанию и основой романа стали впечатления Лермонтова от встреч с декабристами во время ссылки на Кавказ. «И роман должен был вызвать сравнение поколений и показать, что из себя представляет поколение нынешнее…» – писал автор первой биографии Лермонтова Павел Висковатов. Однако он же позднее напишет, что общего языка с декабристами поэт не нашел. Слишком разными они были людьми. При обсуждении многих тем, которые заставляли горячиться ссыльных, Лермонтов усмехался и отворачивался, а позднее все сводил к шутке, хотя разница между ним и самыми молодыми из декабристов была менее 10 лет. Однако 10 лет в молодости – это много, а кроме того, «Лермонтов настолько свыкся с отчаянием и враждебностью, что не только не искал выхода, но и не видел даже возможности борьбы или соглашения…» – в очередной раз точно напишет Герцен в одной из своих статей. «Не видел возможности борьбы или соглашения…» Чем-то похоже на наше время, во всяком случае, лично для меня.
Роман вышел отдельной книгой весной 1840 года, очень современным тиражом в 1000 экземпляров, вышел чуть больше чем за год до «несчастной катастрофы» – так назвал один из друзей Лермонтова дуэль с Мартыновым. В это время в разгаре была «история» с предыдущей дуэлью Лермонтова с французским дипломатом де Барантом из-за красавицы и богатой вдовы Марии Щербатовой, и Лермонтов, когда книга вышла… сидел на гауптвахте. Дуэли были официально запрещены, но тем не менее происходили, и наказание за них было очень разным – например, Жорж Дантес был просто выслан из России, а будущий убийца Лермонтова, Мартынов, отправился после дуэли в монастырь всего на год с небольшим, – но в этом случае власти отреагировали поразительно строго. Это тем более странно, что пострадавших не было: как известно, Лермонтов стрелял в воздух, а де Барант промахнулся. Но глава 3-го отделения, автор или соавтор разгрома декабристов граф Александр Христофорович Бенкендорф потребовал от Лермонтова письменно и публично признать, что он… не стрелял в воздух.
Теперь мы скажем несколько слов о г-не Печорине и его создателе. Что за характер описан Лермонтовым? Здесь не обойтись без пересказа общеизвестных подробностей. И в «Княжне Мэри», и в «Бэле», и даже в «Максим Максимыче» Лермонтов описывает человека, который сначала притягивает к себе людей, возлюбленных или друзей – неважно, а потом отталкивает их, находя будто бы удовольствие в этой «игре», которая больно ранит имевших несчастье в нее вступить (княжна Мэри, Максим Максимыч), а иногда и приводит к жертвам – чеченская княжна Бэла и ее отец, кстати, важная фигура в тогдашней региональной российской политике.
Подобный тип личности, притягивающий, а потом отталкивающий имевших неосторожность подойти близко, подобный человек встречался почти каждому из нас, и его поведение в современной психологии считается расстройством и обозначается как «дезорганизованное», то есть поведение с признаками нарушения привязанности… Человек с таким расстройством не знает, что такое привязанность и близость, и более того, боится их. Речь, разумеется, идет об эмоциональной, а не физической близости. Как правило, такие люди испытывали дефицит внимания со стороны родителей в детстве вследствие эмоциональной холодности матери или полного отсутствия ее. Мы не знаем, каково было детство Печорина, но знаем, что именно такая ситуация была в детстве Лермонтова, который лишился матери в два года и, мало того, деспотичная бабушка лишила его еще и отца, запретив (!) тому видеться с сыном. Согласно теории психологии, ребенок должен был выживать, приспосабливаться к таким обстоятельствам, что и произошло – но в процессе этого выживания выковался такой же, как у бабушки, характер: нетерпимый, конкурентный, агрессивный и в основе неуверенный в себе… И если мы согласны со знаменитым высказыванием Флобера «Госпожа Бовари – это я», а также с самим Белинским, написавшим после разговора с Лермонтовым, что «Печорин – это он сам как есть», а также указавшим на его «холодный и озлобленный» характер, то мы можем предполагать, что похожим характером Лермонтов наделил своего героя. Разумеется, мы не говорим, что, например, Чайльд-Гарольд – равно лорд Байрон, а Печорин равно Лермонтов, тем более, Лермонтов сам в предисловии к роману просил этого не делать, но созданы они точно «по образу и подобию». А как же иначе?
Кстати, не все знают, что Григорий Печорин появляется на страницах «Героя нашего времени» не впервые – у него был предшественник, незаконченная повесть или роман под рабочим названием «Княгиня Лиговская», очень интересное произведение, написанное отчасти под влиянием набиравшей силу физиологической школы и петербургских повестей Гоголя, которые Лермонтов (кроме «Шинели») скорее всего читал. Даже если бы Михаил Юрьевич не написал и не издал бы ни одного стихотворения, только по этому незаконченному тексту видно, какое огромное литературное дарование потеряло русское общество в Пятигорске летом 1841 года… В этом небольшом отрывке виден и Гоголь, и даже Достоевский, например начало «Преступления и наказания», хотя «Княгиня Лиговская» пролежала в рукописи около 40 лет и была впервые опубликована в 1883 году, спустя почти 20 лет после выхода истории Раскольникова.
В этом неоконченном романе, задуманном Лермонтовым вместе с его близким другом Святославом Раевским, Жорж Печорин абсолютно такой же, как в «Герое нашего времени»: высокомерный, закрытый, холодный, умный и, может быть, по-своему страдающий человек, играющий (манипулирующий, как сказали бы сегодня психологи) судьбами близких и дальних людей. Там Печорин тоже влюбляет в себя на этот раз петербургскую светскую девушку, влюбляет для того, чтобы… достичь через этот роман положения в петербургском свете, заставить заговорить о себе. Кстати, фамилия княжны Мэри – тоже Лиговская… Сюжет в «Княгине Лиговской» поэт взял из собственной жизни. Исследователям и любителям его творчества известен роман Лермонтова с Екатериной Сушковой, m-lle Black еyеs, которую Лермонтов сначала влюбил в себя, потом рассказал об этом романе общим знакомым, а потом оставил, да еще написав Сушковой анонимное письмо о том, какой он, Лермонтов, «плохой», и сделав так, что письмо попало в руки родителей Сушковой… Все это не домыслы литературоведов, а… рассказ самого Лермонтова в письме к Александре Верещагиной, двоюродной сестре Варвары Лопухиной. Когда мы впервые прочитали это письмо в собрании сочинений Лермонтова много лет назад, мы очень расстроились. А как же «Выхожу один я на дорогу. », как же «Прощай, немытая Россия…», печально думали мы. А потом, с годами, поняли: а вот так. Замечательные стихи – это одно, а скверный характер – совсем другое. Как говорил великий русский актер Михаил Чехов: «Во мне есть два этажа: первый «я – человек» и второй «я – художник». »
Кстати, звучит «Княгиня Лиговская» весьма современно – она начинается с того, как экипаж Печорина едва не сбивает прохожего, молодого бедного чиновника (чистый Достоевский – не правда ли?), и даже не останавливается… Лишь мелькает офицерский бунчук и удаляется сирена, то есть, простите, зычный голос кучера… Более того, сводя своих героев еще раз, Лермонтов и не думает вложить в уста Печорина слова извинения или хотя бы сожаления, наоборот, он готов драться на дуэли с пострадавшим. И не говорите мне о сословной морали века, еще некоторые современники Пушкина часто говорили прислуге «вы»… К сожалению, произведение не было закончено – его прервала ссылка на Кавказ в 1837 году из-за скандала, разразившегося после опубликования в тогдашнем «самиздате» знаменитой «Смерти поэта».
Выход романа сразу вызвал споры. Вот что писали и говорили о «Герое нашего времени» известные современники, которых Лермонтов, судя по градусу откликов, серьезно задел своей книгой. Например, поэт круга Тютчева, Степан Шевырев, принадлежавший к так называемым славянофилам, писал: «Печорин – явление безнравственное и порочное, не существующее в русской жизни, а принадлежащее к миру мечтательному, ложному отражению Запада…» Находящийся в каторге декабрист и западник, один из ближайших друзей Пушкина, Вильгельм Кюхельбекер, знаменитый Кюхля: «Герой нашего времени» – создание мощнейшей души… а все-таки жаль, что Лермонтов истратил свой талант на изображение такого жалкого существа, как этот гадкий Печорин. » А вот отзыв еще одного любителя русской литературы, на этот раз весьма высокопоставленного, уже упоминавшегося царя Николая Павловича Романова: «Нахожу 2-ю часть отвратительной… жалкое дарование… извращенный ум автора… Подобные писания возбуждают склонность становиться ипохондриками и мизантропами… Счастливый путь, господин Лермонтов». Любопытно, да. Правда, есть версия, что Лермонтов сумел сказать что-то дерзкое даже дочери царя, принцессе Марии Николаевне Романовой, якобы не узнав ее на балу под маской.
Но самое интересное – это происхождение фамилии Печорин. В нынешней средней школе детей иногда учат тому, что фамилии Онегин и Печорин взяты по именам больших северных рек – якобы наши гении проявляли таким образом любовь к отечественной географии. Однако среди серьезных исследователей Лермонтова (см., например, книги Аллы Марченко) считается почти общепризнанным факт, что Лермонтов, изменив одну букву, использовал фамилию профессора Печерина, история которого наделала много шума в Москве и Петербурге в 1837 году. Скажем о Печерине несколько слов, он того заслуживает. Это был молодой и подававший большие надежды филолог-классик, уехавший в Германию, как сказали бы сейчас, в докторантуру, и принявший после двух лет пребывания в Берлинском университете твердое решение уехать из России. Печерин не скрывал своего намерения и, исхлопотав себе новую краткую командировку в Германию «для устройства личных дел», несмотря на уговоры попечителя Московского университета графа Строганова и обещания немаленьких денег наотрез отказался возвращаться назад. Невозвращенец. – как сказали бы еще недавно… Какое-то, впрочем, недолгое время Печерин вращался в кругах европейских революционеров, встречался с Герценом, но быстро охладел к ним, увлекся религией и, лишенный русского гражданства в 1847 году специальным указом правительствующего Сената, закончил жизнь монахом ордена, боровшегося с нищетой, и капелланом Дублинской больницы для бедных. Но этого Лермонтов уже не увидел… Какие судьбы и какие истории, господа мои! Воистину «были люди в наше время, богатыри – не мы»…
zotych7
Читайте также: