Лось на диване верветка на печи

Обновлено: 16.05.2024

Мы всегда рады честным, конструктивным рецензиям. Лабиринт приветствует дружелюбную дискуссию ценителей и не приветствует перепалки и оскорбления.

К сожалению я разочарована книгой. столько прекрасных отзывов, чудесные иллюстрации. Содержание просто ноль! Читать книгу совершенно невозможно, а тем более не стоит даже сравнивать с Хэрриотом, Даррелом и другими авторами, от которых невозможно оторваться, над произведениями которых и плачешь и смеешься с автором.

Тёплая, живая, отлично написанная книга! Где-то смешная, где-то поэтичная, всегда точная и обаятельная. Если вы, как и я, росли на книгах Джерри Даррелла, вам захочется не только прочитать книгу Юлии Говоровой, но и советовать и дарить её всем, кто тоже любит атмосферные рассказы про зверей и людей. А ещё благодаря этой книге мне очень захотелось в Пушкинские горы!

К сожалению для меня и детей 7 и 5 лет книга оказалась нечитаема. Я даже настолько удивлена, что решила написать об этом отзыв. На обложке значится : "записки. " - вот это они и есть! Причем буквально каждое предложение живет само по себе и визуальный образ от повествования не строится от слова вообще.. Очень печально. Старший ребенок сказал - "да, совсем не соколов-микитов, мне читать было сложно и не понравилось." Полностью присоединяюсь (( увы.

Подобно предыдущей книге Юлии Говоровой («Ты, главное, пиши о любви», в соавторстве с Мариной Москвиной), эта её книга тоже не совсем анималистическая – или даже вовсе не такова. Независимо ни от того, что лап у героев в основном четыре (у иных и крылья) и все, как правило, с хвостами, ни вообще от того, что именно в этом своём хвостатом-усатом качестве, в подробностях своего поведения они автору важны и интересны.

Очень сильно подозреваю, что эти рассказы - не заметки натуралиста и не бытопись, сколько бы общих черт книга Говоровой и с тем, и с другим ни разделяла, - а разделяет она многие их черты и может быть прочитана и в этом качестве хотя и с упусканием некоторых существенных её измерений, но в общем без особенного ущерба для смысла. Там много пристального наблюдения за жизнью живого, прилежной фиксации вроде бы рутинных, повседневных практик зоопарка в Пушкинских горах: «…«Новорожденным гусятам мы под ноги кладем полотенце, фазанятам. С полотенцем за ними проще ухаживать. Испачкалось полотенце, поменял. Постирал и повесил на дерево сушиться (на ближайшую яблоню повесил)». Почти (или даже не почти!) руководство к действию, хоть бери да учись на этом примере. По крайней мере – внутренне примерься к этой практике: а вдруг это твоё?

Рискну сказать, что в первейшем приближении эта проза, как ни удивительно, психологическая – и да, не сразу в этом качестве опознаётся: психологию существ, о которых речь (включая наблюдающего их человека), Говорова не препарирует аналитически (вообще предпочитая доверять существам и сущностям в их естестве) - просто даёт увидеть. Не дотерзывается до того, что нам привычно считать глубиной, просто поскольку поверхность красноречива: только смотри во все глаза.

По видимости эти тексты очень просты. Как будто совсем детские – да может быть, попросту и таковы (не зря и изданы в «юношеской» серии): детскими глазами книга читается без малейшего напряжения, а заодно юный обладатель этих глаз обзаведётся множеством интересных и наверняка небесполезных знаний о мире. (А иногда в эту письменную речь своевольно пробивается устная: «Прям чувствуешь…») Здесь много воздуха. Никаких метафор, вообще ничего лишнего - только то, без чего нельзя обойтись. Сплошь прямые высказывания. Язык тут отказывается, кажется, от всякой самоценности, стремится быть максимально прозрачным и осторожным - чуть ли не до некоторого нарочитого обеднения: не загораживать собой мир, на который он указывает. Есть языки-описатели, языки-прояснители, есть и те. что заменяют мир собой, конструируя собственный, - этот – язык-указатель. (Такую речь неловко забалтывать своими многословными умствующими комментариями, - куда более уместным кажется в неё вслушиваться, внимательно молчать в ответ.)

Никаких ценностных деклараций, никаких объяснений: для чего жизнь – именно такая. Этого не надо объяснять (скажешь – спугнёшь, как птицу; уж автор понимает в уязвимости и хрупкости живого), это должно быть видно и так.

Важно ещё вот что: Говорова описывает не только зверей и птиц, с которыми общается в своём зоопарке и за его пределами, не только практики и техники этого общения, но и весь окрестный мир, всю природную и вещную среду, посреди которой это общение происходит.
Полная описания разнообразных деятельностей, эта проза в своём глубоком существе очень созерцательна.

В связи с первой, эпистолярной и соавторской книгой Говоровой, в поисках глубоких корней её мировидения (а они у неё глубоки и превосходят личные пристрастия) на ум приходили Генри Дэвид Торо, Мариуш Вильк, Михаил Пришвин. Новую книгу ставят в один тематический ряд с Джеральдом Даррелом, Джеймсом Хэрриотом, Фарли Моуэтом (именно они упомянуты в аннотации, ориентирующей читателя заранее). У этого, несомненно, есть основания, но к ним дело точно не сводится, и сколько ни будь проста новейшая проза Говоровой, глубокие корни и её самой, и лежащего в её основе отношения к жизни никуда не делись и продолжают оказывать влияние.

Мне кажется, что и работа автора в зоопарке-лечебнице в псковской глуши, и рассказы о ней, и сама манера об этом рассказывать, во всех своих, как будто нарастающих с годами, стилистических особенностях (сдержанность, доходящая до смирения и чуть ли не аскетизма, прозрачность) – это такая экзистенциальная практика. Такой очень важный способ быть человеком - который может быть осуществлён только во взаимодействии с животными, растениями, птицами и со средой их обитания – не то чтобы на равных, в силу разности устройства равенства здесь никогда не будет, - но в качестве, насколько возможно, соучастника. А уж если соучастника, с одной стороны, заботливого, помогающего в бедах, с другой – осторожного, не навязывающего своё, - то это и вообще близко к идеалу.
Что же касается хвостатых, крылатых, копытных, то они, рискну сказать, – самостоятельные, своевольные, внечеловеческие силы бытия.

Лось на диване верветка на печи

Дина Крупская: «Сердце увеличенной емкости»

Мне посчастливилось стать свидетелем того, как эта книга Юлии Говоровой создавалась. Она возникала по кусочкам, сшивалась по лоскуткам-заметкам прямо у меня на глазах. Она была живая, летучая, как ворох перьев, я читала ее в разных вариантах много раз, она переливалась через край от избытка впечатлений, за ней было не уследить! Третий раз читаешь, пятый – и все по-разному, и опять прекрасно! Возникали новые персонажи, показывались из-за поворота новые заброшенные деревеньки, все новые звери-малыши попадали в дом-зоопарк и в сердце автора. Эта книга неуловима, подвижна, как само течение жизни. Она не стоит на месте, не ждет читателя, она живет и меняется, нечего и пытаться остановить ее, приколоть, как бабочку булавкой, чтобы подождала, застыла, перестала трепыхаться. Она подвижная, как детеныш обезьяны. Как сурикат. Как пятипалые ручки енота Барабанова, что не могут бездействовать ни секунды.

Пока читаешь, то прослезишься не пойми отчего, то расхохочешься, то аж взвизгнешь: ох как подметила Юлька, ну дает! Эта книга пронизана такой безграничной, непривычной, неприкрытой нежностью, что остается только удивляться и восхищаться. И беспокоиться за писателя, способного так любить мир.

А Юля в ответ на мои восторги пишет:

«Нам всем немножечко еще далеко до сурикатов. Как Рита обнимает своего любимого Суру, как Сурик, будучи старше всего на месяц, покровительственно и заботливо относится к Рите. Они спят у меня ночью в кошачьей переноске, и я каждый вечер открываю крышку, подглядываю, как лежат они, обнявшись. Днем носятся друг за другом, колобродят, все съедобное делят со скандалом, но при этом вот вам пример удивительной нежности друг к другу».

Наконец Юля все дописала, я доредактировала, текст отослали художнику. И тут бац! От Юли письмо. Ну как я могу не поделиться с вами такими строками?!

«У нас теплые дни, но иногда, правда, ветреные. Сегодня был безветренный день, и мы с Вероникой далеко ушли после суеты с животными. Сосновые леса переходили в ольховые, березовые, мхи устилали поляны, стеной стоял отцветший и поэтому белесый на верхушках кипрей. Песок под ногами на проселочной дороге струился. Такой чистый песок, как из песочных часов. И мы ходили по нему. Шли, шли, шли. Лосиные мухи иногда на нас садились. Неприятно, конечно, но не страшно. Вдруг, пройдя лесной поворот, услышали дробный стук копыт (в такой глуши!), а у лосей сейчас как раз время гона. У меня сердце подпрыгнуло, ну, думаю, лось! Полундра! Прячься кто может! Лось страшен во время гона! А показалась дорожная кибитка.

Сергей Воскресенский, поэт и отшельник, ты же помнишь его, ехал на Сороть, в верховье Сороти, мыть корни калгана, чтобы сдать их потом в заготконтору. Ехал на мерине, мерина зовут Мазурик (он нас, кстати, тоже испугался и чуть не съехал с коляской на обочину). Сергей рассказал, что недавно сломался у него радиоприемник и кошка сбежала, потерялась. А любила слушать радио. Они его слушали вместе. Кошку завораживали человеческие голоса (в лесной глуши!). Сергей включал приемник, пока он работал, выключал. А у кошки включать не получалось. “Образование у нее не такое”, – объяснил Сергей.

Сергей умчался вперед мыть в реке калган, а мы пошли вслед за ним по дороге, но пешком. Дошли до полузаброшенной деревни. Потом вышли к реке, где я, хотя и прохладно, искупалась. Я никогда не купалась в таких верховьях Сороти. Место было мелкое-мелкое, где брод. Плывешь, и песочек видно речной (тоже будто из песочных часов), и все-все камешки. Дно прозрачное.

Вернулись мы по той же дороге, в какой-то момент нас Андрей на машине подобрал. Едем, и вдруг они увидели птиц: “Ястреб в небе! – кричит Вероника. – По крыльям это вижу!” – “Нет, пустельга! – ей отвечает Андрей. – Только пустельга, как и канюк, высматривая в поле мышей, так зависает в полете!” Такие у них споры.

А я все еще вспоминала о реке».

Может, зрение у Юли какое-то особо острое? Может, сердце увеличенной емкости? Вот вы понимаете, как надо смотреть на людей, на природу, на животных, чтобы увидеть все эти подробности, чтобы все вобрать, впитать, поселить внутри себя до самой мелочи, а потом написать, да как написать! Чуете, как словечко к словечку будто перекатываются друг за дружкой, поблескивают, как камешки в ручье, и речь журчит ручейком, шуршит ветерком. Это готовый рассказ. Еще одна красивая, законченная главка для книги. Пусть она будет в предисловии, хорошо?

Ну все, наслаждайтесь. Только не торопитесь, принимайте эту книгу как лекарство. Разбавляйте тишиной, смакуйте. Она необычная, эта книга. Она – другая.

P. S. Видите, я тоже не могу остановиться. Хочу сказать по секрету, что Юлино «прохладно» – это пятнадцать-шестнадцать градусов днем, а сейчас, ближе к ночи, на градуснике двенадцать. А она в речке купается, дно разглядывает. Говорю же, удивительная личность.

Юлия Говорова: «Ирина Петровна оживила всех героев моей книги»

Для любой книги о животных, и тем более книги о зоопарке, очень важен художник, умеющий чувствовать и передать рукой (кисточкой, карандашом, пером) любое движение животного, от любопытного или беспокойного подергивания кончика хвоста у охотящейся рыси до навостренных на ее макушке кисточек. Вы видели, как рыси антеннами навостряют уши? А как они выпячивают губу, когда принюхиваются?

Обо всем я могу вам, конечно, рассказать, но передать это воочию может лишь опытный художник. И он видит разницу между поднятыми от любопытства кисточками на голове у рыси и навостренными серьезно тоже на голове кисточками у сердитой мамы-филина, охраняющей своих птенцов-филинят в яме-гнезде.

И для меня огромная честь, что художником нашей книги, полноправным ее соавтором и соучастником стал такой мастер, как Ирина Петровна Маковеева. Наследник самой лучшей на свете советской школы художников-анималистов. Если вы не читали и не разглядывали в детстве книги, иллюстрированные Чарушиным, Ватагиным, то вы многое потеряли. Ирина Петровна оживила всех героев моей книги, у них заиграли вовсю мускулы (каждый мускул, а он спрятан на самом-то деле под шерстью, на рисунке эластично и чутко очень чувствуется). И птицы все сразу расправили гордо крылья и тряхнули оперением (и у Ирины Петровны каждое перышко передано, вы присмотритесь давайте серьезней к оперению). А кто-то из хищников даже зубы оскалил (присмотритесь!). И шерсть дыбом кое у кого, и по делу, тоже поднята. И как косуля очень нежно и осторожно шагает, Ирина Петровна вам передаст, и внезапный косулячий прыжок, с белым распахнутым «зеркальцем» на попе (а оно видно у прыгающей косули), не забудет она тоже.

Цените наших художников-анималистов и получайте наслаждение.

Не каждый может взять на память иголочку дикобраза из зоопарка (а иголочки сами выпадают), но на рисунке вы, может, почувствуете даже ежиную колючесть.

Ирина Петровна, спасибо огромное вам за каждое одухотворенное мною и вами животное.

Лось на диване, верветка на печи

Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее

Объем: 190 стр. 80 иллюстраций
Жанр:к ниги для подростков, л егкая проза
Теги:y oung adult, и ллюстрированное издание, к ниги о животных, п рирода и человек, р ассказы о животныхРедактировать

Художественное электронное издание

Валерий Калныньш

Дина Крупская: «Сердце увеличенной емкости»

Юлия Говорова: «Ирина Петровна оживила всех героев моей книги»

Глава первая. А не мешает ли Гена, или Солнечные ванны для крокодила

Деревни, дороги, дороги, корзина лисичек и зоопарк

– Хорошо, что ты выбрала нас, а не Нифаки (есть тут неподалеку деревня с таким названием), – поддержал, похвалил меня Андрей, когда мы с ним только познакомились.

Я тогда переехала в деревню. Перевернула страницу городской жизни. Захотела полей и просторов, горизонтов (обязательно с кромкой такого заманчивого леса!).

И до дальнего леса добралась (расскажу обязательно потом), и вот недавно в деревне поселилась. Да и как я удачно поселилась! Я оказалась одновременно в деревне и в зоопарке. Живу сейчас в зоопарке. На территории небольшого зоопарка.

Зоопарки, как и многие люди, постепенно покидают города. Переселяются из городов на природу, уезжают.

И животные чувствуют почву под ногами. Всеми подушками лап. Всеми копытами, копытцами.

Если ветер, то они чувствуют ветер. Солнце – значит, солнце. Ночью видят звезды. А вы знаете, какие у нас звезды!

Зоопарк недалеко от райцентра. А райцентр – это когда очень долго едешь, и деревенские жители выставляют на обочины возле дороги ведра яблок (или корзины лисичек), пролетают вдоль петляющей на поворотах дороги деревни и поля.

И вот возле одного из поселков и за одним таким чудным поворотом живем мы. («У нас рядом Опочка, напиши, – попросил меня Андрей. – Год основания нашей славной Опочки 1412!»)

Зоопарк деревенский, потому что рядом деревни и сады. Мои друзья – основатели этого небольшого зоопарка, Андрей и Вероника. Они ученые-орнитологи, а с такой профессией в городе и тем более дома не сидят.

Орнитолог – это профессия странника, это профессия человека наблюдательного. Андрей и Вероника намного раньше меня собрались, переехали в деревню.

Что-то там пролетело мгновенно, вжих-вжих-вжих, а что – я вообще не поняла, а Андрей определит, назовет. Любую птицу он слету узнает по полету. Рябчика, взметнувшегося из-под елок, из-под ног, воркующего лесного голубя-вяхиря, чечетку.

Любую птицу Андрей в руки возьмет и на перья аккуратно подует, осмотрит оперение. Проверит, набит зоб у птицы или нет. И в каком состоянии киль. Почти у каждой птицы есть киль. И каждую птицу Андрей, пожелав ей семь футов под килем, осмотрев, отпустит.

Он наложит лангетку, если надо. И обработает птицу от пухоедов, если надо (пухоеды – это такие жучки, для человека неопасные).

Принесли нам недавно журавля, а нам часто приносят журавлей, и журавль оказался в пухоедах. Ну кто знает, что журавль может быть в пухоедах? Журавля мы, конечно, подлечили.

Журавль с неба в руках, синица в руках с неба. Нам многих птиц из природы приносили и приносят.

Андрей научил меня разнице между ополовником, или, как ласково он называет еще эту маленькую синичку, ополошкой, и крапивником.

Ополовник, крапивник очень маленькие, их непривычному и незоркому глазу не найти. А Андрей найдет!

Во время работы в далеких экспедициях они кольцевали с Вероникой когда-то (в научных целях!) птиц. Каждый день проверяли специально натянутые сети.

Перелетную птицу осмотрят, потом отпустят. Сколько раз Андрей с Вероникой отпускали в небо птиц!

На орнитологических станциях, построенных на путях миграции птиц, до сих пор самая востребованная и самая важная профессия – обходчик этих ловчих сетей. Каждый день ходишь, птиц в небо возвращаешь.

В зоопарке Андрей штопает прохудившиеся вольерные сетки. Он приносит стремянку и забирается по ней почти в небо. У фазаньих и у павлиньих вольеров купола сеток натянуты очень высоко. Андрей штопает сетки челноком, челнок для штопки сеток в вольерах еще называется «игличка».

Андрей главный у нас по зоопарку, всё у нас на нем. Он составляет на каждый день себе планы по работе и галочкой отмечает то, что уже сделано.

Хорошо, если галочек в его плане наберется хотя бы половина. Ведь столько дел еще намечено у нас по зоопарку, столько важных дел!

И я пометила внутри себя тоже некоей галочкой, что живу и работаю в зоопарке.

Вероника с Андреем навсегда изменили мою жизнь. Только птиц по полету распознавать я до сих пор не научилась.

Любопытные головы из-за забора и переплетающиеся шеи

С чего начинался наш деревенский зоопарк? Одними из первых у нас появились страусята.

Оперение не разделилось у них тогда еще строго на мальчиков и девочек. Оно было смешанное, пестрое.

Страусята гуляли во дворе, росли и очень быстро стали уже видны из-за забора.

Они высовывали свои любопытные головы из-за забора, и их длинные и извивающиеся шеи переплетались. И замирали вопросительным знаком. Своими шеями они могли дотянуться до всего. Они выклевывали и общипывали все. Они дотягивались до веток березы и рябины.

Трава была у них под ногами – истоптали. Мы подсыпали в вольер им ПГС, песчано-гравийную смесь, чтобы не было луж, они клювами из песка камешки выклевывали.

На выходные к нам дачники стали подтягиваться понемногу из города посмотреть на страусов.

И постепенно под хлопанье длинных страусиных ресниц дорожки в нашем деревенском саду становились дорожками зоопарка, колодец-журавль – зоопарковским нашим «журавлем». Зоопарковским стало небо над нами, огороды.

Дом стал обрастать неожиданно зоопарком, и расходились дорожки от нашего дома в один вольер, другой.

Дроздиные гнезда на балках

Вокруг нас есть деревни жилые и нежилые. В нежилые часто заглядывают звери или птицы, по деревенским дорожкам гуляют.

Заброшенные деревенские улицы в следах. Следы зверей у калиток, у дверей.

Тропы летом протоптаны в траве. Трава исхожена узенько-узенько, примята.

Видны лосиные или косульи лежки возле дома. Вокруг деревьев по саду набитые тропы кабанов.

Трава стоит выше окон, ивовый кустарник непролазный. Верхушки на кипрее объедены (лосями). Жирные стебли лопухов, когда на них наступаешь, звонко, с хрустом лопаются.

Мы заходили однажды в пустую деревню Распрягаево, в одной из комнат, ну в дачном доме конечно, нашли преогромный книжный шкаф. Огромный письменный стол, хоть сейчас садись, пиши. Птицы навили там гнезд на книжных полках.

Совы часто селятся на чердаках. Дроздиные гнезда мы находили на прогнивших балках. Дом зарос весь одичавшей красной смородиной, и висит среди веточек гнездо.

Стены деревенских домов, а не дачных, оклеены пожелтевшими газетами. Ходишь и смотришь на даты, заголовки. На новогодние открытки в комоде. На афиши из деревенского клуба. Когда попадаешь в такие дома, забываешь время.

Валяются в комнатах документы ударников труда и старые, с чуть расплывшимися чернильными записями рабочие книжки трактористов.

Дороги зовут и ведут тебя куда-то. Прям чувствуешь, как от этого дорожного знака – покосившегося, название деревни написано краской от руки, и краска вся поистерлась, послезала, – исходит надежда, что ты сюда сейчас забредешь и повернешь.

Видны еще очертания узких старых улиц, не все еще лавки заросли, «присады» – как по-зоопарковскому их Андрей называет. Например, в старой, где палисаднички в синих незабудках, деревеньке Каруза. Почему и зачем эта Каруза? Неужели так пели соловьи? И у нас, кстати, несколько деревень с таким названием.

Рукомойник в той Карузе, в которой мы побывали, проволокой был привязан к ближайшей к дому яблоне.

Возле одного из домов на пенечке самовар. Кругом везде половодье разнотравья. Аллеи огромнейших елей сохранились, аллеи старых лип.

Маленькая речка течет, и она тоже Карузка, рядом речка Исса. И разъедающие дорогу ручьи переложены когда-то наспех давно кем-то набросанными бревнами.

Ручьи незамутненные, с танцующими и неунывающими водорослями. С желтым опознавательным знаком «пить можно!» из калужниц.

Отталкиваясь веслом потихонечку от дна

Вокруг нас вообще очень много мелких быстрых речек. Из-за течения они обычно зимой не замерзают. Дно песчаное у них или каменистое. Вода в реке блестит.

Весной эти мелкие речки разливаются и наполняют водой свои старые русла и канавы. И проселочные дороги подтапливает.

Иногда возле какой-нибудь деревни воды по пояс, и подтопленный участок переплываешь тогда уже на лодке. Несколько лодок выделяется рыбаками для переправы.

Лодки деревянные, с пустыми консервными банками, чтобы вычерпывать воду (из лодки, а не из речек, конечно), весла с железными уключинами. Отталкиваешься веслом потихонечку от дна.

Лодки встречаются на дороге и расходятся. Дорога становится полноводной, и по ней рассекают плоскодонки, швартуясь веревками у калитки забора, у крыльца.

Ивы стоят опушенные пыльцой. По воде от пыльцы плывут желтые змеистые разводы.

Когда разлив, у нас половина народа разувается и оставляет ботинки на пригорке. У нас много ботинок тогда соберется на пригорке (помимо лодок).

Ботинки со старыми шнурками. С выцветшими от солнца шнурками. Все разуются и гуляют блаженно по траве, колышущейся от весеннего разлива.

Босиком ходим, чтобы почувствовать – ведь мы же земляне! – свою почву. Сосновые переплетенные корни, колкость хвои, кольчугу раскрытых шишек. Разогретый на солнце песок и сухой мох. Мох потрескивает, когда на него наступаешь.

В полях летом широкий и длинный ковер из чабреца. Обязательно натираем ладони чабрецом (пятки натираются во время долгой ходьбы сами). Песок горячий, когда на него наступаешь.

И что мне нравится в доме, нашем зоопарковском и огромном доме (а наш дом расположен непосредственно на территории зоопарка), это что в нем нет лифта. И спуститься на землю ты можешь, не нажимая на кнопку. Распахнул просто двери, вот и все. Крыльцо нагрето с утра солнцем.

Спустился с крыльца и попал уже в зоопарк (ведь у нас зоопарк начинается с крыльца).

Рецензии на книгу « Лось на диване, верветка на печи. Записки из жизни небольшого зоопарка в Пушкинских Горах » Юлия Говорова

Юлия Говорова: Лось на диване, верветка на печи. Записки из жизни небольшого зоопарка в Пушкинских Горах

50 %

Аннотация к книге "Лось на диване, верветка на печи. Записки из жизни небольшого зоопарка в Пушкинских Горах"

Юлия Говорова - писатель редкого, по нашим временам, уникального дарования. Москвичка, выпускница журфака МГУ, она уехала из Москвы в Пушкинские Горы и устроилась на работу в зоопарк, где спасают животных, попавших в переплет. Все они стали героями ее рассказов - смешных, лирических, глубоких; и Джеральд Даррелл вспоминается тут, и Джеймс Хэрриот, и Фарли Моуэт. А мы, поглядев на мир глазами Юли Говоровой, не только станем талантливей и добрее, но - "журавлиный клин прокричит наше имя в небе, и деревья прошумят наше имя на ветру" (Марина Москвина).
Рисунки к книге сделала заслуженный художник России, лауреат Международной литературной премии им. В. В. Бианки за 2019 г. Ирина Маковеева.

Иллюстрации к книге Юлия Говорова - Лось на диване, верветка на печи. Записки из жизни небольшого зоопарка в Пушкинских Горах

Рецензии на книгу «Лось на диване, верветка на печи. Записки из жизни небольшого зоопарка в Пушкинских Горах»

Я знаю автора и всех ее героев - написано очень образно, легко, отличный стиль. Поздравляю! Очень классная получилась книга, плюс еще великолепные иллюстрации. Это - настоящая современная проза.
Всем советую прочитать и приехать в Пушкинские Горы лично посетить столь чудесное место.
В 90-х Андрей и Вероника приехали сюда с двумя малыми детьми, а на месте зоопарка было только поле с одуванчиками. Они своими, буквально, руками, создали столь чудесный дом для зверей. Здесь хорошо и зверям и.

Читала, и мысленно путешествовала по любимому Пушкиногорью. Интонация автора прозрачна, как тамошний прозрачный воздух, полный тонких оттенков. Подробность и неспешность переживания каждой секунды бытия - вот что для меня прекраснее всего в этой книге. В Московской суете - это как глоток живой воды. Дачный мой дом отделяет от Зоопарка монастырский огород, и часто в сумерках нам слышны крики павлинов и басовитое мяуканье. И так это странно в северной глуши, и так чудесно наполняет жизнь картинами большого мира! Когда смотришь, как трудятся Андрей, Вероника, Юля, испытываешь глубочайшее уважение и восхищение: как можно со всем этим справится. И как можно делать это так достойно, с таким мягким спокойствием. А сколько приходится пережить, имея стольких питомцев! Мои дети и внуки растут рядом с Зоопарком, и мне кажется, что это бесценный жизненный опыт любви и ответственности. Скрыть

Недавно я прочитала книгу Юлии Говоровой "Лось на диване, верветка на печи" Не верится даже, что в одном зоопарке может вместиться столько любви к животным, столько интересных происшествий! Как точно и просто Юля Говорова описывает все события, которые произошли в зоопарке. Особенно конечно весной черёмуха белая и павлины ходят белые, распускают хвосты весной в метели" И сразу представляешь себе черемуху усыпанную белоснежными цветами, ещё по-зимнему сероватое снежное небо и белых павлинов, раскинувших вечером свой белый кружевной хвост. Читаешь эту книгу и перед тобой возникают яркие картины, которая хотела показать читателю Юлия Говорова. Вот мускулистая волчица Ирма пропитанная запахом леса. Вот молодой кенгуру Тайсон, нюхающий утренний туман и много других картин будут появляться перед вами во время чтения этой книги. Мысленно вы сможете познакомиться со многими животными и людьми. Я уверена, что у всех прочитавших книгу "лось на диване верветка на печи" останется много приятных впечатлений
Дуся Венгерова Скрыть

Читайте также: