Рон и лаванда поцелуй в кровати
Обновлено: 02.07.2024
Гермиона с громким стоном села в кровати. Холодный пот стекал по ее шее за ворот рубашки. Девушка вслушалась в темноту. Тихо. Лаванда и Парвати спокойно спят.
А сама Гермиона спокойно не спала уже недели две. Каждую ночь во сне она видела их… Обнаженные тела, светлая кожа, сильные руки… Смеющиеся голубые глаза, ласковые улыбки… Рыжие волосы. Они похожи до последней веснушки. Близнецы. Но она уже научилась различать их, во сне. Сегодня она увидит их наяву, в Хогсмите. Почему они ей снятся? Она не знала. Она боялась. Она влюблялась в них с каждой ночью все сильнее, все отчаяннее. Это пугало.
Ее влюбленность в Рона давно уже закончилась, да и Рон охладел. Все стало как раньше — они снова были друзьями, ссорились и мирились. Все было прекрасно. Но вот теперь, эти сны…
Гермиона глубоко вздохнула и легла.
Она уже две недели не высыпается, ходит бледная, Гарри и Рон волнуются. Попытка напиться зельем Снов без сновидений провалилась с треском — зелье не подействовало.
«Всё происходит на уровне подсознания», — подумала девушка. — «Как же с этим бороться?»
Светало. Гермиона посмотрела на часы — половина четвертого. Они обреченно потянулась за книжкой…
— Все получится, Джорджи, вот увидишь…
— Я знаю… Она простит нас.
— Она будет с нами. Она ведь тоже нас любит…
— Какая-то ты бледная, Гермиона, — обеспокоено заметил Гарри.
— Все в порядке, Гарри, — натянуто улыбнулась девушка. — Я просто не выспалась.
Они шли к Хогсмиту. Ночью сильно похолодало — первые ноябрьские заморозки. Дул сильный северный ветер, небо было на редкость безоблачным.
— Почти дошли, — обрадовался Рон. — Ну и холодина!
Дойдя до «Трех метел» Гарри открыл дверь, галантно пропуская Гермиону вперед. От столика в конце помещения друзьям активно махали близнецы.
— О, я смотрю, пивом они запаслись, Гарри, пойдем чего-нибудь съестного закажем?
— Пойдем, — откликнулся Гарри, — Гермиона, иди к ним, мы тебе что-нибудь возьмем.
— Привет главной умнице Хогвартса! — хором поприветствовали ее близнецы, стоило ей подойти поближе.
— Привет, — выдавила Гермиона и замерла.
— Присаживайся, — Фред отодвинул ей стул.
Гермиона села. Джордж протянул ей большую кружку сливочного пива.
— Прошу! — ухмыльнулся он.
— Спасибо, Джордж, — сказала она, улыбнувшись.
Брови близнецов взметнулись к рыжим волосам, парни переглянулись.
— Как… — хрипло начал Фред и замолк.
— Как ты узнала, что я Джордж?!
— Не знаю, — пролепетала девушка, задумалась и поспешно добавила, — я наугад сказала!
Близнецы снова переглянулись.
— А вот и мы! Привет, ребята! — Гарри и Рон с радостными улыбками поставили тарелки на стол.
— Представляете, — возмутился Рон, — у них сегодня бифштексов нет! Пришлось курицу…
— Ронни, — перебил Фред, — скажи, а ты нас различаешь?
Рон подавился воздухом, уставившись на братьев. Выражение лиц близнецов было совершено одинаковым.
— Ну, — смутился Рон, — думаю, ты Джордж.
— Ошибаетесь, мистер Уизли, — пародируя МакГонагалл, сказал Фред.
— Вечно так с вами, — недовольно буркнул Рон.
— Расслабься Ронни! Это был риторический вопрос!
Зажигается свет. Два факела по разные стороны от нее слабо освещают комнату.
Она лежит на огромной кровати, на шелковом белье темно-алого цвета. Слышит шаги. Она опасается их, желает убежать… Но в то же время мечтает броситься навстречу…
Они появляются из темноты, прекрасные, как демоны. Огонь отражается от их прекрасных тел, играет рыжими волосами.
Они улыбаются. Она улыбается. Не закрывается, как раньше, протягивает руки. Они бережно покрывают поцелуями ее ладони.
Один целует ее в губы. Нежно. Страстно. Широкие ладони второго скользят по ее обнаженному телу. Его губы покрывают невесомыми поцелуями каждый миллиметр ее нежной кожи.
Она выгибается под их ласками и стонет. Они улыбаются. Один наклоняется к другому и целует его. Она с восторгом смотрит на них. Огонь освещает их, словно бы включаясь в их поцелуй.
Они отрываются друг от друга и по очереди целуют ее. Стон срывается с ее губ, и она просыпается.
— Гермиона, а правда, что ты дружишь с близнецами Уизли?
Гермиона вздрогнула. Она как раз собралась ложиться, надеясь, что хотя бы сегодня, после тяжелого учебного дня ее не будут мучить сны, когда Парвати задала свой вопрос.
— С чего ты взяла?
— Мы видели вас, ну и Рона с Гарри, в прошлые выходные, в Хогсмите, — пояснила Лаванда.
— Скажи, а правда все то, что о них говорят?
— А что о них говорят? — не поняла Гермиона.
— Ну как же? — удивилась Парвати. — Столько слухов. Говорят, что эти два красавца, — девушка томно вздохнула, — любят только друг друга, никто не может похвастаться тем, что делил с ними постель. Ни парни, ни девушки. Мы с Лав пару раз видели их целующимися в темной гостиной, когда они на седьмом курсе были.
— Да? — слабым голосом откликнулась Гермиона.
— Ты не знала?! Эх, повезет же тому, кто будет с ними… Если кому-нибудь вообще повезет! Ты не знаешь, есть у них кто-нибудь?
Девушки уставились на Гермиону.
— На сколько я знаю, нет…
— А как вообще к ним подобраться можно? — жадно спросила Лаванда.
— Я не знаю, девочки, мы с ними о таком не говорили, — скованно улыбнувшись ответила Гермиона и легла в постель.
Завтра выходной. И Хогсмит…
А ночью, во сне к ней опять пришли они…
— Кроме тебя нам никто не нужен…
Она резко села в кровати. Их шепот еще звенел в ночной тишине.
«Хватит! Сколько можно… это несбыточные сны… им никто не нужен!»
Гермиона встала с кровати и накинула на плечи халат. Ей срочно нужно было в душ. Побоявшись разбудить однокурсниц, Гермиона решила воспользоваться ванной старост. Вдруг шум воды разбудит девушек? Гермиона спустилась в гостиную и вышла за портрет. В спешке она забыла надеть обувь, обжигающий холод каменного пола пробирал до костей. Но девушка не обращала на это внимания. Она стремительно бежала к знакомой с пятого курса двери. Прошептав пароль, она влетела внутрь, на ходу скидывая халат. Ночная рубашка, вслед за халатом, полетела на пол. Гермиона остановилась, пытаясь отдышаться.
Затем, осторожно, не зажигая огня, Гермиона направилась к душевому отделению.
В ванной старост было два окна — одно возле бассейна, а второй в душевой. Сама душевая была довольно узкая и около двадцати футов в длину. Громыхнуло — за окнами бушевала гроза. Молнии то и дело очерчивали в темноте контуры изящного тела девушки.
В душевой не было разделения на кабинки, было только несколько душей, Гермиона включила все. Было неописуемо приятно пройтись под этим теплым дождиком. Девушка прижалась спиной к стене и закрыла глаза. Камень приятно холодил кожу. Простояв так пару минут, она сделала шаг вперед, ее ресницы дрогнули. Вспышка молнии высветила у дверей двух человек…
Гермиона охнула. Зажегся факел, осветив вошедших. Они двинулись к ней, а она не могла даже пошевелиться.
Вода теплыми ручейками омывала их обнаженные тела, слегка искрясь в свете огня. Отсветы пламени плясали на их коже, очерчивая мускулатуру. Один осторожно откинул со лба темную от воды, рыжую прядь волос.
Гермиона мотнула головой. Проснуться не удавалось. Тем временем близнецы подошли к ней почти вплотную.
— Привет, — прошептал Фред.
— Мы так долго ждали, когда же ты придешь сюда, — так же тихо прошелестел Джордж.
— Вы опять мне снитесь, — пожаловалась Гермиона.
— Нет, милая, нет, все на самом деле, это не сон.
— Скажи, нужны ли тебе мы?
Гермиона посмотрела им в глаза, по очереди.
— Вы еще спрашиваете, — усмехнулась она.
Ее усмешка отразилась на их лицах.
Они ласкали ее, боготворили ее тело, покрывали ее поцелуями. И все это было на самом деле. Не во сне. Она отвечала на каждое движение, лишь однажды остановив их.
— Поцелуйтесь, — прошептала она. — Прошу…
И они слились в страстном поцелуе. Это был такой пламенный, такой откровенный жест… Она наблюдала, затаив дыхание. Они оторвались друг от друга и притянули ее к себе.
— Ты так прекрасна…
— Ты нужна нам как воздух…
— И вы нужны мне! — простонала она в ответ. — Фредди, Джорджи…
— Ты будешь с нами?
Солнечный зайчик танцевал по обнаженному телу, медленно подбираясь к лицу. Осветив, наконец, глаза мирно спящей девушки, он заставил ее проснуться.
Несколько секунд Гермиона лежала не двигаясь.
«Это был сон? Опять сон…»
Странное ощущение тепла. Гермиона открыла глаза. И все мысли вылетели из ее головы. Прямо перед ней лежал Фред. Он обнимал ее во сне. Она осторожно обернулась. Джордж спал с другой стороны. Его руки скользнули по ее талии, когда она пошевелилась. Они лежали на огромном матрасе, как вспомнилось Гермионой, близнецы трансфигурировали в него одно из полотенец. Фред открыл глаза, улыбнулся и подарил ей легкий поцелуй.
— Это не сон… — удивленно прошептала Гермиона.
— Нет, — Джордж поцеловал ее в плечо. — Мы с тобой.
— Может, объясните теперь, как вы здесь оказались? И как вы сделали так, что я вас уже три недели во снах вижу?
Гермиона села и внимательно посмотрела на близнецов. Внезапно поняла, что ни на них, ни на ней, нет ни единой нитки, покраснела. Фред приподнялся на локте и обменялся с братом виноватыми взглядами.
— Гермиона, ты простишь нас?
— Я вас уже простила, заранее, — она смущенно улыбнулась.
— Прости нас, милая, мы собирались изначально только поговорить с тобой во сне, — начал объяснять Фред.
— Ну, может, еще поцеловать пару раз… но мы не сдержались.
— Каждый вечер мы обещали себе, что просто поговорим, но…
— Мы изобрели зелье Управляемого сна.
— И подлили его тебе в пиво три недели назад. И потом каждые выходные подливали.
— Оно создавало мостик между снами, оно было настроено на нас. И мы оказывались в одном сне втроем.
— Да вы гениальны! — искренне воскликнула Гермиона.
Джордж потянул ее за руку, она послушно легла. Близнецы, продолжили рассказ, по очереди целуя ее.
— Мы сделали дубликат Карты Мародеров еще летом.
— Ночью, проснувшись, когда прервался наш общий сон, мы увидели, что ты идешь к ванной старост. Аппарировать в Хогсмит и добраться сюда через туннель, было делом нескольких минут.
— А… вы что, так и пришли? — смущенно поинтересовалась Гермиона, проведя аккуратным пальчиком по обнаженному животу Фреда.
— Нет, — выдохнул Фред.
— Наша одежда где там, у входа. А сколько времени?
Фред призвал часы и ахнул.
— Мы же через пол часа встречаемся в Хогсмите, — охнула Гермиона.
Уже приготовившись выходить, Фред обнял Гермиону.
— Так ты не передумала? Ты будешь с нами?
— Буду, — улыбнулась девушка. — Конечно буду.
— Навсегда? — прошептал Джордж, обнимая обоих.
— А где Гермиона? — удивились близнецы, увидев Рона и Гарри.
— Она попросила ее не ждать. Скоро придет.
— Представляете, — возмутился Рон. — Мы уже выходить собрались, а она только из ванной старост вернулась!
— С кем не бывает, — ухмыльнулся Фред.
— Что можно так долго делать в ванной? — бушевал Рон. — Лаванда сказала, что Гермионы не было, когда они проснулись. А это было в восемь утра!
— Неважно! Она наверняка была там не одна!
— Кто был не один? — поинтересовались подошедшие Лаванда и Парвати. — К вам можно?
— Присаживайтесь, — кивнул Гарри.
— Спасибо. Так о чем ты говорил, Рон?
— Гермиона! Будь она одна, она так долго бы в ванной не пробыла!
— Вы преувеличиваете, мальчики, — высказалась Парвати. — Что-то я, честно говоря, ни разу не замечала, что Гермиона вообще кому-то нравится.
— И я не замечала. Парни не любят умных.
— Я бы не сказал, — хмыкнул Джордж, сверкнув глазами и ненавязчиво отодвигаясь подальше от придвинувшейся к нему Лаванды.
— Да? — заинтересовалась Парвати. — А у вас девушки есть?
— Есть, — сладко улыбнулся Фред.
Джордж словно бы скопировал улыбку брата. На них уставились круглыми глазами, как девушки, так и Гарри с Роном.
— А… — вышла из ступора Лаванда. — Мы думали…
— Что вы всегда вдвоем…
— Мы вдвоем, — ухмыльнулся Фред. — Были. Теперь нас трое.
— Значит, у вас одна девушка на двоих? — загорелись глаза Парвати.
— Одна невеста на двоих, — поправил Джордж.
— Вы серьезно? — охнул Рон.
— Конечно, Ронни. Мы абсолютно серьезны.
— Надо же… И молчат! Кто она?
— Скоро придет, — ухмыльнулся Фред.
Гарри понял Фреда мгновенно. И удивленно уставился на близнецов. Джордж, заметив понимание Гарри, едва заметно кивнул.
— О, а вот и она! Простите, мы вас ненадолго покинем!
Близнецы синхронно встали и направились ко входу.
— Кто там? — вытянули шеи девушки и Рон.
А близнецы, подскочив к Гермионе, поцеловали ее в щеки с двух сторон.
— Привет… — прошептала она в ответ. — Вы мне все еще не снитесь?
— И не мечтай, милая!
Они вдвоем подхватили ее и закружили. Гермиона рассмеялась. Не спуская ее на пол, близнецы направились к столику.
Все трое чувствовали себя самыми счастливыми на земле.
Когда они подошли поближе, Рон сдавленно охнул.
— Гермиона, — прошептал он.
— Мы будем приходить так часто, как сможем, — шептали они. — А когда не сможем, вот.
Любовные треугольники в шестом фильме
Когда начался новый учебный год в Хогвартсе, Дамблдор представил студентам, собравшимся в Большом зале, вернувшегося к работе профессора зельеварения Горация Слагхорна. Он так же сообщил, что Северус Снейп наконец-то стал профессором ЗОТИ.
Студенты также были оповещены о дополнительных мерах безопасности, которые, как объяснил Дамблдор, были призваны защитить студентов и школу от нападения неистовствующих Пожирателей смерти. Однако юные волшебники открыли, что нет такой магической формулы, которая помогла бы им решить свои подростковые проблемы. Запутанные истории, включающие романтику, ревность, неудачи, неразделенную любовь и конкуренцию, могут быть знакомы любому магглу, который когда-либо был подростком.
Дэвид Бэррон объяснил: «Впервые мы узнаем, что у Гарри появились чувства к Джинни Уизли, которая гуляет с Дином Томасом, что беспокоит ее брата Рона, который потерял голову от Лаванды Браун и оставил Гермиону, которая тайно влюблена в Рона, и смотрит с ревностью издалека. Поэтому Гермиона стала встречаться с Кормаком МакЛагеном, хотя у нее не было к нему никаких чувств, она просто хотела заставить Рона ревновать. добро пожаловать в обычную подростковую жизнь».
Возвращаясь к роли Гермионы Грейнджер, Эмма Уотсон заметила: «Эти герои так часто сталкиваются с такими огромными проблемами, как борьба со злом, что легко позабыть, что они просто подростки. Для меня, этот фильм больше похож на романтическую комедию, чем остальные, в том смысле, что мы наконец-то увидим, как они справляются с первой любовью, ревностью и незащищенностью, и всеми этими обычными вещами, сопутствующими взрослению».
В «Гарри Поттере и ордене феникса» Гарри впервые поцеловался с Чжоу Чанг. В этом фильме мы увидим, как зарождаются его новые отношения со старым другом, и он открывает, что сестра Рона, «малютка» Джинни, сейчас уже милая молодая девушка. Бонни Райт, которая так же выросла в роли Джинни, сказала, что ее увлечение Гарри для нее не новость. «Как маленькая девочка, Джинни восхищалась лучшим другом своего старшего брата, но она не верила, что из этого что-то получится, потому что это лучший друг ее брата. Все эти годы, когда развивалась их связь, она понимала ответственность Гарри перед волшебным миром и смотрела на него как на «Избранного». Но она так же не понимала, что нравится ему. Это было для нее неожиданностью, да и для него, я думаю, тоже», - смеется она.
Говоря о подающем надежды романе Гарри и Джинни - есть так же проблема с тем, что сейчас у нее есть парень, Дин Томас (Альфред Инок). Рон бросает недовольные взгляды на Дина, стараясь защитить сестру, и Гарри очень не хочется, чтобы такие же взгляды бросали и на него. Рэдклифф предполагает: «Гарри начинает испытывать сильные чувства к Джинни, но ее брат - его лучший друг, и он не хочет это разрушить. В то же время, он действительно хочет поцеловать Джинни, так что возникает дилемма. Я думаю, это забавно и немного мило».
Однако, старший брат Джинни отвлечен на свой собственный любовный треугольник. У Рона Уизли впервые появилась девушка, хотя фанаты долго допускали, что у него и Гермионы есть чувства друг к другу, хотя они это и не показывают. Но симпатичная Лаванда Браун не делает секрета из своих отношений с Роном и не теряет ни одной возможности продемонстрировать свое обожание.
«В этом фильме у Рона наконец появляется девушка», - говорит Руперт. - «Поначалу он думает, что он очень крут. Но через некоторое время он находит это немного досаждающим, потому что Лаванда слишком настойчива, она начинает пугать его. Она зовет его «Вон-Вон», и дарит ему украшения, и Рон не знает, что с этим делать. Она сводит его с ума».
Хейман комментирует: «Лаванда - это стихийное бедствие. Она милая девушка, но она слишком увлечена Роном, который не привык к таким хищным девушкам. Но поначалу он даже наслаждается этим, и кто может его осудить? Их роман - огромный источник юмора и позволяет Руперту проявить свой комедийный талант, что здорово».
«Руперт очень талантливый комедиант», - говорит Йейтс. - «Он всегда приходит с неожиданными маленькими вещами, которые заставляют нас улыбаться. Было очень волнительно направлять его в комедийных сценах, которых у меня не было возможности сделать в «Ордене феникса».
Для роли кокетливой Лаванды Браун создатели фильма выбрали новую актрису Джесси Кейв, которая описывает свою героиню как «очень игривую и очень свободную. Ее способ заполучит Рона - прилипнуть к нему, целовать, и практически душить его в своих объятиях, но это оставляет других в сомнениях. Это очень смело, не многие девочки достаточно продвинуты, чтобы действовать таким образом, но она использует это, чтобы получить то, чего хочет, и обычно получает. Я так же думаю, что она прячет внутри свою неуверенность. В ней определенно есть глубина, и это то, что делает ее такой великолепной героиней».
«Джесси Кейв фантастическая», - говорит Хейман. - «Мы просмотрели много девочек на эту роль, но когда увидели Джесси, у нас не осталось вопросов - она была Лавандой Браун. Между ней и Рупертом была какая-то искра».
Лаванда так же подарила Рону его первый поцелуй, но это очень далеко от целомудренного и очень личного поцелуя Гарри и Чжоу в предыдущем фильме. Скорее, Рон и Лаванда находятся в центре внимания толпы, когда Лаванда обвила руками шею Рона и долго целовала его в губы. «Это немного смущало, потому что наш поцелуй был в комнате, полной народу, не как у Дэна. Мы оба нервничали», - жалуется Гринт. - «Но мы сделали несколько попыток, и это было круто».
Поскольку приближалась сцена поцелуя, Рэдклфф планировал немного отомстить своему приятелю «Я с нетерпением ждал момента, когда Руперт поцелует Джесси. Я взял справедливый реванш за тот момент, когда я целовал Кэти в предыдущем фильме, и теперь была моя очередь крутиться рядом», - смеется он.
Однако, один человек не удивлен тем, что Лаванда показывает всем свое отношение к Рону. Гермиона, которая все еще пылает чувствами к Рону, в то время как он забыл о ней. Йейтс признает: «Возможно, они не кажутся подходящей парой, потому что она так умна и организованна и серьезна, а он не обладает ни одним из этих качеств. Но есть еще что-то, что объединяет их».
Гермиона точно не афишировала своих чувств, и теперь ее сердце разбито - она боится, то упустила свой шанс и, что еще хуже, проиграла девушке, которую терпеть не может.
«Гермиона так сильно ненавидит Лаванду», - искренне говорит Уотсон. - «Факт, что она с Роном должен быть достаточной причиной, но думаю, что Гермиона в основном ненавидит ее потому, что Лаванда абсолютно противоположна ей во всех смыслах. Она видит Лаванду как глупую, ветреную девчонку, любящую привлекать внимание, и не может этого вынести. Гермиона сильна и умна, что может отпугивать парней. Не думаю, что она знает, как накладывать макияж или делать прическу, так что она понимает, как ей сложно конкурировать с такими девушками, как Лаванда».
Отличие между Гермионой и Лавандой так же очевидны и в выборе их одежды. Джени Темим сказала, что делала костюмы для Лаванды женственными и яркими, как ее имя. «Мы дали ей очень кокетливую, милую одежду, и у нее различные вещи в каждой сцене чтобы показать, что она девушка, которая любит одежду. Даже хотя она носит форму, она добавляет к ней что-то свое, например шарфик в волосах».
Для контраста, как сказала Темим, «Гермиона все еще очень приземленная в том, что она носит - очень простая, практичная одежда. Она выглядит мило, потому что Эмма красивая девушка, но Гермиона из тех девушек, которые считают, что ум - их лучшее украшение, так что она не старается выделиться своей одеждой».
Но ни Лаванда, ни Гермиона не подливали любовное зелье в коробку с шоколадными конфетами, пытаясь воспользоваться вечным аппетитом Рона, чтбы заполучить его привязанность. «Рон насладился своими конфетами», - смеется Гринт.
Рон и Гермиона
Но тут раздался громкий вопль: «Бон-Бон!» – и выскочившая невесть откуда Лаванда Браун бросилась в объятья Рона. Кое-кто из наблюдавших эту сцену захихикал; Гермиона, звонко хохотнув, сказала:
– Вон там свободный стол… Ты с нами, Джинни?
– Нет, спасибо, обещала Дина встретить, – ответила Джинни, и Гарри невольно отметил, что в её голосе нет особого энтузиазма. Оставив Рона с Лавандой в подобии вертикальной борцовской позиции, Гарри повел Гермиону к никем пока не занятому столу.
(Гарри Поттер и Принц-Полукровка, с. 362-363, издательство «Росмэн», 2005 г. )
– Лав, подожди! – Рон отпрянул от неё и отвернулся, чтобы отдышаться. Лаванда хихикнула и вновь прижалась к нему. Не просто прижалась – пристала, приклеилась, прилепилась так, что Рон поймал себя на мысли: её разве что Антилипким заклинанием можно оторвать. Его взгляд зацепился за Гарри и Гермиону, разговаривающих в другом конце комнаты. Лаванда воспользовалась моментом, чтобы снова начать чмокать его в щёку, томно придыхая при этом:
– Ты по мне соскучился?
Нет.
Стоп. Откуда такие мысли?
– Да, – выдавил Рон, с тревогой осознавая, что врёт ей. Для него стало как-то неожиданно очевидно, что в гостиной полно народу и что на них изредка посматривают, а потом яростно перешёптываются.
– Ты надел?
– Надел что? – моргнул Рон, возвращаясь мыслями к Лаванде.
– Мой подарок, конечно, глупыш! – рассердилась девушка. – Дай-ка мне посмотреть.
– А, вон ты про что… Нет, не надел.
Вообще-то, подарок был засунут под подушку в Норе и, скорее всего, так там навсегда и останется.
– Но почему? – Лаванда надула губки. – У меня тоже такой есть, видишь? – и она вытянула из-под свитера толстую безвкусную золотую цепочку, на которой болтались буквы. Рон с ужасом прочитал надпись: «Девушка Рона».
Ну, хотя бы не «Девушка Вон-Вона», и на том спасибо.
– Нуу… ничего так, – снова солгал Рон.
– Я думала, мы станем носить их одновременно, – Лаванда взяла его за руку и потянула к «их» креслу. Рон позволил увести себя, стараясь не смотреть в сторону Гермионы. Наверное, сейчас Гарри рассказывал ей о своих подозрениях относительно Драко и Снейпа. У Гермионы было очень знакомое выражение лица, которое Рон называл «Маска Скепсиса»: брови нахмурены, а губы слегка кривились. Как же она была хороша…
Стоп. Хватит! Она же ненавидит тебя! Она считает, что ты недостаточно хорош для неё! Зачем зря терять время, думая о ней?
– Вон-Вон?
Рон повернулся к жеманно улыбающейся, стреляющей глазами Лаванде.
– Ты разве не хочешь присесть рядом со мной?
Да не особенно.
Рон всё же сел, а Лаванда долго умащивалась рядышком, пока в итоге целиком не расположилась у него на коленях. Ужасная цепочка с огромными буквами ярко сверкала у неё на шее, Рону очень хотелось, чтобы Лаванда спрятала её обратно под свитер, чтобы никто не увидел это безобразие – но увы! – рядом оказалась стайка четверокурсниц во главе с Ромильдой Вейн, они шептались, хихикали и тыкали пальцем в Лаванду.
Рон снова взглянул на Гермиону.
– Вон-вон, да что с тобой такое сегодня?
Вон-Вон, Мерлиновы носки, где она вообще окопала это дикое прозвище?
– Со мной ничего, – опять соврал он.
Лаванда сузила глаза:
– Ты же не расстраиваешься из-за Гермионы до сих пор, а?
Да.
– Нет, – уже привычно соврал Рон, пожимая плечами, а потом взглянул на Лаванду. Он не мог догадаться по её лицу, о чём та думает, его просто удивил сам факт: девушка впервые спросила о его чувствах, вместо того, чтобы просто обслюнявить или облапать его. На мгновение Рону ужасно захотелось всё ей рассказать. Ну ладно, не всё, а хотя бы то, что ему не хватало Гермионы. Просто как друга не хватало.
– Ну вообще-то да… понимаешь, мы ведь дружили столько лет и…
Лаванда хмыкнула и закатила глаза:
– Рон, она же оскорбила тебя! Ты что – не помнишь?
– Да она всегда меня оскорбляет, я уже привык.
Впрочем, она ни разу до этого не говорила, что ты её не достоин. Да что с тобой такое? Какая теперь разница?
Ну да, да, я скучаю по ней. Вот. Я это сказал.
Да ничего ты не говорил. Ты просто подумал.
Какая разница?!
– Просто перестань об этом думать, а? Ну я же с тобой, и на мне этот потрясный кулон, и я ужасно рада тебя видеть, а ты только и можешь, что думать о своей глупой Гермионе!
Никакая она не глупая!
Но Рон проглотил резкий ответ, потому что у в кои-то веки взбунтовавшейся Лаванды вдруг сделался виноватый вид. Она в чём-то была права: Гермиона ненавидела его. Надо перестать о ней думать и сосредоточиться на красотке Браун, только вот…
Мерлин, пусть только спрячет этот жуткий кулон под свитер!
– Ты права, – с трудом улыбнулся Рон, и Лаванда улыбнулась в ответ, наклонившись к нему. Он застыл, мучительно прикидывая, станет ли девушка целовать его при всех, как раньше. Неожиданно Рону стало не по себе, даже странно, что до Рождества он сам обнимал и целовал Лаванду при как можно большем скоплении учеников. Но вместо поцелуев Лаванда вдруг протянула руки и пощекотала его бока. Он невольно засмеялся, дёрнувшись в сторону, когда девушка снова потянулась к нему, и покраснел, услышав хихиканье Ромильды Вейн и её подружек.
– Лав, хватит, – пробормотал он, сграбастав её запястья одной рукой.
– А что? – снова надула губы та.
– Может, займёмся этим где-нибудь в другом месте?
– Чем займёмся?
– Ну, ты знаешь, – сказал Рон тихо, взгляд его метался по комнате. Гермиона смеялась над словами Гарри, и Рона буквально скрутило от злости. Это он должен её смешить.
А теперь ты только и делаешь, что доводишь её до слёз.
Впрочем, она сама виновата! Лаванда, по крайней мере, не говорит, что я никчёмный.
Ага, она всего-навсего дарит тебе ужасный кулон и называет Вон-Воном.
– Ну, ты же не стыдишься, в самом-то деле? – Лаванда не заметила, что он тайком пялится на Гермиону.
– Но я же префект, – пробормотал Рон. – Ну, то есть, я имею в виду, что я должен подавать пример и… всё такое.
Лаванда снова недоверчиво сузила глаза, но потом улыбнулась.
– Мы можем пойти куда-нибудь, где нам никто не помешает, – по блеску глаз нетрудно было догадаться, что у неё на уме.
– Э-э… ну давай… – согласился Рон, посчитав, что обжиманки немного поднимут ему настроение. Лаванда слезла с него и подала руку, потащив парня прочь из гриффиндорской гостиной. Рон чувствовал, как взгляды упираются ему в спину, а обернувшись, заметил, что Гермиона тоже смотрит на него. Взгляд её был холоден, но глаза грустили, словно…
Она сожалела?
Да, точно. Если ей жаль, то почему тогда Гермиона оттолкнула меня, когда я вернулся и попытался поговорить?
Впрочем, ты же сам из кожи вон лез – демонстративно обнимал Лаванду на виду у Гермионы.
Но она сказала, что я недостаточно хорош для неё! Что мне оставалось делать?
Может, не стоило выходить из себя и орать, что она обжималась с МакЛаггеном?
Мерлин, это же МакЛагген, как такого ублюдка вообще можно целовать?
Гарри сказал, что у них, вроде бы, не сложилось, помнишь?
Да даже если и так. Это же МакЛагген! Я вас умоляю!
Ты сам всё это начал. Сначала доставал её из-за Крама, а потом сам же переметнулся к Лаванде.
Да не начинал я ничего! Это всё она. Не надо было ей целоваться с Крамом. Если бы Гермиона не целовалась с Вики…
Если бы ты вовремя пригласил её на бал, она целовалась бы с тобой! Но ты не смог её пригласить!
Я что, до конца жизни буду расплачиваться за то, что вовремя не пригласил её на тот дурацкий бал?
– Вон-Вон?
Рон моргнул и упёрся взглядом в портрет на выходе из гостиной, а потом торопливо обернулся – Гермиона больше не смотрела в его сторону, она всё так же разговаривала с Гарри и смеялась.
Вы только посмотрите на неё! Да я ей и не нужен, не хочет она меня. Может, она даже с Гарри начнёт встречаться, он же весь такой из себя привлекательный и может её рассмешить так, как раньше мог только я…
– Ну, идём, – услышал Рон свой голос и вышел вслед за Лавандой.
– Да что с тобой такое? – Лаванда тяжело дышала и выглядела растрёпанной и очень сердитой. «В процессе» Рон распустил её волосы, а девушка успела стянуть с себя свитер и только принялась за пуговички на блузке, как Рон остановил её.
– Нет, ничего. Я… сегодня не в настроении.
Лаванда хмыкнула.
– Ты что – издеваешься?
– Нет, – Рон занял оборонительную позицию.
– Да ладно тебе, – Лаванда закатила глаза, – с каких это пор это ты не в настроении пообжиматься? – и она расстегнула третью пуговичку, чуть приоткрывая белый кружевной бюстгальтер…
Рон опустил глаза на её грудь…
Симпатичный лифчик!
…а потом полностью застёгнул блузку.
– С этих самых, – и он вывернулся из-под девушки и сел.
– Рон! – Лаванда обиделась. – Я думала, что ты хочешь уединиться, чтобы мы… Ну, сам понимаешь.
– Не понимаю.
– Да не будь ты таким тугодумом! – выкрикнула Лаванда. – Ты разве не помнишь, о чём я говорила тебе перед Рождеством?
Ах, вот в чём дело.
– Помню.
– И? Ты подумал над этим?
– Само собой. Я много об этом думал.
Я правда об этом думал. О том, что я полный идиот.
– Отлично, – Лаванда улыбнулась и зарылась пальцами в его волосы. – Значит, ты не против?
– Я не сказал, что согласен, – быстро выдал Рон.
– Что? Ты не хочешь? – воскликнула Лаванда.
– Я не говорил и о том, что я против, – простонал Рон. – Слушай, перестань говорить за меня, а?
Женщины! Да они меня окончательно с ума сведут. Эта такая же, как Гермиона!
– Тогда говори сам! – потребовала Лаванда. – Ты хочешь или нет?
– Не хочу, – сказал Рон, но, увидев обиженное и разгневанное лицо Лаванды, быстро добавил: – Пока.
– Так ты просто хочешь подождать?
– Ага, – у Рона от сердца отлегло. Пока можно упирать на это. Но в глубине души копошился нехороший червячок сомнений: долго он не сможет лгать, тянуть и откладывать. – Я… ну, то есть, это важный шаг, и я не хочу принимать важные решения в спешке…
– О Рон, ты такой славный, – заворковала враз просветлевшая Лаванда, гладя его по лицу. – Не удивительно, что я по тебе с ума схожу!
Рон покраснел.
О нееет… Нет. Нет. НЕТ. Она же не собирается сказать мне, что… Она просто не может.
– Знаешь, Рон, я думаю, нам надо поговорить.
Мерлин, всё ещё хуже! Беги от неё!
– Дда? – проблеял Рон, голос дал такого петуха, каких и в тринадцать лет не бывало.
– Ну, мы же уже встречаемся два месяца и двенадцать дней, – проникновенно сказала Лаванда, взяв его руки в свои.
– О-о-о. А это долго, да?
– И это именно тот срок, когда каждая парочка определяет для себя, что будет дальше.
– Правда?
– В общем, я считаю, что нам надо поговорить о нас.
Как всё запууущено… Давай же, придумай что-нибудь! Ну же, быстрее!!
– Да, это, нну… хорошая идея, но… – Рон заозирался по сторонам, соображая, чем бы отвлечь Лаванду. – Но… ты же знаешь, Лав, наверное, сейчас не самое подходящее время… Мы только вернулись с рождественских каникул и…
– Но мы сейчас здесь и наедине! – запротестовала та. На лице девушки снова появилась привычная капризная гримаса, и Рон понял, что больше не может это терпеть. Лаванда всегда так мерзко дулась, а он и не замечал, или, что ещё хуже, раньше считал эти её гримасы очаровательными?
– Я знаю, – ответил Рон, изо всех сил концентрируясь на том, чтобы не свести разговор к обсуждению их отношений. – Но завтра начинается новое полугодие, и у меня много обязанностей как у префекта, и… ну, ты понимаешь…
Лаванда снова сузила глаза:
– Ты не хочешь поговорить о нас?
– Дело не в этом! – воскликнул он, голос снова дал петуха. – Я просто хочу сказать, что…
Мерлин, да придумай же что-нибудь!
– …Рождество в этом году далось мне с большим трудом, – выпалил он.
– О, нет, – пропищала Лаванда жеманным голоском, который сейчас показался Рону ужасно раздражающим. Да что с ней такое? Или с ним? Неужели Лаванда всегда была такой раздражающей? Как же он этого не замечал?
Может быть, потому, что вы мало разговаривали, а большую часть времени твой язык находился у неё во рту, а руки…
Да понял я, понял.
– Ты плохо провёл Рождество? – посочувствовала Лаванда.
– Да, – Рон постарался придать лицу щенячье выражение. – Заехал Перси и разругался с нами и с мамой, и мама в итоге плакала, – ну, он хотя бы не соврал.
– Перси? – непонимающе поморщилась Лаванда.
– Ну Перси, мой старший брат, – Рон удивленно взглянул на неё.
– Ах, да, – хихикнула девушка. – Постой-ка, это который же?
– Да ладно, забей, какая разница? – Рон добрую сотню раз рассказывал ей о своей семье. За два месяца и двенадцать дней общения она могла бы уже и запомнить, кто есть кто. Гермиона бы уже давно…
– Ой, ну не расстраивайся так, солнышко, – заворковала Лаванда и принялась обцеловывать его. – Сейчас ты почувствуешь себя лучше, – и она чуть прикусила мочку его уха.
– Хватит! – Рон оттолкнул девушку. – Слушай, Лаванда, если уж тебе неинтересно со мной разговаривать, неужели нельзя просто спокойно посидеть, ничего не делая?
– Ничего не делая?
– Да. Неужели тебе никогда не приходилось, ну, я даже не знаю… просто сидеть рядом с кем-то, тихо и молча?
– И чем занимаясь?
– Ничем! В этом-то всё и дело! Просто сидеть и ничего не делать!
– Но это же скучно! Разве нет?
От её слов у Рона в желудке словно образовался огромный камень.
Он ясно увидел то, что было у него перед носом всё это время, но он был слишком занят обжиманками, тисканьем и поцелуями, чтобы это заметить.
Лаванда его совершенно не знала. Она его не понимала. Отношения с ним были интересны ей лишь до тех пор, пока Рон исполнял её капризы. Увидев гримасу на её хорошеньком личике, выражающем искреннее недоумение тем, что можно просто сидеть рядом, наслаждаясь тишиной, Рон почувствовал себя самым одиноким человеком в мире.
– Ладно, забудь, – вздохнул Рон. – Я возвращаюсь в гостиную.
– Что? Подожди!
– Я правда устал, Лав, – на этот раз ему не пришлось лгать. – Рождество выбило меня из колеи, а завтра предстоит трудный день, мне нужно выспаться.
– А ты, часом, не обиделся на меня? – Лаванда закусила губу.
– Нет-нет, – уверил её Рон. – Давай просто… вернёмся.
Плечи у Лаванды как-то сразу поникли, но она кивнула, натянула свитер и, слава всем святым, спрятала под него ужасный кулон.
– Мы ведь можем поговорить «о нас» и ближе к концу недели, да?
– Ну да, – Рон пожал плечами, и Лаванда улыбнулась и поцеловала его в щёку.
– Думаю, нам надо вернуться поодиночке, чтоб никто не подумал, что мы… ну ты знаешь, – предложила она. Рон кивнул. Это было лучшее, что она предложила за сегодняшний вечер.
Они направились к двери.
– Я пойду первой, – предложила девушка, а потом обернулась и поцеловала его. – Не забудь надеть свой кулон завтра, милый.
И Лаванда вышла.
Рон плюхнулся на кровать и закрыл глаза, но сон никак не приходил. Голова была забита мыслями о женщинах, мыслями раздражающими, сводящими с ума и смущающими настолько, насколько раздражали, сводили с ума и смущали женщины.
Он-то считал, что с Лавандой всё будет просто, и поначалу так оно и было. Каким облегчением было найти девушку, которая не пилила его, не занудствовала, каждые две минуты не спрашивала, по какому предмету домашнее задание он делает, не подвергала сомнению любое его высказывание, не требовала от него невозможного и не сбивала с толку, то приманивая его к себе, то отталкивая.
Что же пошло не так? Рон попытался проследить, когда всё изменилось, но сознание упорно возвращалось к проклятому кулону, спрятанному под подушкой в Норе.
Это безобразное украшение словно подводило итог их отношениям с Лавандой и символизировало то, как она относится к нему. Просто как к бойфренду, не больше.
А ему этого было мало.
А какого отношения тебе было бы достаточно? Чего ты, собственно, хочешь?
Рон с силой зажмурился, глаза странно защипало.
Гермиона. Мне нужна Гермиона.
А, ну да, конечно. Не повезло тебе, парень: если кто тебя и ненавидит, так это именно она.
Может, она не ненавидела бы меня, не встречайся я с Лавандой?
Она обозвала тебя жалким, сказала, что ты недостаточно хорош для неё. Тебе этого мало? Почему?
Потому что… потому что…
Рон закрыл лицо руками и сжал губы. Нет уж, он не заплачет. Он снова с силой зажмурился, так упорно загоняя слёзы назад, что горло защипало. А та ссора перед самыми каникулами? Он тогда наговорил Гермионе столько гадостей…
Но она ведь тоже не молчала, помнишь?
Я это заслужил! Она была права, я лицемер, и я её не заслуживаю.
Тогда почему ты продолжаешь упорствовать?
Вопрос бился в голове: «Почему ты продолжаешь упорствовать?»
Потому что я люблю её.
Рон резко открыл глаза и чуть не расхохотался.
Любовь? Да, точно! Да что ты знаешь о любви?
Я ничего не знаю. Я только знаю, что это я должен смешить её, это я должен раздражать её, это я должен защищать её, это я должен осаживать её, когда Гермиона начинает командовать, это я должен убеждать окружающих в том, какая она умная, это я должен поднимать ей настроение, когда ей плохо. Не Гарри и не кто-то там ещё. Я. Это моё дело, и оно всегда было моим, а теперь я потерял своё дело, и это хреново.
Слёзы текли по щекам Рона. Ну и пусть себе текут, что с того? И пусть Гермиона думает о нём всё, что угодно, пусть считает его тупым, жалким или ничтожным. Пусть говорит ему любые, самые невообразимые гадости, пусть унижает как угодно.
Рон просто хотел, чтобы это дело снова стало его.
Рон бухнулся на кровать, вымотанный и злой.
Денек выдался тот еще – хотя ничто не предвещало, – и все это по одной причине: Лаванда Браун.
Все в ней его раздражало – от глупых хихиканий до дурацкого прозвища «Вон-Вон», которым она наградила его.
Рон внутренне содрогнулся. Это было даже хуже, чем тот ужасный кулон, подаренный Лавандой на Рождество – она все время заставляла его носить эту безвкусную безделушку.
Ну да, конечно. В гробу я видел эту кошмарную штукенцию. Чем она вообще думала, выбрав это в подарок?
Хотя, конечно, и он хорош – сам-то чем думал?
Лаванда. Цветок. Какие идиоты называют ребенка в честь легкомысленного фиолетового цветка, предопределяя ее глупую сущность?
Рон вздохнул. Он не думал, вообще ни о чем не думал. Если бы он начал думать, на ум сразу же пришло бы, что зря он так разозлился на Гермиону за то, что она обжималась с Крамом.
Ну ладно, любой взбеленился бы, узнав о таком. Но пусть даже так; он мог бы давным-давно узнать от Гермионы правду, если бы просто спросил и спокойно ее выслушал. Если бы только он не вышел из себя после слов Джинни… если бы он не был таким упрямцем… он никогда не сошелся бы с Лавандой и не позволил бы ей верховодить так долго.
Рон закрыл глаза. Если уж быть откровенным с собой, то сначала все было не так уж и плохо. Обжиманки были прикольными, хотя Лаванда и была какой-то излишне слюнявой в плане поцелуев. Да и особой стеснительностью она не страдала – наверное, стоило поблагодарить «Лав-Лав» за то, что та разок оголилась, – тогда он ни за какие котлокексы не отказался бы взглянуть на пару голых грудок, а уж Лаванде было, что показать…
Рон закрыл лицо ладонями – его охватило чувство вины. Произошло это как раз перед самым Рождеством, и с тех самых пор при мысли об этом «стриптизе» он чувствовал себя глупым и виноватым. А сейчас стало только хуже. Лаванда присосалась к нему как пиявка, при любой возможности она затаскивала его в пустые классы, каждый раз заходя чуть дальше, а Рону этого совсем не хотелось. Ну ладно, стоит признать, что его худшую сторону это интересовало, но его лучшая часть полагала, что нечестно продолжать встречаться с Лавандой и разрешать ей заходить все дальше, если он намерен ее бросить.
Однажды.
Если она поймет его туманные намеки.
Ну в самом деле – что не так этими с девчонками? Неужели Лаванда сама не понимает, что она ему больше не интересна? А если понимает – то зачем продолжает встречаться с ним, чего ради? Они уже сто лет не обжимались, потому что Рон находил все новые и новые причины и способы избегать ее, просто не оставаясь с ней наедине и перестав обнимать ее на людях. Когда девушка вполне закономерно заметила, что раньше присутствие других людей его не смущало, Рон нашелся, сказав, что он как префект должен соблюдать правила приличия и подавать хороший пример другим. Даже на его неискушенный взгляд причина вышла совершенно дурацкой, но Лаванда, на удивление, купилась, да уж, она не самая сообразительная девушка… Любой, знавший Рона, расхохотался бы ему в лицо, расскажи он об этом.
И вот в чем крылась причина его недовольства: Лаванда просто не знала его и, что еще хуже, не пыталась узнать. Рону было невдомек, как он вообще может ей нравиться, если они практически ни о чем и не говорили. Его в некотором роде пугала мысль о том, что Гермионе он интересен и что она знает его едва ли не лучше всех. Но все же… Лаванде не нужно было общение с ним, или дружба, или что-то еще. Ей нужен был кто-нибудь, с кем можно было обжиматься. Хоть кто. Кто угодно. Поначалу его это не смущало. А потом стало.
Худшим же из всего происходящего было то, что Гермиона помирилась с ним, но Рон не мог быть рядом с ней, как ему того хотелось. Всю последнюю неделю он остро чувствовал, насколько сильно хочет ее – не в смысле пообжиматься или затащить в постель и много чего с ней сделать (хотя и это тоже), а в более широком смысле – Гермиона была необходима ему. Она хорошо знала Рона, она не прыгала вокруг него в притворных восторгах, она никогда в жизни не подарила бы ему чудовищно безвкусный кулон и ни за что не дала бы ему совершенно дурацкое прозвище. Она бы сводила его с ума, пилила его и подначивала – и ему бы это понравилось, этого он и хотел, потому что это было здорово, это было по-настоящему, так оно и должно было быть. Что же касалось физического влечения – к Гермионе его тянуло гораздо сильнее, чем к Лаванде, потому что Гермиона нравилась ему гораздо больше и так много для него значила.
Мерлин, он хотел ее. Он хотел ее сильно, до боли.
Вот как сейчас, стоило лишь подумать о ней, о ее густых волосах, о маленьких изящных руках, о выразительных глазах – да от одной только мысли маленький Ронни оживлялся и поднимал голову.
Рон застонал при мысли, что его ожидает очередная ночь укрощения одноглазого бумсланга, проведенная в мечтах о Гермионе и о том, что он мог бы с ней и для нее сделать. Он сунул руку под подушку, чтобы достать палочку, но ее там не оказалось – тут он вспомнил, что забыл ее на столе. Мысленно дав себе за это пинка, Рон раздвинул полог кровати ровно настолько, насколько требовалось, чтобы достать палочку, и тут его взгляд упал на…
Деньрожденские подарки от Фреда и Джорджа.
Подарки включали в себя все то, что они не дали ему забрать в тот единственный визит в их магазинчик летом: коробка с Подспорьем Прогульщикам, несколько Дистанционных Детонаторов, Шляпу-щит (Рон подумывал, не оскорбиться ли ему – он довольно прилично научился использовать защитные заклинания), Висельник Многоразового Использования и Патентованные Грезочары. Взгляд Рона упал на эти самые грезочары, отчего волна радостного возбуждения прокатилась по телу.
Схватив крохотную коробочку и волшебную палочку, Рон нырнул обратно, но прежде заметил, что из-под полога кровати Шеймуса льется белый свет. Рон ухмыльнулся: каждый из обитателей спальни как мог усовершенствовал заклинание Непроницаемости, чтобы иметь возможность втихаря погонять шкурку, без невольных свидетелей.
Рон задернул полог и применил заклинание Непроницаемости, потом разорвал обертку на коробке с грезочарами, достал пергамент с инструкцией и прочитал его как можно внимательнее, зная Фреда и Джорджа…
Ага, вот оно. Предупреждение об использовании заклинания только при условии компенсации за длящееся причинение вреда – что бы там сия премудрая фраза ни означала. Рон посмотрел, как человечек на рисунке машет палочкой, и сделал то же движение, изо всех сил надеясь, что не напортачит. Он внимательно прочитал заклинание вслух, надеясь, что его латинский не слишком плох.
«Somnium fortunare!» – громко произнес Рон. Ему вдруг показалось, что он сказал это слишком громко, и что даже заклинание Непроницаемости не помогло. Но когда Рон раздвинул полог и неловко спрыгнул с кровати, чтобы проверить, не слышали ли чего остальные, его занесло, и он ввалился в гостиную, в которой обнаружилась Лаванда Браун, поджидающая его.
Что-то в этих грезочарах было не так, со злостью подумалось Рону, потому что он должен был увидеть нечто приятное.
– Рон, нам надо расстаться, – слишком спокойно произнесла Лаванда.
– Да-да, ты права, надо, – мгновенно согласился тот.
– Как здорово, что мы пришли к единому мнению, – дружелюбно улыбнулась девушка. – А теперь мне пора.
И она ушла, вернее – словно растаяла, оставив Рона чрезвычайно довольным собой и жизнью. Он моргнул и неожиданно вспомнил, что сегодня ему предстоит играть в команде, участвующей в чемпионате по квиддичу.
…Рон развернулся и оказался на площадке стадиона – отовсюду послышались крики и приветствия толпы, стоило комментатору назвать его имя. Рон вскочил на метлу и взмыл в небо, размахивая рукой в ответном жесте. Гарри тоже был там – улыбался во весь рот, – а Рон оглядывал зрителей, пытаясь разглядеть…
Вот она! В его малиновом свитере с буквой «Р», улыбающаяся, посылающая ему воздушные поцелуи – волосы рассыпались по плечам, щеки раскраснелись. Рон улыбнулся ей, а потом начался матч, и ему пришлось заниматься делом. Он смог зрелищно отбить дюжину квоффлов – один за другим, зрители ревели от восторга, а потом принялись распевать новую версию песенки «Уизли – наш король».
Неожиданно Рон заметил Кормака МакЛаггена – тот со зверской рожей летел прямо на него, явно намереваясь сбить с метлы. Рон схватил биту загонщика, которая материализовалась прямо из воздуха, и ударил ей по бладжеру, который тоже взялся неизвестно откуда. Бладжер понесся к МакЛаггену и на полной скорости врезался ему в лицо, сломав нос и выбив зубы. Кормак не удержался на метле и с криками упал вниз, на траву.
Рон задрал голову и увидел Гермиону, та радостно смеялась и показывала пальцем на окровавленного МакЛаггена, катающегося по траве.
Откуда ни возьмись, появился Виктор Крам – они с Гарри наперегонки неслись за снитчем. Рон блестяще отбил еще пару дюжин бросков, и уже весь стадион пел гимн «Уизли – наш король» на четыре голоса. Гарри внезапно нырнул вниз, и Крам сделал то же самое.
– Гарри Поттер и Виктор Крам пытаются схватить снитч, они сейчас столкнутся…
Рон издал торжествующий рев, когда Гарри в последнюю секунду вышел из финта Вронского, схватив трепещущий снитч, а Крам на полной скорости врезался в землю. Рон снова взглянул вверх: Гермиона смеялась, тыкала в Крама пальчиком и размахивала плакатом «Вики – неповоротливый неудачник и ужасный ухажер».
Толпа неистовствовала. Одни пели «Мерлин, спаси Министра магии», другие выкрикивали имя Поттера, многие скандировали «Уизли – наш король». Колдомедики вынесли Крама с поля, не особо обращая внимания на его раны и повреждения, Рон триумфально подлетел к Гермионе, и та кинулась его обнимать.
– Рон, ты был великолепен! – выкрикнула девушка и крепко поцеловала его на виду у всех. Когда они прервались, Рон оглянулся и увидел МакЛаггена и Крама, взирающих на них с неодобрением и завистью. В ответ Рон высунул язык, а потом снова принялся целовать Гермиону – шум толпы постепенно стихал, а они все целовались и целовались… Рон даже ощущал привкус мятной зубной пасты Гермионы.
…Он открыл глаза уже в Норе, в своей комнате, и Гермиона была там, с ним. Рон аж задохнулся, когда Гермиона потянула его на себя, падая на кровать и срывая с него одежду.
– Я люблю тебя, – прошептала она, ее глаза были затуманены страстью.
– Я тоже тебя люблю, – пробормотал Рон, пытаясь содрать с себя свитер, но Гермиона покачала головой:
– У меня для тебя сюрприз. Ты сегодня так здорово играл… Устраивайся поудобнее.
Рон сел, пытаясь угадать, что же она задумала, а Гермиона тем временем включила магическое радио – полилась медленная приятная музыка с четким ритмом, Рон понятия не имел, кто это поет. Гермиона взмахнула палочкой, указала на себя – и, с тихим шелестом…
– Мерлииин, – простонал Рон, и вся кровь в его теле устремилась в одно определенное место.
На Гермионе было надето… он не имел ни малейшего понятия, как это называется, но это была самая сексуальная штучка, которую он когда-либо видел. Маленькая черная кружевная штучка, что-то подобное было на ведьмах в журнальчиках сомнительного содержания, которые читали Фред и Джордж. Еще на Гермионе были чулки и туфли на очень высоких каблуках, благодаря чему ее ноги казались длиннее и стройнее. Ее грудь практически вываливалась из корсажа, или как там называлось то, что на ней было надето. Рон в жизни не подумал бы, что может увидеть Гермиону в чем-то подобном, но, тем не менее, это была она – те же непослушные волосы и почти полное отсутствие макияжа. Это совершенно точно была Гермиона. Красивая и сексуальная, Мерлин, как же он хотел ее…
– Ложись, – пошептала Гермиона, и он подчинился, потому что кому может прийти в голову сказать «нет» девушке, одетой, а вернее – раздетой в шелк и кружева? Гермиона склонилась над ним и подарила один-единственный, сладчайший, сексуальнейший, самый возбуждающий поцелуй, так Рона еще никогда не целовали. Ее губы были мягкими, бархатистыми и влажными, словно персик, ее язык скользнул в его рот, сплетаясь с его языком – все говорило о том, что этой ночью Рона ждет нечто незабываемое. Гермиона чуть привстала и улыбнулась ему, а потом принялась медленно его раздевать, пощипывая и покусывая постепенно обнажающийся торс. К тому времени, как Рон остался полностью обнаженным, он уже с трудом держался и пребывал в отчаянии. Он когда-то что-то слышал о парнях, которые слетали с катушек из-за слишком продолжительной эрекции, а Гермиона и не думала облегчать ему жизнь, продолжая дразнить и мучить.
И в то же время ему все это нравилось – вся невыносимость этого ожидания, предвкушение, то, как Гермиона смотрит на него – откровенно, с неприкрытым желанием, как не смотрела никогда раньше. Какая же она сексуальная, подумал он. Рон надеялся, что когда они перейдут к основным действиям, на ней останется эта черная кружевная штучка.
Теперь Гермиона оставляла поцелуи по всему его телу. По всему. Телу. Везде. Глаза Рона закатились словно сами собой, ему казалось, что он сейчас умрет, хотя ему было уже все равно. Эти бархатистые губы… ооо… Мееерлин.
Гермиона чуть отстранилась и улыбнулась, прежде чем сесть на Рона сверху.
– Я люблю тебя, – прошептала она, покусывая его нижнюю губу перед тем, как снова поцеловать. – Я хочу только тебя.
Рон больше не мог этого выносить. Он крепко поцеловал Гермиону и резко перевернул ее на спину, и все началось как-то неожиданно, и они делали это как какие-нибудь норки, кролики или кто там еще – в голову лезла сплошная ерунда, вокруг творилось какое-то сумасшествие, все было невероятно, здорово… Рон чуть привстал и погладил Гермиону по щиколотке – о да! Чулки остались на ней! И туфли! Вау… это просто невероятно. А потом Гермиона принялась нашептывать ему на ухо всякие непристойности, и это было так сексуально… – Рон мог поручиться, что среди ее слов фигурировало «жеребец».
А потом слова уже не имели значения, осталось только тяжелое дыхание и неловкие движения и потом ощущение ошеломляющего счастья, и Рону показалось, что в конце концов он все-таки умер. Он открыл глаза и увидел… бордовый полог.
Какого дементора?
Действие грезочар кончилось… и он тоже… эээ… – упс, придется привести себя и постель в порядок.
Рон взмахнул палочкой, убирая беспорядок одним движением – странно, но он не ощущал неловкости. Даже наоборот – ему было чертовски хорошо! Он решил, что Фред и Джордж – гении, потому что изобрели способ самоудовлетворения, который не требовал никаких усилий. Гениально!
Он улыбнулся – образ Гермионы, с ее необузданными волосами, большими карими глазами, в этой черной кружевной облегающей штучке возник перед глазами – и Рон мысленно дал себе наказ купить еще дюжину этих грезочар.
Читайте также: