Сел старик на кровати заскрипела кровать
Обновлено: 18.05.2024
Просыпается тело,
Напрягается слух.
Ночь дошла до предела,
Крикнул третий петух.
Сел старик на кровати,
Заскрипела кровать.
Было так при Пилате,
Что теперь вспоминать?
И какая досада
Сердце точит с утра?
И на что это надо —
Горевать за Петра?
Кто всего мне дороже,
Всех желаннее мне?
В эту ночь — от кого же
Я отрёкся во сне?
Крик идёт петушиный
В первой утренней мгле
Через горы-долины
По широкой земле.
Описание произведения.
Стихотворение написано Тарковским в том возрасте, когда зрелость становится старостью, поэтому лирического героя он делает стариком, и даже, скорее всего, уподобляет ему себя самого.
Сюжетное действие разворачивается одновременно в трёх временах. Оно поначалу движется от современности к древности, а потом от древности к будущему. Текст выстроен так, что даже неверующий, но более или менее образованный, человек поймёт, что герою приснилось отречение апостола Петра от своего Учителя, Христа.
Вопрос, с которым просыпается герой стихотворения, звучит в третьем катрене: «В эту ночь от кого же — / Я отрёкся во сне?» Герой, возможно, и не понимает, из-за кого именно он испытывает муки совести? Но это и не важно, ибо, от кого бы не отрекался человек, всё равно любое отречение восходит к отречению Петра. Вспоминается речение Христа ученикам, в котором Он равняет Себя и любого страждущего человека: «алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (Мф. 25:42-46). — Отрекаясь от кого бы то ни было, мы отрекаемся от Христа. Поэтому закономерен предыдущий вопрос, заданный себе повествователем: «Кто всего мне дороже, / Всех желаннее мне?» — Дороже и желанней всех был для апостола Петра Спаситель, как и каждый человек, входящий с ним в общение. Дороже и желанней всех должен Он быть и для героя стихотворения. Заодно – и для нас, читателей, ибо вину перед Христом должен ощущать каждый из живущих, когда он грешит против любого человека. Потому-то в заключительном четверостишии автор расширяет пространство вокруг себя до вселенских пределов: участником неповторимого Евангельского события становится весь мир, каждый из живущих в мире может стать его соучастником.
Думается, это и есть самая главная мысль, ради которой было написано стихотворение.
История создания.
Отношение автора к вере.
Тарковский А.А. происходил из нерелигиозной семьи. Но с ранних лет его настольной книгой была Библия, из неё в зрелые годы черпал он темы для многих своих стихотворений. Именно из-за этих стихов в восприятии и в сознании многих тогдашних читателей сложился образ Тарковского как человека и поэта христианского устремления. И глубочайшей веры.
Когда Арсению было восемь лет, друг и товарищ его отца рассказал мальчику о Григории Сковороде. С тех пор украинский подвижник и странствующий христианский философ, становится для Арсения близким человеком, несмотря ни на какие преграды времени. Григорий Сковорода отказался от высоких чинов, чтобы сохранить свободу мыслить, творить и странствовать. — Этот его поступок стал для юного Тарковского образцом на всю жизнь: «Я жил, невольно подражая / Григорию Сковороде».
Мир прельщал Тарковского лукаво, почти незаметно. Он мог бы стать признанным поэтом ещё в 1930-е, нужно было только позабыть о правде. Но именно ей присягнул Арсений Тарковский в юности и предпочёл известности долгие годы вынужденного молчания. Десятилетиями он занимался переводами, не сделав за свою жизнь ни одного недостойного шага. Первая книга его стихов вышла, когда поэту было уже пятьдесят пять лет. Зато, войдя в зрелый возраст, он в полной мере обрёл духовную свободу и научился говорить о Господе прикровенно не оттого, что боялся цензуры, а из целомудрия верующего человека. Тарковский по опыту знал, что Слово Божье сотворило его как поэта: «Не я словарь по слову составлял, / А Он меня творил из красной глины; / Не я пять чувств, как пятерню Фома, / Вложил в зияющую рану мира, / А рана мира облегла меня, / И жизнь жива помимо нашей воли».
В последние годы жизни, 1980-е, Тарковский сравнивает поэтический дар с пророческим горением и пишет о тех, в ком дар любви достигает высшего напряжения: «Вы, жившие на свете до меня, / Моя броня и кровная родня / От Алигьери до Скиапарелли, / Спасибо вам, вы хорошо горели». — Эти имена — его «кровная родня», как и герои Библии, к которым поэт обращается, чтобы постигнуть тайны рождения мира («День творенья») и его конца («Страшный суд»). Пророк Моисей, судьба которого «огнем вперёд … летела неопалимой купиной», и Исайя («Что мне делать, о посох Исайи, с твоей прямизной?») — родственны Тарковскому по духу стояния за Истину.
Новый Завет также стал источником творчества поэта, который пишет о милости и сострадании, любви и воскресении: «Жизнелюбец Лазарь», «милосердный самарянин, сомневающийся Фома, Пётр, прошедший через ужас отречения.
«Мир ловил меня, но не поймал», — эти слова Григория Сковороды явились итогом жизненного пути Арсения Тарковского, который сумел высокой жертвой оплатить свободу своего художественного творчества.
Биография.
Арсений Александрович Тарковский родился 12 (25 июня) 1907 г. в г. Елисаветграде (ныне – Кропивницкий). Его отец Александр Карлович происходил из семьи польского дворянина. Мать, Мария Даниловна Рачковская была румынкой их города Яссы. В семье любили театр и литературу. Отец сочинял стихи. Вместе с родителями и братом Арсений посещал поэтические вечера И. Северянина, К. Бальмонта, Ф. Сологуба.
В 1923 г. Арсений переезжает в Москву к сестре своего отца. В 1925-м поступает на Высшие литературные курсы. Учится вместе с Даниилом Андреевым, Марией Петровых, Юлией Нейман. В том же 1925 году на подготовительный курс поступила Мария Вишнякова, ставшая в феврале 1928 года женой Арсения Тарковского. В 1929 г. курсы были закрыты.
В 1924-1929 Тарковский был сотрудником газеты «Гудок», писал судебные очерки, стихотворные фельетоны и басни под псевдонимом Тарас Подкова.
В 1931 году Тарковский работал на Всесоюзном радио. С 1933 года начинает заниматься художественным переводом. Ездит в творческие командировки в Киргизию, Крым, на Кавказ.
В 1936 году знакомится с Антониной Бохоновой, в 1937-м оставляет семью и соединяет свою жизнь с нею.
В феврале 1940 года принят в Союз писателей СССР. В том же году знакомится с Мариной Цветаевой.
Осенью 1941 года живёт вместе с матерью в Чистополе, в эвакуации. Пишет цикл из семи стихотворений «Чистопольская тетрадь».
В 1945 году подготовил книгу стихов, которая не была допущена к печати после постановления «О журналах “Звезда” и “Ленинград”». Знакомится с Анной Ахматовой, начинается дружба поэтов, которая продолжается до кончины Ахматовой.
В 1946-47 расстаётся с А. Бохоновой и сходится с Т. Озерской, на которой женится в 1951 году.
С наступлением хрущёвской оттепели выпускает первые сборники стихов: «Перед снегом», «Земле — земное», «Вестник», «Зимний день».
В 1980-е выходят сборники: «Зимний день», «Стихи разных лет» и самая значительная и полная книга стихов — «Избранное».
Весной 1982 года режиссёр Андрей Тарковский, сын поэта, уезжает в Италию на съёмки фильма. Вскоре он объявляет о своём невозвращении на родину. Поэт тяжело переживает поступок сына. Через несколько лет, в 1986 году сын Андрей умирает. — Этот удар Арсений Тарковский не смог перенести.
27 мая 1989 года после продолжительной болезни скончался в Центральной клинической больнице. Похоронен на Переделкинском кладбище.
Стихотворение дня
25 июня родился Арсений Александрович Тарковский (1907 — 1989).
Хутор Горчакова. Тучково. 1935
«Степь». Здесь и далее читает автор
Степь
Земля сама себя глотает
И, тычась в небо головой,
Провалы памяти латает
То человеком, то травой.
Трава — под конскою подковой,
Душа — в коробке костяной,
И только слово, только слово
В степи маячит под луной.
А степь лежит, как Ниневия,
И на курганах валуны
Спят, как цари сторожевые,
Опившись оловом луны.
Последним умирает слово.
Но небо движется, пока
Сверло воды проходит снова
Сквозь жесткий щит материка.
Дохнет репейника ресница,
Сверкнет кузнечика седло,
Как радуга, степная птица
Расчешет сонное крыло.
И в сизом молоке по плечи
Из рая выйдет в степь Адам
И дар прямой разумной речи
Вернет и птицам и камням,
Любовный бред самосознанья
Вдохнет, как душу, в корни трав,
Трепещущие их названья
Еще во сне пересоздав.
«Суббота, 21 июня».
Суббота, 21 июня
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.
Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».
Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрёт в плену,
И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем,
И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград,
И видел я, как русская пехота
Штурмует Бранденбургские ворота.
Что до врага, то всё известно мне,
Как ни одной разведке на войне.
Я говорю — не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,
Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.
И я уже не помню сам, откуда
Пришёл сюда и что случилось чудо.
Я всё забыл. В окне ещё светло,
И накрест не заклеено стекло.
Словарь
Я ветвь меньшая от ствола России,
Я плоть ее, и до листвы моей
Доходят жилы влажные, стальные,
Льняные, кровяные, костяные,
Прямые продолжения корней.
Есть высоты властительная тяга,
И потому бессмертен я, пока
Течет по жилам — боль моя и благо —
Ключей подземных ледяная влага,
Все эр и эль святого языка.
Я призван к жизни кровью всех рождений
И всех смертей, я жил во времена,
Когда народа безымянный гений
Немую плоть предметов и явлений
Одушевлял, даруя имена.
Его словарь открыт во всю страницу,
От облаков до глубины земной.
— Разумной речи научить синицу
И лист единый заронить в криницу,
Зеленый, рдяный, ржавый, золотой…
Просыпается тело,
Напрягается слух.
Ночь дошла до предела,
Крикнул третий петух.
Сел старик на кровати,
Заскрипела кровать.
Было так при Пилате,
Что теперь вспоминать?
И какая досада
Сердце точит с утра?
И на что это надо —
Горевать за Петра?
Кто всего мне дороже,
Всех желаннее мне?
В эту ночь — от кого же
Я отрёкся во сне?
Крик идёт петушиный
В первой утренней мгле
Через горы-долины
По широкой земле.
Сказать о Господе, не называя Его имени
Фото А.Н.Кривомазова, 1988.
Перейдем к вещам приятным, к поэзии. Поэзия - это, пожалуй, оправдание жизни. Одно из.
То есть, человек, который никому не подражал, человек, который прошел через эпоху становления, как все творцы, и вошел в некую зрелость – неподражаемую. Его голос ни с кем не спутаешь.
Что важно в этом поэтическом сборнике (и что вообще мне важно в поэзии Арсения Тарковского) - он говорит о Боге так, что за говорящего не стыдно. Самое пошлое в литературе о Боге - это прямые имена и прямые наставления. Есть масса религиозных поэтов, которые "долбят" тему Бога с такой настырностью и наглостью, как будто они снимаются в фильме "Шахтеры". "Бог мой, Бог мой, я - твой, ты - мой…", "Богородица моя, я - твоя…" – и так далее. Эта пошлятина, конечно, многомиллионно растиражирована. Это ужасно.
Самый высший пилотаж – это сказать о Господе, не называя Его имени. Вот, например, пишет Арсений Тарковский:
Не я словарь по слову составлял,
А он меня творил из красной глины;
Не я пять чувств, как пятерню Фома,
Вложил в зияющую рану мира,
А рана мира облегла меня,
И жизнь жива помимо нашей воли.
Вот тебе, человек, кусочек текста. Слово Божие творило человека. "Не я словарь по слову составлял, а он…" - то есть, Господь, как словарь, как Слово - "…лепил меня из красной глины". И не я вложил, как пятерню Фома, - отсылка к Евангелию от Иоанна, осязание Фомы, "а рана мира облегла меня". То есть, мир болен, мир болен неисцелимо - если Бог не исцелит его. "…И жизнь жива помимо нашей воли" - да если бы мы могли, мы бы сто раз всё уничтожили, но - жизнь жива. Не потому, что мы хозяева мира, а потому, что мы не хозяева его.
Или, например, у него есть чудесное стихотворение о Петре:
Ночь дошла до предела,
Крикнул третий петух.
Сел старик на кровати,
Было так при Пилате,
Что теперь вспоминать?
Сердце точит с утра?
И на что это надо -
Горевать за Петра?
Кто всего мне дороже,
Всех желаннее мне?
В эту ночь - от кого же
Я отрекся во сне?
Крик идет петушиный
В первой утренней мгле
По широкой земле.
То есть, человеку ночью снится что-то, и это что-то ассоциируется с отречением. И отрекшийся, главный отрекшийся в истории христианства, это Пётр. Отрекшийся и покаявшийся. И вот – петух поет, человек просыпается, старик сел на кровати: "Кто всего мне дороже, Всех желаннее мне?" – вот такая целомудренная поэзия об Иисусе, вообще о смыслах, о жизни, о вечности – она, мне кажется, достойна величайшей похвалы и снимания шляпы.
И те стихи, которые его сын Андрей поместил в пространство своих фильмов. Например, вот это классическое, пропетое Ротару:
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало…
Но – ведь действительно мало. Человеческая душа – это бездна, которая ничем, кроме Бога, не заполняется. Набросай туда миллиарды долларов, призы и венки, ракеты и кометы, машины и небоскребы, дипломы и медали –всё, что только хочешь, бросай. Там всё равно всё будет пусто… Вот Бога только дай туда – и всё. Потому, что:
И таких стихов у него – множество! То есть, он совершенно христианский поэт, нигде не кичащийся христианством. Имеющий самобытный голос, и умеющий говорить о Боге так, что это не пошло и не стыдно слушать.
Поэтому я хотел бы, чтобы вы нашли – в Интернете, на книжных лавках – лирику, избранное, "Малютка жизнь" Тарковского, и познакомились с этой поэзией, потому что этот современник Ахматовой, в каком-то смысле ученик Мандельштама, великий поэт.
Арсений Тарковский
Арсений Тарковский — поэт, не «впадающий в прелесть» (Владимир Панкрац)
Арсений Тарковский никогда не был особенно знаменит. Его известность, возможно, расширилась благодаря фильмам сына, Андрея Арсентьевича Тарковского, в которых звучат стихи поэта. Я говорю "возможно", потому что и сам Андрей не был режиссёром популярным в своём Отечестве.
Я считаю очень важным, что был такой человек и остался такой поэт, как Арсений Тарковский. Не собираюсь изображать литературоведческую статью - скажу, почему это важно для меня, как человека, читающего и перечитывающего его стихи. Я всегда считал, что стихи "творятся" на основе поэтической веры своего создателя. При всём различии вероисповеданий их объединяет главное - желание создать настоящее произведение искусства. Ради этого поэт может пренебречь сиюминутной известностью, общественно-материальным благополучием и так далее. Но, собственно, можно ничем и не пренебрегать, а просто глубоко искренне желать создать. Если такой веры нет, - нет и поэта. Если пишущий изменяет вере, значит он врёт не только себе.
Я стол накрыл на шестерых. (Марина Цветаева)
Всe повторяю первый стих
И всe переправляю слово:
— «Я стол накрыл на шестерых».
Ты одного забыл — седьмого.
Невесело вам вшестером.
На лицах — дождевые струи.
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть — седьмую.
Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально — им, печален — сам,
Непозванная — всех печальней.
Просыпается тело (Арсений Тарковский)
Пунктир (Арсений Тарковский)
На самом деле это знакомство состоялось в 1940 г.
У нас с Мариной были очень добрые отношения. Я познакомился с ней в 1939 году, когда она возвратилась на родную землю. Тогда же вышла в свет книга моих переводов из туркменского поэта Кемине (XIX в.). Я подарил ее Цветаевой, она ответила мне письмом, в котором было много добрых слов о моих переводах. История же Марининого посвящения такова. Первую строку одного из моих стихотворений: «Стол накрыт на шестерых» — она взяла эпиграфом к своему стихотворению, в котором укоряла меня за то, что я забыл ее, седьмую.
«А если был июнь и день рожденья!» (Лариса Миллер)
Выступление на встрече, посвященной Арсения Тарковского.
Его день рождения — 25 июня. Он очень любил этот день. Поэт Григорий Корин вспоминает, что накануне дня рождения Арсений Александрович надолго укладывался в постель, ставил перед собой лёгкую деревянную доску, кнопками прикреплял к ней чистый лист бумаги и не вставал до тех пор, пока на листе не появлялось новое стихотворение. Это был подарок самому себе. И его настроение в праздничный день зависело от того удалось ли стихотворение. Отрывок одного из стихотворений, посвящённых дню рождения, я хочу прочитать. Называется оно «25 июня 1939 года».
«Звезда нищеты». Арсений Александрович Тарковский (Ольга Седакова)
«Я тень из тех теней»…
Арсений Тарковский
В письме к отцу молодой Пастернак, еще не начавший «Сестры моей жизни», пишет: «Стихотворений на свете так мало, что поэзия была бы Ко и нор’ом 1 », если бы множество стихотворцев не переполняли ее стишками 2 . В конце жизни он говорит о том же: о позоре литературного производства, о «литературном процессе», который только тем и занят, чтобы сделать появление этих редчайших вещей крайне затруднительным — или вообще невозможным 3 . До последнего времени, слава Богу, «поэтам хорошим и разным», «литературному процессу», и направляющим этот процесс критикам и теоретикам добиться этого все же не удалось. Вопреки всему, еще раз дает нам увидеть, что поэзия — аномалия в ряду обыденностей, счастье и чудо. Что то, что может сообщить она, никаким другим образом не сообщается.
Читайте также: